Тайна высокого дома

Счастье первой любви туманит рассудок. Время укрепило и усилило эту любовь, и Марья Петровна не видела в этом ничего дурного. Она любила без расчета и рассуждения, и ей казалось, что как она отдала ему свое сердце, так же отдала бы и свою жизнь. Она вся принадлежала ему – одному ему… Переживая весну любви, никогда не думают об ее осени.

Единственно, что смущало молодую девушку, это необходимость скрывать свое чувство от отца.

– Признание перед отцом, – сказал ей Борис, – теперь, когда мое положение не упрочено, может погубить все. Нас разлучат, и тогда… прощай любовь!

Защищать свою любовь, значит защищать свою жизнь, а потому она молчала.

Марья Петровна углубилась в чтение письма.

– Милый, дорогой Борис!.. – начала думать она вслух, прочитав письмо. – Он решился… Это необходимо – дни проходят, время бежит… Ему, конечно, все удастся, – мое сердце меня не обманывает. Разве не довольно он выстрадал? Милосердый Бог, который обо всем заботится, не оставит его. Он страшится разлуки со мной. Я боюсь ее не менее… Но она необходима, будущее счастье требует жертв. Я пойду на свидание! Ведь это последнее!.. Я рискую страшно: вдруг меня кто-нибудь увидит… узнает… Одна мысль об этом холодит мое сердце. Но если он меня еще раз не увидит, у него пропадет и мужество, и решимость уехать… Он зовет меня, и я должна принести ему то, что он просит – энергию и надежду.

Она зажгла свечу и сожгла письмо – предосторожность, увы, запоздалая! На ресницах ее блеснули слезы. Она вытерла их и сошла вниз.

В столовой она застала Иннокентия Антиповича. Он ласково поздоровался с молодой девушкой. Ей бросилось в глаза грустное выражение его лица.

– Что с вами, вы печальны?

– У меня много забот в последнее время… – дрожащим голосом отвечал он.

– Что-нибудь с рабочими? Разве попалась неудачная партия?

– Нет, благодаря Бога, к нам идет рабочий на отличку… Я не об этом…

Гладких остановился.

– О чем же? С некоторых пор вы не откровенны с вашей любимицей.

Иннокентий Антипович уже раскрыл было рот, чтобы предупредить молодую девушку и посоветовать ей не выходить вечером из ее комнаты, но в эту минуту вошел Петр Иннокентьевич и бросил на своего друга такой взгляд, который сковал ему язык. Иннокентий Антипович лишь долгим взглядом окинул Марью Петровну и вышел. В этом взгляде была немая мольба, но молодая девушка не поняла его.

«Бедный Иннокентий Антипович! Его опять что-то огорчило, верно, папа сегодня не в духе», – подумала она.

Пасмурное лицо отца утвердило ее в этой мысли.

– Барышня, там пришел муж Арины и принес вам молодого волчонка, – сказала вошедшая горничная.

– Где он?

– На дворе, у кухни.

Марья Петровна очень любила животных: у нее были ручной медведь, два совершенно ручных волка и прирученная лисица. Последняя, впрочем, знала лишь ее одну, и, как и медведь, сидела на цепи, волки же гуляли по двору вместе с собаками.

Всем этим звериницем она была обязана Егору Никифорову, бывшему крестьянину-приискателю, посвятившему себя теперь всецело охоте и известному в высоком доме более, под прозвищем «мужа Арины».

Арина была кормилицей Марьи Петровны и боготворила свою питомицу, тем более, что ее собственные дети умирали, не доживая до году, а первый прожил только несколько дней. Марья Петровна платила своей кормилице горячею любовью.

Молодая девушка поспешно прошла через кухню и вышла на крыльцо, у которого, прислонившись к заплоту, с волченком под мышкой и с ружьем в правой руке, стоял Егор Никифоров.

Это был красивый, видный мужик лет за сорок. Его открытое лицо, с несколько плутоватыми, как у всех сибирских крестьян, глазами, невольно вызывало симпатию, и о нем с первого раза складывалось мнение, как о «славном малом». Темнорусая борода окаймляла смуглое лицо, и такая же шапка густых волос оказалась на голове, когда он снял почтительно свою шапку, увидав вышедшую к нему барышню.

– Вот зверька вам, барышня, принес для забавы.

Он подал ей маленького волчонка, с растопыренными лапами и бегающими в разные стороны маленькими глазками.

– Спасибо, Егор, спасибо! – взяла в руки зверька Марья Петровна и бережно опустила его на крыльцо. – Марфа! – крикнула она в отворенную дверь кухни.

На пороге появилась высокая, плотная женщина.

– Что угодно, барышня?

– Накорми новенького молочком и посади пока в чулан… вот в этот, – показала Марья Петровна рукой на дверь выходившего в кухонные сени чулана.

– Слушаю-с.

Марфа взяла волчонка и потащила в кухню. Он слабо взвизгивал.

– Ну, что Арина, – обратилась Марья Петровна к Егору. – Я ей приготовила уже давно все нужное. Как ее здоровье?

– Какое уж здоровье в ее положении… она и так-то у меня хилая!

Молодая девушка покраснела.

– Так я тебе передам сверток для Арины. Присядь пока здесь, на крылечке, велю и тебе вынести водочки и приедок.[5 - Приедками в Сибири называют закуски, состоящие из пирожков, рыбы и прочего.]

– Спасибо, барышня, дай вам Бог жениха хорошего и богатого.

Марья Петровна не слыхала этого пожелания, так как поспешно вбежала в дом и через несколько минут вернулась, держа в руке объемистый сверток; в это же самое время Марфа вынесла Егору стакан водки и край пирога.

– За ваше здоровье, барышня! – сказал он, опорожняя стакан.

– В воскресенье, – сказала молодая девушка, – если можно будет, я приду навестить Арину.

– Она будет очень рада вас видеть… Моя жена, как и я, не забывает добра. Она и я помним все то, что сделали для нас вы и ваш отец, за которого я готов отдать свою душу. Знаете ли вы, барышня, что ваш батюшка составил мое счастье и спас мне жизнь?

– Нет, отец никогда не говорил мне этого.

– Он истинный христианин и не хвастает своим добрым делом, но я расскажу вам это… Или, быть может, вам недосуг, барышня?

– Нет, нет, расскажи – это очень интересно.

VIII

Рассказ Егора

– Вас еще не было тогда, барышня, на свете, – так начал рассказ свой Егор Никифоров. – Мой отец умер; он раньше служил у отца вашего батюшки и лишь в конце жизни сделался приискателем. Дела его были плохи, избушка развалилась, я остался одинок и занялся тоже отцовским делом. Неудачно было оно и у меня, с хлеба на квас перебивался, а молодость брала свое. Заполонила мне сердце черноглазая Арина, дочь бедной вдовы, жившей в мазанке, на самом краю поселка – этой мазанки теперь и следа не осталось – Арина-то была чуть не беднее меня… Как тут быть? Жениться – надо хоть избушку подновить да кое-что по хозяйству справить… Горе, да и только. Хожу я как убитый. Раз встретился я с вашим батюшкой, он тогда только женился и с молодой женой жил здесь, в высоком доме. Он, знать стороной, проведал о моей любви к Арине и о моем горе.

«Что, Егор, – сказал он мне, – я слышал, ты хочешь жениться на Арине?»

«И рад бы в рай, да грехи не пускают», – сказал я ему и рассказал свое горе сиротское.