Возвращение астровитянки

Старая проблема сэра Эддингтона. Подумал, попрыгал взглядом вместе с солнечными бликами по разведённым кораблём волнам. Каустики горячих отражений от холодных зеркал. Интерференция метаний меж каменных берегов. Тривиальная реинкарнация Сциллы и Харибды.

– Почему мой мир такой? Поражённость уникальностью. Почему из всех мыслимых мирозданий осуществилось именно мое? Послевкусие случайности. А если миров бесконечно или очень много? Моя Вселенная теряет раритетность и становится точкой в многомерном пространстве мировых констант и физических законов. Мощности континуума? Я здесь ломаю костяную коробку. По соседству скребут титановый лоб. Дальше кто-то мнет свой зелёный мешок с мозгами… Никакой избранности, просто случай, который папуасы зовут судьбой: жить в своей точке мира.

Счастлив ли мой жребий?

Это видно только извне.

Это ощутимо только изнутри.

Это субъективно до омерзения.

Группы японских туристов высаживались на берега Сены. Любопытное маджорити центра Парижа.

Я сказал им:

– Инфляционная теория обесценила миры. Размножила их как кроликов и лишила нашу Вселенную ауры уникальности. Взамен предложила скромное очарование антропного принципа. Неравноценная сделка. Добровольно я бы не согласился.

Две школьницы шли по мосту. Цветные рюкзаки, голые животы подростков, сзади кибердоги-охранники. Девочки услышали, что я разговариваю сам с собой, и дружно прыснули. Я вздохнул и покосился глазами на правую набережную. Второй этаж углового здания занят огромной квартирой со старинной мебелью, книгами и картинами. Хозяева не признают штор. Вечерами я искоса наблюдал… – ну, подсматривал, строго говоря, – спокойную интеллигентную жизнь обитателей дома. Семейный ужин за большим столом. Мягкий диван. Читающий газету пожилой мужчина в жилете. Семья. Седьмое непостижимое измерение.

– Ты женишься на мне, если я сяду за твой столик?

– Немедленно, если ты заплатишь за оба кофе!

На каменном парапете Сены букинисты открывали книжные ящики, настораживая крышки-капканы на ранних покупателей.

На острове пританцовывал в тёплом весеннем воздухе Собор с ажурными витражами и тонкими шпилями рук в голубом небе. Дом бога?

Деревья столпились в скверик вокруг святого мрамора, повытаскивали из зимних карманов листья и грели их на солнце.

Славно.

На рабочем экране светился вызов: еженедельное собрание группы. Ещё есть время причесаться. Сандра мысленно перебрала свои грехи – ничего криминального не всплывало на служебную поверхность. Она поправила камеру, пододвинула кожаное кресло ближе к столу. А вдруг руководитель группы будет в хорошем настроении и даст ей разрешение на целых пять минут пребывания в виртуальной реальности?

«Да, размечталась! – одернула себя Сандра. – Пять минут… а ещё лучше ужин при свечах и постель в лепестках роз…»

И вдруг эта неожиданная картина так властно захватила её воображение, что Сандра еле вернулась в себя. «Подруга, ты совсем сбрендила, остынь немедля! Для твоих извращений даже имени ещё не придумано…»

…Сандра непослушными пальцами отключила монитор от пространства совещания. Потом потрогала онемелое лицо и разрыдалась в полный голос. Хорошо иметь отдельный кабинет.

Работать в этот день Сандра уже не смогла. Убежала из ненавистного офиса, добралась до своего дома, но не стала подниматься в квартиру, а закатилась в ближайший монпарнасский бар, наплевав на холодные зашиворотные струйки дождя. Забилась в угол с большим кувшином домашнего вина и стала набираться. Но спокойно погоревать ей не дали – в бар ввалились Джудит и Кэт, две знакомые американки из соседней квартиры. Пристали, техасские репьи, – чего сидишь печальная? Никакой деликатности – разве не видно, что человеку нужно побыть одному? Сандра сказала, чтобы отвязаться:

– Думаю – что подарить своему лучшему другу…

Только подлила масла в американское дружелюбие.

– Я специалист по подаркам! – восторженно завизжала Кэт. – Три года работала в «Сервисе счастья» и всё знаю – кому и что надо дарить. День рождения, свадьба, появление первенца – по какому поводу подарок твоему другу?

– По поводу его скорой смерти! – не выдержала Сандра, оттолкнула столик, расплескав кувшин, и убежала из бара.

Возле каменной резной стены Собора тянулся розарий. Жёлтые пахучие розы «Тулуз-Лотрек» – мои любимые. Я сидел в скверике возле Собора, держа в руках привычный карандаш, и печатал в большой тетради четырнадцатым шрифтом. Солнце припекало по-летнему. Когда я уставал от согнутой спины, то поднимался с лавочки и прогуливался вокруг фонтана. В мелкой прогретой воде купались голуби. Мне нравилось смотреть на них. Поразительная незамысловатость поведения существ фантастической сложности.

Мы не понимаем механизма мировой эволюции, и любое животное представляется нам сгустком невероятных физических допущений и счастливейших случайных обстоятельств. Наука уже оценила бесконечные запреты этого мира и поражается тому, как быстро эволюция ухитряется бежать по узким трещинам жёстких ограничений, достигая в конце человека. Динозавры вымерли, и главный пульс эволюции бьётся не над созданием полуметровых зубов и когтей, а над внутренней перестройкой комка сверхсложного серого вещества. Культурная эволюция человечества повторяет биологическую. Чем быстрее прогресс нашей цивилизации, тем менее он заметен внешне. Гигантские достижения пакуются в маленькие коробочки. А в другой корзинке ярко громоздятся мыльные пузыри сверхсветовых полётов, путешествий во времени, волшебных измерений и прочей фантастической алхимии.

Увы, чудес на свете нет!

И хорошо.

Научный подход к миротворению с лёгким звоном сталкивался в моей голове с гипотезой о сверхсуществах, создавших мир-вольер для человечества. Смотрят сверху и обсуждают. А мы разве не разводим голубей и кроликов? Может, там не боги, а просто наблюдатели? Интересно, могут ли сверху читаться мои мысли? Грянет ли с весеннего неба молния и поразит ли меня, многогрешного лабораторного грызуна?

Бред! Я не верю в религиозные непознаваемые ипостаси и в существование безмерно могучих цивилизаций, способных создать Вселенную из ста миллиардов галактик. Да хоть одну галактику. На сто миллиардов звёзд каждая. Ха! Я задрал голову и посмотрел на знакомого жёлтого карлика. Два на десять в тридцать третьей. Граммов. Если тонн – то в двадцать седьмой. И чтобы спокойно грело десять миллиардов лет. Ищем проектировщиков с гарантией.

Но мой математический атеизм не хотел подпираться ВЕРОЙ в отсутствие бога. Вот я и сформулировал:

Теорема 1. Богов или их аналогов нет.

Теорема 2. Боги или их аналоги есть.

Теорема 3. Ни то ни другое доказать невозможно.

И да разрешит мне святой Гёдель доказать любую из этих теорем! Пока подступов не видно. Не страшно. Любая задача сначала кажется безнадёжной, но если хорошенько поморщить мозги, то решение обычно находится. Например: любое сверхъестественное явление стало бы доказательством Второй Теоремы. Но сверхнатуральное должно быть безоговорочным. Личные послания богов тонут в мозговом шуме людского безумия.

Я коллекционировал из книг потенциальные доказательства существования творца мира. Красивая идея: бог оставил людям сообщение, зашифрованное в длинном ряде цифр безразмерной математической константы вроде числа пи. Надо повозиться с этим святым числом… Может ли узор далеких галактик, звёзд, флуктуаций реликтового излучения составить артефакт? Космические паттерны в виде лиц, слов или знаков?

Иногда я думал про себя: «Ты – псих! Мир реален и логичен. Наука успешно ломает ледники тайн и вскрывает погреба загадок. Скоро закономерно естественная тайна бытия будет раскрыта и станет упражнением в школьном учебнике. Будь осторожен, а то проснёшься солипсистом в доме скорби».

Я сильно ущипнул себя за руку и зашипел от боли. Является ли это шипение свидетельством реальности мира вокруг меня?

Где найти доказательство Первой Теоремы? Чтобы жить дальше царём природы. Мой личный пунктик. Остальные живут, не думая о происхождении мира. Просто лихорадочно пытаются забираться повыше в априори заданном коллективном лабиринте беличьего колеса.

Как жить, если докажется Вторая Теорема – я пока не думал. Только параноики запасаются консервами, опасаясь нашествия марсиан.

Я был бы рад и доказательству Третьей Теоремы, чтобы с облегчением плюнуть на первые две.

Сегодня я с ржавым скрипом фокусировался на работе. Удивительный день. Утром я обычно сидел в браззерии, пил кофе с рогаликом и ждал её появления. И случилось чудо. Она не прошла мимо, как обычно, а остановилась прямо передо мной. Я вскочил на ноги неловким раззявой и опрокинул стул. А она сказала: «Здравствуй, Адам!» – и протянула мне руку. Я торопливо пожал прохладную узкую ладонь, и мы в первый раз заговорили без ограничений на количество реплик. Её имя было – СИМОНА, и она оказалась нестерпимо милой. Я чуть не задымился от счастья, пока беседовал с ней. Она предложила встретиться в полдень в скверике у Собора! А на прощание она поцеловала меня! Сама! Нежно и долго – как в кино. И ещё добавила: «Увидимся через три часа, милый Адам!»

Невероятно! Я с горящим лицом смотрел вслед.

Сегодня Симона надела короткое узкое чёрное платье. Девушка шла вверх по улице, и её ноги напрягались сильнее обычного. Стройная нога в чулке телесного цвета с тонкой вертикальной полоской ставит туфельку на тротуар… каблучок скрежещет по мелким камням, тоскливо живущим в толще асфальта… девушка уверенно переносит вес на каблук, бедро пружинит и подаётся в сторону… отставшая нога грациозно встаёт на носок… рука устремляется вперёд, охватывает, поглаживает пространство и отправляет его назад, в прошлое… талия изгибается, а волосы колышутся волной от плеча к плечу.

На очередном шаге Симона чуть повернула голову. В обрамлении пушистых волос – её щека и ресницы, прячущие лукавый глаз. Поворот был необязателен – это просто привет, приглашение полюбоваться собой… Я не знаю, как это назвать, и можно ли это классифицировать, но каждый восхитительный шаг Симоны отдавался в моей груди певучим ударом тонкой бронзы…

Я вскочил на ноги, отбросил тетрадь и взволнованно зашагал вокруг фонтана, щурясь от ослепительного солнца и блеска крупных зёрен песка на дорожке сквера. Начинается невероятно счастливая жизнь. Конец сычиному одиночеству.

Придумал! Мы пойдём с Симоной в мою любимую «Таверну» на Монмартре. Там вкусный киш-лорен и очень уютно. Особенно у стеклянной стены с цветами.

«Потом мы можем зайти ко мне, выпить рюмочку коллекционного монтраше… – Мое сердце гулко колотилось от наплывающих видений. – О, Симона…»

Калитка сквера стукнула. Она! Каблучки Симоны хрустели гравием всё ближе. О боги, за какие заслуги мне выпал жребий такой удачи?