В тине адвокатуры

– Да князь же! Ведь знаете на какие деньги он купил сигар Николаю Леопольдовичу.

– Не знаю! Он у меня просил, я отказала. Когда он принес, я тогда же подумала, откуда это?

– Он ваш дипломат заложил, да хорошо еще за безделицу, за пять рублей… – с отчаянием в голосе отвечала Агнесса Михайловна и подала ей квитанцию ссудной кассы.

Это было для Стефании Павловны так неожиданно, но вместе с тем показалось так комично, что она расхохоталась.

– Вот так подарил! За такой подарок по справедливости следует сказать: благодарю, не ожидал! Ну, да Бог с ним!

Она сунула квитанцию в карман. Агнесса Михайловна бросилась ее целовать:

– Какая вы добрая!

После ухода Зыковой и князя, Стефания Павловна пошла в кабинет и рассказала мужу и Николаю Николаевичу историю поднесенного князем Шестовым подарка. Они хохотали до слез.

– Да, он далеко пойдет! – восторгался Арефьев.

– Не дальше меня! – печально улыбнулся Гиршфельд.

– Вы, поверьте, никуда не пойдете, вас помилуют! – убежденно заметил Николай Николаевич.

– Ну, это улита едет, когда-то будет, да и будет ли?

– Будет и даже очень скоро!

Через неделю прошение на Высочайшее имя было написано и подано. Начались снова усиленные хлопоты. Надежда, эта «кроткая посланница небес», все еще не покидала сердца действующих лиц нашего правдивого рассказа.

XXIX

С повинною

В этих надеждах, сомнениях прошло более полугода. Кроме поданного уже, как мы знаем, всеподданнейшего прошения, за это время случился эпизод, придавший как Николаю Леопольдовичу, так и всем его окружающим, сильную уверенность на возможность благоприятного оборота дела.

Уверенность эта была, впрочем, непродолжительна. Дело в том, что месяцев через пять по окончании дела, в одно прекрасное после обеда, Николаю Леопольдовичу, сидевшему в кабинете, доложили, что пришел Антон Максимович Милашевич с Луганским.

– Этого зачем принесли черти? – с злостью в голосе крикнул Гиршфельд.

В это время в кабинет уже входили «дедушка» Милашевич и Василий Васильевич. Последний был почти пьян, а «дедушка» только навеселе. Видимо было, что они где-то основательно закусывали.

– Гостя вам нежданного, негаданного привел! – весело заговорил Антон Максимович.

Николай Леопольдович молча пожал ему руку и бросил полный ненависти взгляд на Луганского.

– Вот возьмите его, раскаяние, так сказать, почувствовал, с повинною явился! – продолжал «дедушка», указывая обеими руками на стоявшего несколько сзади его Василия Васильевича.

– Именно с повинною, верное слово Антон Максимович молвил, – заплетающимся языком начал Луганский, – с повинною к благодетелю!

Василий Васильевич, неожиданно для Гиршфельда, упал ему в ноги.

– Простите, благодетель, не дайте умереть нераскаянному грешнику.

Николай Леопольдович бросился поднимать его. Милашевич созерцал эту картину с довольною улыбкой. На его лице было написано гордое сознание искусно обделанного дельца.

Он действительно, встретившись совершенно случайно на Невском с Василием Васильевичем, часа четыре водил его по трактирам и портерным для должного приведения в состояние самобичевания и наконец представил его пред лицо своего патрона. Последний все еще продолжал уговаривать лежащего ничком своего бывшего клиента.

– Встаньте же, говорят вам, ну, чего вы валяетесь!

– Нет, вы меня сперва простите! – выкрикивал жалобным голосом Луганский.

– Хорошо, хорошо, прощаю, надо было раньше думать, отчего мне вас не простить – ведь все равно, того что сделано, не поправишь.

Василий Васильевич наконец с трудом поднялся с полу и уселся, по приглашению севшего Николая Леопольдовича, в кресло у письменного стола.

– Я против вас, ей-ей, не виноват вот ни на столько…

Луганский показал на кончик мизинца правой руки.

– Это все моя жена – протобестия, чтоб ей ни дна, ни покрышки, да Егорка ее меня настрочили: ублажали, ухаживали, а теперь, как сестра моя – родная сестра, – с пьяным рыданием в голосе продолжал он, – отдала меня под опеку за расточительность, они, жена, т. е. и Егорка, мне гроша медного не дают! Спасибо сегодня Антону Максимовичу ублаготворил.

Гиршфельд проницательно посмотрел на все еще стоявшего и наблюдавшего эту сцену Милашевича.

«С чего это ему вздумалось ублаготворять этого идиота? – думал он. – Что-нибудь замыслил – это не спроста!»

– А ваше дело мы поправим, в лучшем виде поправим, так ведь, Антон Максимович? – повернулся Василий Васильевич к Милашевичу.

Тот только кивнул головой.

– Это как же вы поправите? – с недоумением спросил Николай Леопольдович и даже всем корпусом повернулся к Антону Максимовичу.

– Василий Васильевич изъявил мне желание, – вкрадчиво заговорил тот, – написать прошение министру юстиции, в котором объяснит, что он, чувствуя угрызения совести, желает восстановить истину, искаженную им умышленно на суде по наущению окружавших его лиц, чем он ввел в заблуждение не только врача-психиатра, который его исследовал, но и присяжных заседателей, решивших дело. Василий Васильевич думает, что после такой повинной у него будет легче на сердце.

– Облегчит! Наверное облегчит! – с трудом проговорил Луганский, клюя носом.

Его видимо окончательно развезло.

– Я уже распорядился послать за Николаем Николаевичем. Он напишет прошение, конечно изменив почерк, а Василий Васильевич подпишет, – продолжал, между тем, Антон Максимович.

– И подпишу! – пьяным голосом закричал Василий Васильевич и даже ударил кулаком по столу.

– Это похоже на дело! – заметил с довольной улыбкой Гиршфельд.

– Я за вас еще обещал Василию Васильевичу, – полушепотом произнес Антон Максимович, – что вы не откажете ему в маленькой помощи рублей в двадцать пять. Он действительно без копейки.

– И это можно! – отвечал Николай Леопольдович.

В дверях кабинета появился прибывший, по приглашению Милашевича, Арефьев. В коротких словах ему передали суть дела. Тот, с своей стороны, одобрил намерение Луганского.

– Это будет вновь открывшимся по делу обстоятельстввм, и несомненно, что дело должны будут пересмотреть вновь, так как ваше осуждение является вопиющею юридической ошибкой… – авторитетно заметил он Гиршфельду.