Зная хорошо английский язык и имея знакомых в Лондоне, он мог найти дело и устроиться, причем не рисковал быть выданным России, так как по английским законам выдача сопряжена с большими затруднениями.
Наконец, он мог взять другое имя, не неся за это никакой ответственности, так как жить под своим именем было все-таки опасно.
Вот этот-то последний вопрос необходимо было всесторонне обсудить.
Какую фамилию и национальность взять, чтобы не возбудить ни малейшего подозрения.
Для этого надо было принять имя какого-нибудь лица, ему хорошо известного, знать его место рождения и семейные отношения, подходящего по летам и той национальности, язык которой он, Савин, знал.
Выбирать таким образом приходилось из русской или французской национальности, так как, владея хорошо этими языками и зная хорошо обе страны, Николай Герасимович легко мог выдать себя за русского или француза.
Но, оставаясь русским, он мог скорее навлечь на себя неприятность и, случись что-нибудь, ему пришлось бы обращаться к русским консулам или в посольство, а там прежде всего спросят его, где его паспорт и откуда он был ему выдан при выезде из России за границу.
Ответить, что паспорт потерян – можно, но дать ложное указание о месте его выдачи – опасно, так как наведут справки и ложь откроется.
Взять чисто французскую фамилию лица, родившегося во Франции, опять было невозможно.
Во Франции метрики ведутся очень аккуратно в городских управлениях, а не в церквях, и малейшая неточность в именах родителей и дне рождения могла обнаружить обман.
Ему нужно было найти такую русско-французскую фамилию и лицо, под чьим именем он мог бы лавировать совершенно безопасно.
Обдумав все это, он вспомнил, что у него в России был только один товарищ и хороший приятель маркиз Сансак де Траверсе, француз, родившийся в России, в Ковенской губернии.
Родители его были французские эмигранты, поселившиеся в России.
Вся его родословная была известна Николаю Герасимовичу, а также место и год его рождения, а главное, он знал, что три года тому назад маркиз выехал из Петербурга за границу с паспортом, выданным ему в Петербурге, а год спустя умер от чахотки в Неаполе, во время пребывания там Савина.
Смерть его не была известна в месте его рождения, и Николай Герасимович в случае надобности мог дать все необходимые указания, не рискуя ничем.
Он стал надеяться даже впоследствии достать выписку из метрических книг места его рождения и на основании этих документов добыть себе французский национальный паспорт, гарантирующий его от всяких случайностей.
Решившись на последнее, Савин написал в Россию брату, прося его выслать ему денег на имя маркиза Георгия Сансак де Траверсе в Скевенинг в Голландию, куда он вознамерился поехать покупаться в море, по совету отца Иосифа, находившего это полезным для лучшего развития заживающей руки и успокоения нервов.
Выбрал он Скевенинг потому, что там его никто не знал, и он мог легко проживать под вымышленным именем.
Скевенинг – морское купанье, отстоящее от Амстердама всего в трех часовом расстоянии по железной дороге, а от Гааги в десяти верстах.
От последнего города ходит в Скевенинг ежечасно паровой трамвай.
Приехав в Гаагу, Савин пошел осматривать столицу Голландии, город мало интересный и не похожий на столицу. Кроме дворца да великолепного парка в нем нет ничего достопримечательного.
Часов в семь вечера он сел на паровой трамвай и покатил в Скевенинг.
Приехал он туда с полутора гульденами в кармане, так что расплатившись с извозчиком, довезшим его до «Hotel d'Orange», где он остановился, у Николая Герасимовича осталось в кармане тридцать сантимов.
Его это мало беспокоило – он знал, что у него на почте лежат деньги, которые он получит на следующий день.
Гостиница «d'Orange» – первая гостиница в Скевенинге, выстроенная акционерной компанией, на самом берегу моря.
Савину дали комнату в нижнем этаже, с окнами на взморье.
На другое утро Николай Герасимович отправился на почту, чтобы получить деньги, присланные ему на носимое им имя маркиза Сансак де Траверсе.
Придя туда, он передал чиновнику визитную карточку, прося его выдать присланные деньги.
– Позвольте мне документ, удостоверящий вашу личность, визитная карточка недостаточна… – заявил почтовый чиновник.
– Позвольте, но деньги высланы из Москвы от господина Савина на мое имя в русской валюте – три тысячи рублей, вы видите, что я все это знаю.
– Знаю, но этого недостаточно… Мне необходим документ или по крайней мере удостоверение хозяина гостиницы.
Это была последняя с его стороны уступка. Она подала Николаю Герасимовичу надежду устроить дело. Он вернулся домой и обратился к директору гостиницы, разъяснил ему положение и просил его удостоверить его личность.
– Я вас не знаю и не могу за вас ручаться, – флегматично, но решительно отвечал директор, краснощекий, белобрысый толстяк.
– Но что же мне делать? – воскликнул Савин. – Я без копейки денег!
– Что делать? – невозмутимо отвечал директор. – Очистить номер гостиницы.
– Вы шутник… – мягко сказал Николай Герасимович, хотя у него уже стали зудить руки, но воспоминания о Мазасе заставили его пересилить себя. – Но можете ли вы хотя ссудить мне несколько сот франков, чтобы иметь возможность телеграфировать, чтобы мне выслали деньги, на контору гостиницы или на банкира. В обеспечение я вам оставлю вот эту вещь.
Савин вынул из галстука великолепную жемчужную булавку, стоившую полуторы тысячи франков.
– Здесь не ссудная касса, да и в нашей местности нет такого учреждения, здесь все люди состоятельные… – отвечал директор.
– И бессердечные… – сквозь зубы сказал Николай Герасимович и вышел из конторы гостиницы.
Положение было безвыходное. Он просто не знал, что же ему теперь делать.
Без гроша денег, в незнакомой стране, без бумаг и под чужим именем!
Обдумав, он решил на другой день идти в Гаагу пешком, раздобыть там денег, продав булавку, и уехать в Лондон, куда выписать другие деньги, на имя кого-нибудь из знакомых.
Почти безвыходно просидел Савин целый день в своем номере, шагая по комнате из угла в угол, и думал невеселые думы.
Он вышел только, чтобы купить себе на оставшиеся тридцать сантимов хлеба и колбасы, которыми он питался целый день.
Усталый от целодневной ходьбы и усиленной работы мысли над своим положением, Николай Герасимович заснул довольно крепко, но пробуждение его было далеко не из приятных.
На другой день, в девять часов утра, когда Савин еще был в постели, в номер вошел лакей и доложил, что его желает видеть полицейский комиссар из Гааги.
Николай Герасимович невольно вздрогнул и побледнел, что не ускользнуло от зорких лакейских глаз.
– Потрудитесь встать, я их приглашу… – довольно нахально сказал лакей.
– Проси… – кивнул ему Савин. – Я сейчас оденусь.
XXIV