Собрание сочинений. Том 2

Другой случай: перед приездом Феофана в Москву произведено было, по повелению государя, исправление Потребника [С. 36] в Сергиевом Троицком монастыре его архимандритом Дионисием, старцем Арсением Глухим и клементьевским священником Иваном Наседкой. Исправители в молитве на освящение воды в Богоявление зачеркнули слово и огнем («освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем») как незаконную приставку, по невежеству внесенную в печатный Потребник. Книжные исправления указанных справщиков, и особенно упразднение прилога и огнем, возбудило против исправителей целую бурю. Справщиков обвиняли в злостной порче книг и даже в еретичестве, так что прп. Дионисий подвергся заключению в темнице и истязаниям. Прибыв в Москву, Феофан вступился в это дело, добился освобождения прп. Дионисия из заточения и после доставления в патриархи Филарета Никитича постарался оправдать в его глазах сделанные Дионисием книжные исправления и особенно уничтожение слова и огнем, как незаконного прилога. Он обещал Филарету Никитичу навести об этом точные справки в имеющихся на Востоке древних греческих рукописях, что потом (в 1625 г.) и исполнил, после чего Филарет Никитич приказал уничтожить прилог и огнем во всех Потребниках. Но освобождением и оправданием прп. Дионисия Феофан не ограничился, а постарался выразить к прп. Дионисию свое особое уважение и расположение некоторым особенным и чрезвычайным актом.

Посетив Троицко-Сергиев монастырь, где он был встречен и принят по-царски, Феофан перед оставлением монастыря отслужил торжественный молебен и, подойдя к раке прп. Сергия, снял свой клобук, окропил его святою водою «и отре тем клобуком колена и голени, плесне и подошвы ног у чудотворца [С. 37] Сергия и, во гроб святаго приникнув, под плесне святых ног его подложил, и со многими слезами долгое время моляшеся; а Дионисию повеле стояти откровенною главою без клобука. И взем свой клобук из-под плесней у ног чудотворца Сергия, и целова его, и повеле Дионисию целовати, и, приклонивши главу Дионисиеву, возложи на него руку, а архидиакону своему повеле возгласити – вонмем. И архимандрит Синайской горы трижды воспел: Господи, помилуй, по-гречески – Кирие элейсон; Феофан же, держа рукою своею клобук на Дионисиеве главе, глаголал молитву на возложение клобука и, по молитве, благословил Дионисия в клобуке и, целовав его в уста, рече: се во имя Отца, и Сына и Святаго Духа, дах ти благословение, сыне мой! и на знаменах тя в велицей России по среде братии твоей, да будеши первый в старейшинстве над иноки многими по нашему благословению; такожде и по тебе, аще кто будет, да носит в месте сем святем наше благословение, величающеся и хвалящеся нашим смирением, и ответ да творит радостен сице: се знамение нам дано, яко патриархи восточнии поклонницы суть святому месту сему, и честь свою пред Святою Троицею оставили, с главы своея сняв по себе в память, и положиша под нозе великому стражу и блюстителю великому и богоносному Сергию чудотворцу. Потом повеле на обоих клиросах во святей церкви воспеть: спаси Христе Боже отца нашего архимандрита Дионисия, трижды. И обратився ко братии, всем глагола: запишите себе сие все, еже содеях о отце вашем архимандрите и впредь, егда кто от братии нашей, аще будет на поклонение зде, тогда буди нашего смирения изволение ведомо впредь по нас сущим родам, да и [С. 38] вы бы наше смирение и любовь не забывали, и в молитвах своих памятовали бы, и паки проелезися; братия же и вси людие поклонишася ему до земли»[26 - Житие прп. Дионисия. С. 135–137.].

При чтении этих известий невольно возникает вопрос, какие побуждения заставили иностранца Феофана вмешаться в чисто внутреннее и притом очень щекотливое дело книжных исправлений в Москве и почему он счел нужным решительно и торжественно выразить прп. Дионисию не просто свое покровительство и защиту, но и особое, чрезвычайное свое расположение. Конечно, Феофан мог руководствоваться во всем этом деле естественными желаниями защитить и оправдать человека, несправедливо обвиненного и невинно страдавшего, оправдать правое дело против несправедливых на него нападений, хотел почтить знаменитую и высоко чтимую всеми русскими обитель прп. Сергия; но, думается нам, тут, кроме того, были и другие побуждения, имевшие для Феофана особенно важное значение.

Мы уже видели, как во время службы Феофана в московском Успенском соборе с русскими иерархами последние делали Феофану внушительные замечания, что и он сам и служившие с ним греки то-то и то-то совершают не так, как следует, и что им, грекам, истинному церковному чину следует поучиться у русских, которые сохранили его у себя во всей чистоте и неизменности. Феофан увидал, что некоторые русские смотрят на современных греков свысока как на утерявших древний церковный чин и обряд и решил поднять в глазах русских авторитет современных греков, показать, что именно у русских, а не у греков не все обстоит благополучно [С. 39] относительно церковных чинов и обрядов. Мы видели, что он обратил внимание царя и Филарета Никитича на существовавший у нас обычай трикратного подаяния Святых Даров в Евхаристии и успел убедить их в неправоте этого обычая и в необходимости заменить его единократным подаянием Святых Даров, как это делается во всех четырех патриаршествах, т. е. у тогдашних греков. Царь и патриарх обещались ему отменить указанный старый русский обычай, который действительно с этого времени начинает постепенно исчезать из нашей церковной практики. Вероятно, что Феофан обращал внимание Филарета Никитича и на какие-либо другие церковные особенности тогдашней московской Руси и настаивал на согласовании их с тогдашним греческим церковным чином и обрядом. По крайней мере, Филарет Никитич в одной из своих грамот к Феофану (в 1625 г.) писал: «Да ваше святительство писал к нам и прислал переводы с греческих древних потребников о освящении богоявленские воды, о прилоге огня и о иных духовных делах, о которых мы, по совету сына нашего великаго государя и великаго князя Михаила Феодоровича всеа Русин самодержца, советовали с тобою, как еси был у нас на Москве, и мы то приняли вашего святительства любительно и о прилоге исправили и утвердили по вашему совету во веки неподвижно»[27 - Греческие дела 7133 г. № 5.]. Очевидно, что уже Филарет Никитич под влиянием советов и убеждений Феофана производил частичное согласование русских чинов и обрядов с тогдашними греческими. Но особенное внимание Феофан в своих целях должен был обратить и действительно обратил на [С. 40] дело прп. Дионисия и на самую личность сего последнего.

Прп. Дионисий был горячим, убежденным почитателем прп. Максима Грека, вполне понимал и одобрял произведенные им книжные исправления и переводы с греческого, сам ими пользовался и заботился об их распространении. Составитель жития прп. Дионисия Симон Азарьин говорит: «До сего Дионисия в дому Сергия Чудотворца мало любили Максима Грека книг, тако же и переведенные от ученика его Селивана ни во что полагали книги, и в соборе в торжества уставщики не давали их чести», но Дионисий переменил это положение дел, «повеле хорошим доброписцам написати книги различные (между прочим, переведенные Максимом и его учеником Селиваном); и идеже бе годно ему, тамо рассылаше в монастыри многия, пачеже в соборные храмы, между другими и в Москву»[28 - Житие прп. Дионисия. С. 119–121.]. Очевидно, прп. Дионисий не только заботился об исправлении книг, но особенно ценил книги, исправленные Максимом Греком и его учеником Селиваном с греческих, и тем самым признавал нужду исправления русских богослужебных книг с греческих. Ввиду этого вполне естественно было, что когда царем прп. Дионисию поручено было исправление Потребника, то он в затруднительных случаях, для проверки неисправных и испорченных славянских переводов, обращался к греческому тексту венецианских, вероятно, изданий. В своей речи к Собору об исправлении Потребника прп. Дионисий прямо заявлял, что прилога и огнем нет в старых славянских списках, «також и в греческих печатных нет же». Заявляя, что [С. 41] «мы никое дарование Духа Святаго на водоосвящение призываем, но самаго того Духа Святаго», замечает, что о том свидетельствуют все старые книги: «о том же свидетельствует и в греческих книгах». Или, например, он спрашивает: «Что ради не писано в старых переводах и в харатейных, и в греческих “и огнем”, но Духом Твоим Святым?» Свой принципиальный взгляд на отношение славянского текста к греческому он выражает, между прочим, в словах: «Я еже рещи “Духом Святым и огнем”, то с греческими переводы достоит справитися»[29 - Рукописный сборник из книгохранилища Погодина № 1574, где речь прп. Дионисия приведена полнее, нежели в рукописном сборнике библиотеки Троице-Сергиевой Лавры № 700, хотя и в погодинском сборнике она без конца.]. Сотрудник прп. Дионисия в исправлении Потребника старец Арсений Глухой в своей оправдательной речи говорит: «И в греческих переводах у Арсения, архиепископа Суздальского, четырех патриарх в четырех переводах, не писано же “и огнем”». Арсений свидетельствует, что прп. Дионисий пользовался переводами Максима Грека. Указывая в своей речи на один частный случай, он замечает: «Тот похвальный канон написал (прп. Дионисий) с Максимова переводу Грека, Максим же Грек инок благочестив был и премудр и словеснаго любомудрия зело преисполнен, священные же философии до конца навыкл, ибо святая божественная списания его яве свидетельствуют о нем, и о премудрости и о разуме, и смысле и видах». И в другом месте речи о себе замечает: «Аще бы бедный аз нищей чернец от неразумия что и худо написал, но с переводу писал и не собою замыслил, но и с пресловутаго еще мужа переводу писал и многого премудрости инока Максима Грека»[30 - Рукописный сборник библиотеки Троице-Сергиевой Лавры № 700.].

[С. 42] Из приведенных нами свидетельств ясно, что прп. Дионисий был почитателем Максима Грека, считал русские церковные книги испорченными, считал необходимым при их исправлении обращаться к тексту греческих печатных книг и греческим проверять правоту или неправоту русского, т. е. он принадлежал к редким в то время у нас грекофилам, и свое грекофильство он, сверх того, выражал, вероятно, особенно радушным приемом в Троице-Сергиевом монастыре всех тех греков, просителей милостыни, которые приезжали в Москву и потом обязательно посещали Троице-Сергиев монастырь. Ввиду этого понятным становится, почему патриарх Феофан так энергично вступился за прп. Дионисия, всячески старался добиться оправдания не только его лично, но и признания правоты совершенных им книжных исправлений, почему он, будучи в Троице-Сергиевом монастыре, так торжественно и необыкновенно выразил свое чрезвычайное уважение и расположение к прп. Дионисию. Он видел в нем сторонника и почитателя греков, сторонника того направления, которое заявляло, что не греческое проверяется русским, а русское греческим, что нормы истинного и правого церковного чина и обряда в случае возникновения сомнения нужно искать и можно находить не у русских, а у греков. Поддержать и поощрить это очень слабое тогда направление среди русских Феофан, как грек, считал своею прямой и непременной обязанностью. Недаром, конечно, современный событиям составитель жития прп. Дионисия замечает о патриархе Феофане: «Дивный патриарх Феофан учинил в России многи сыны православныя греческия книги писать и глаголать, и философство [С. 43] греческих книг до конца научил ведать»[31 - Житие прп. Дионисия. С. 125.]. Конечно, это замечание биографа прп. Дионисия о характере деятельности патриарха Феофана на Руси более относится к Юго-Западной Руси, но могло иметь некоторое отношение и к Руси Московской, где в то время были знавшие и греческий язык. В Палинодии Захария Копыстинского говорится, что в Москве есть люди мудрые и богословы православные «язык греческой знаючи и о чем нам святый отец патриарх Иерусалимский кир Феофан поведал, а он был на Москве»[32 - Описание рукописей Московской Синодальной библиотеки. Т. 3. С. 342–343.]. Очень может быть, что под этими мудрыми и православными богословами в Москве, знающими и греческий язык, Феофан разумел именно прп. Дионисия и Арсения Глухого, и очень вероятно, что Феофан и москвичей старался поощрить к изучению греческого языка, между прочим, и для того, чтобы они могли составить себе более правильное представление о тех особенностях церковного чина и обряда, какие тогда существовали у русских по сравнению с греческими.

Важным по своим последствиям действием Феофана в Москве было поставление им в Московские патриархи отца государя Филарета Никитича, только что возвратившегося из польского плена. В настольной грамоте, данной им Филарету Никитичу, Феофан говорит, что по прибытии в Москву он встречен был самим государем «любезно, человеколюбно и милосердо», что за это «надлежит и нам всею душою и мыслию святому и великому его царствию служити и услуги показывати, и не токмо ныне, но и во все время жизни нашея вседушно благодарити и многия благодарения [С. 44] воздавати». Затем Феофан говорит: «Когда его благочестивейшаго и мирнейшаго царя Михаила Феодоровича, самодержца Всероссийскаго, мерность наша собственными очами увидевши, и о данном и дарованном от горняго Божия Промысла великому его царствию расширении и умножении уверившися, то праведно и благопристойно разсудили, что токмо един есть ныне на земли великий и православный царь, а другий, по истине, никто же, яко же он во всей вселенней под небесем и под солнцем». Ввиду же того, что Московская Церковь оставалась без пастыря, собран был, по повелению государя, Собор архиереев в Москве для избрания патриарха. «И на сем Соборе все, проникнутые Духом Божиим, единогласно, едиными устами и сердцем, праведным наречением нарекли и избрали преосвященнаго митрополита, господина Филарета Ростовскаго и Ярославскаго, мужа воистину достойнаго, праведнаго, добродетельнаго, мудраго, святаго и боголюбивейшаго, и неволею призвали на высочайший здешний престол Соборные и Апостольские Церкви, а потом, по правилам св. апостол и по преданиям св. отец, также и прежде нас бывших патриархов, как братий и сослужителей нашего смирения, мы, наименованием и призванием пребезначальнаго Отца и содействием Святаго Духа, возложив руки и совершив над ним подобающее служение, нарекли его Святейшим Патриархом великия Христовы и Кафолическия Церкви в царствующем граде Москве и наименовали сослужебником нашего смирения и прочих патриархов, с которыми ему числиться и поминаться»[33 - Собрание государственных грамот и договоров. Т. Ill, № 46.].

[С. 45] Поставление Феофаном в Московские патриархи отца государя Филарета Никитича оказало самое решительное влияние на последующие сношения иерусалимских патриархов с русским правительством. Благодаря этому обстоятельству Филарет Никитич, как ставленник Феофана, всегда относился к нему с особенным вниманием и предупредительностью, исполняя по возможности все его просьбы и ходатайства, вследствие чего между иерусалимскими патриархами и московским правительством установились близкие и постоянные сношения, не прекращавшиеся до самой смерти Феофана, а потом продолженные его преемниками. К обозрению этих сношений мы теперь и перейдем.

От 12 марта 1621 года Феофан писал Филарету Никитичу: «Ведомо буди тебе, пресветлый владыко, что мы, вашими святыми молитвами и милостью благочестиваго царя и помощью всеблагаго Бога, освободилися есми от супротивных вере нашей. Вместе с воинскими людьми киевлены проводили нас до рубежа Волосскаго; малым сказанием объявляем, что ныне пребываем в Волохех, славлючи и величаючи державу царствия вашего. А изде государствует благочестивый Александр воевода, а пониже того, в Мутьянех, сидит Михны воеводы сын, Радул – воевода благочестив, который прежде сего владел и государством – Мутьянскою землею восемь лет, а оттоле после был в Волохех три года, да опять ныне в Мутьянех, а сажает их турской. А про турскаго и про литву про их недружбу похотите ведати, и они и меж собою в не-дружбе, а что не бьется – турской цесарев посол помирил, а еще не утвержено. А во Цареграде патриарх Кирилл, а Тимофея не стало, а во Александрии [С. 46] патриарх Герасим, а в Антиохии патриарх Кирилл, а иные сказывают – Христофор, а стараго Афонасия не стало. А мне и зде годовать до великаго дни, что государь меня не отпустит, и я послал архимандрита своего, да митрополита Вифлиемскаго, что заехал его есми здесь в вотчине Святаго Гроба, с вашею царскою милостынею, да заплатит долг, елико сил станет; потом и аз после великаго дни поеду»[34 - Греческие дела 7130 г. № 1.].

В 1622 году Феофан опять писал Филарету Никитичу с силистрийским митрополитом Иоакимом, приезжавшим в Москву за милостынею: «Просили есмя прежде всего дважды и трижды нужу свою и иныя многия, аще будет дошли (грамоты); еще ныне не велико пишем с преосвященным митрополитом Силистрийским господином Иоакимом, с братом и сослужебником нашим, обрели есмя его во время, как идти, и он всем раденьем хотел придти (в Москву), а вам челом ударити, и про нас и о иных делех будет вам известити вся подлинно. Аще будет время оттоле – из Мутьянские земли, будем писати»[35 - Греческие дела 7131 г. № 1.].

В апреле 1625 года в Москву прибыло торжественное посольство от Феофана, состоявшее из его племянника архимандрита Кирилла, келаря Акакия, дьякона Митрофана, бельца – патриаршего человека Иосифа, архимандрита монастыря Саввы Освященного Григория со старцами.

Архимандрит Кирилл привез государю грамоты от Феофана, вифлеемского митрополита Афанасия, а архимандрит Григорий – от братии монастыря Саввы Освященного.

Патриарх Феофан писал в своей грамоте государю: «Ведомо ти буду велелепный царю: мы, молебники [С. 47] царствия твоего, пребывающие зде во святых и богостепенных местах Господа нашего Иисуса Христа, идеже ему погребшуся и воскресшу и всему миру спасенные страсти и чудеса показавшу – во Святом Граде Иерусалиме, тем подобием терпим и мы днесь бесчисленные нужды, и налоги имеем неизвестны, и неповинно заключаемы бываем от иноплеменных еретиков, и всякое безчестие многое для любви Христовы терпим, еликож и писати не возможем проторей всех и великих долгов, что наложили на великую Церковь Христову и святый и животдарованный Гроб и на нас: до пятидесяти тысяч золотых по счету, и оттого в великое убожество впадохом и в нужду. И николи ж не престанут нам дати покоя зломышленники, наругался хрестьянской вере, и всегда хотят нас изгнати вон от Святаго Гроба и от Лобнаго места, идеже распяша Господа нашего Иисуса Христа. А мы силою Христовою о Боге надеяся, что пресветлое лицо царствия твоего видехом и милостину прияхом, и вперед от державы царствия твоего помощи чаем, против их всегда стоим и не дадим им, нечистым псом, завладети и потесните живодарованнаго Гроба Христа Бога нашего». Далее патриарх просит государя принять посланных его «пресветлым лицом против нашего лица», уведомляет о получении от царя присланной с Иваном Гавриловым и Тихоном Васильевым (нашими послами в Турции) заздравной милостыни и особой – на помин по князе Федоре Ивановиче Мстиславском – и просит, чтобы государь «прислал ко Святому Гробу на высвобождение от тяжкого долгу милостины; а мы развее Бога и вас, великаго государя, инаго помощника и теплаго заступника ко Церкви Христовой [С. 48] не имеем. Буди свободитель и покажи милосердие святаго самодержавнаго царствия своего от нас к посланным нашим для любви святаго и живодарованнаго Гроба и свободитель будеши роду нашему».

В другой грамоте Феофан просил государя сотворить милостыню монастырю св. Саввы Освященного, «за-не же они (иноки этого монастыря) великою нуждою пребывают в той святой обители, занеже арапляня во дни и в нощи их нудят. И пречудно есть во днех сих, как они в пустынях пребывают и держат ту святую лавру, потому что преж сего было близ Иерусалима и в пустыни иорданской 300 монастырей, а ныне только они остались, и днесь пребывают со многими труды и помощью твоею царскою, что прияша твою царскую милостыню, во дни и в нощи молят беспрестанно Бога о твоей святой царской державе, да сохранит вовеки царствие твое, а не имеют ни откуда помощи, развее от Бога и от твоей царской державы, и то пустынное место и святую лавру св. Саввы держат насилу».

Писал Феофан с архимандритом Кириллом и к боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому о нуждах и бедах, претерпеваемых христианами на Востоке от врагов веры Христовой. «Ведомо буди честнейший – пишет патриарх боярину, – что нужды и беды вседневно принимаем от врагов веры нашея Святаго Гроба, что невозможно и писати к тебе от великих бед и от тяжкого долгу, что есть на великие Христове Церкви; а мы все терпим для любви Христовой, и для того послахом ко благочестивому великому царю» архимандрита Кирилла для милостыни, «прими и ты их милостиво и боголюбиво и милостину достойну сотвори им, что тебе благий Бог подаровал [С. 49] для любви Христовой и для Божья и живодарованнаго Гроба». Такие же просительные письма о помощи писал Феофан к Ивану Никитичу Романову, к князю Ивану Михайловичу Воротынскому и к Федору Ивановичу Шереметеву.

Вифлеемский митрополит Афанасий, в особой грамоте государю указывая на великую важность Вифлеема, куда волхвы с Востока принесли золото, ливан и смирну, о котором православные древние блаженные цари радели и куда они «присылали множество казны», извещает, что посланную ему милостыню принял, а теперь снова посылает инока Германа, да примет милостыню от царя, «занеже нам многие налоги и убытки от иноплеменных делаются, да к тому ж обрушилась от многолетства во святом Вифлиеме у церкви одна сторона, и мы молим, да поможеши нам своею государскою милостынею, и мы церковь починим по-прежнему». В заключение просит, чтобы государь прислал «от казны своея, что вам Бог известит», «якоже и персидские цари принесоша ко святому Вифлеему о рожестве Христове дары», «занеже, – поясняет митрополит, – не имеем нигде главы приклонити, разве святыя державы царствия твоего».

Царским указом приказано было посланным Иерусалимского патриарха Феофана архимандритам и их старцам первого мая быть у государя. «И того дни у государя архимандриты и старцы были. А послан по них на подворье с лошадьми и ехал с ними в город пристав их Тимофей Оладьин, а лошади по них посланы с конюшни (царской); а келари и строители и черные попы и старцы шли в город пеши. А приехав архимандриты в город, ссели с лошадей у Посольской палаты и шли в Посольскую [С. 50] палату и дожидалися государева выходу в Посольском приказе, а келари и строители и черные попы и иные старцы сидели в передней палате. А как они в городе были, и в то время были в городе стрельцы в цветном платье без пищалей. А вверх ко государю в золотую палату из Посольского приказа с архимандриты и старцы шел Тимофей Оладьин. А государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Руси в то время был в золотой середней в подписной палате в опашенке в золотной. А при государе царе и великом князе Михаиле Федоровиче всеа Руси были бояре и окольничие и думные люди в опашенках нарядных с кружевы и в черных шапках, а в сенех проходных и по крыльцу были дворяне, и дьяки, и подьячие всех приказов в чистом платье. А как архимандриты и старцы вошли ко государю в палату, и явил государю челом ударить посольской думной дьяк Иван Грамотен, а молвил: великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всея Русин самодержец и многих государств государь и обладатель! Ерусалимского патриарха Феофана архимандрит Кирилл, да Саввинского монастыря архимандрит Григорей, и келарь и старцы вам, великому государю, челом ударили. И архимандрит Кирилл правил государю от патриарха челобитье, и подали архимандриты грамоты. И государь велел грамоты принять думному дьяку Ивану Грамотину и велел государь спросить архимандритов о спасенье и велел призвать к руце. А после того явил государю поминки думной дьяк Иван Грамотен, а молвил: великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русин самодержец и многих государств государь и обладатель! [С. 51] Ерусалимского патриарха Феофана архимандрит Кирилл привез к тебе, великому государю: мощи великаго чудотворца Николы в серебряном ковчежце, мощи св. великомученика Георгия Победоносца, 2 свечи от Гроба Господня, меру Гроба Господня, вода св. Иордана-реки, в ней же Христос крестися; да от вифлиемскаго митрополита: мощи св. мученика Меркурия; Саввина монастыря архимандрит Григорей привез к тебе великому государю: мощи св. Иоанна Златоуста, мощи св. апостола Нассона, свечи от Гроба Господня, вода иорданская. И государь велел мощи принять казенным дьякам и велел государь сказать архимандритам свое государево жалованье и отпустил на подворье».

После приема у царя подобный же прием посланным Феофана был устроен и у патриарха Филарета Никитича. Особенности этого приема заключались в следующем: «А великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русии сидел в крестовой палате в бархатной манатье и в клобуке с сажеными херувимы; а от государя святейшаго патриарха по левой стороне в лавке сидели Крутицкий митрополит Кипреян, а под ним сидели боярин князь Андрей Васильевич Хилков, да думной дьяк Иван Грамотин. А по другой стороне сидели архимандриты: чудовской Иосиф, да Спаса-Нового монастыря Иосиф, да симоновский Левкий, да андрониковской Геннадей, да богоявленский игумен Илья, да архидиакон Дионисий, да казначей Сергий Ладыженский. А на лавке у дверей сидели государевы святейшаго патриарха Филарета Никитича Московскаго и всеа Русии приказные люди». Когда архимандриты вошли в патриаршую палату, «явил [С. 52] их государю святейшему патриарху челом ударить посольской думной дьяк Иван Грамотин, а молвил: великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русии, Ерусалимскаго патриарха Феофана архимандрит Кирилл, да Саввинскаго монастыря архимандрит Григорей и келари, и старцы вам, великому государю, святейшему патриарху, челом ударили, приехали от вашея государские святительские руки приняти благословение и бити челом о милостыне».

Затем племянник Феофана архимандрит Кирилл «правил великому государю святейшему патриарху от Ерусалимскаго патриарха Феофана, да от Александрийскаго патриарха Герасима челобитье и подал грамоты. И государь святейший патриарх спросил о патриархове Феофанове и Герасимове спасении и здоровье, встав, а молвил: о Святем Дусе братью нашу Феофана, патриарха Иерусалимскаго, и Герасима, патриарха Александрийскаго, как Бог милует, во спасении ль пребывают? А грамоты велел принять думному дьяку Ивану Грамотину», после чего они были отпущены на подворье.

Точно таким же образом посланные Феофана приняты были государем на прощальной аудиенции «на отъезде», как тогда говорилось, причем думный посольский дьяк Иван Грамотин от лица государя обратился к архимандритам с такою речью: «Архимандриты Кирилл и Григорий! Великий государь царь и великий князь Михаил Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и обладатель, велел вам говорити: приезжали есте к нашему царскому величеству и к отцу нашему, великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичу Московскому и всеа Русии, бити челом о милостыне, и мы, великий [С. 53] государь, и отец наш, великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русин, пожаловав вас нашим жалованьем, велели вас отпустить назад к святейшему Феофану-патриарху, а с вами посылаем мы и отец наш великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русин, и мать наша благородная государыня инока Марфа Ивановна, в дар ко Гробу и к распятью Господню золотыя и иная потребная церкви Божии, о чем к нам писал патриарх Феофан в грамотах своих. Да и к патриархам Иерусалимскому и Александрийскому и в Саввин монастырь досылаем с вами нашего и отца нашего великаго государя святейшаго патриарха Филарета Никитича Московскаго и всеа Русин жалованья милостыни. И вы от нас то жалованье патриархом отвезите, а патриархи б, Александрийской и Иерусалимской, молили б Бога и Пречистую Богородицу и всех святых о нашем царском многолетном здравии и о отце нашем, великом государе святейшем патриархе Филарете Никитиче Московском и всеа Русин, и о матери нашей благородной государыне иноке Марфе Ивановне о спасении, и о здравии, и о нашей жене, царице Евдокее, о здравии, чтоб милосердый Бог царство наше устроил мирно и иодировал бы нам благородные чада в наследие государств наших». Точно так же архимандриты приняты были «на отъезде» и точно такую речь выслушали от патриарха Филарета Никитича, причем и царь, и патриарх послали от себя с архимандритом Кириллом грамоты к Феофану, в которых одинаково извещали его о посылаемых ему дарах, просили его молитв, и только в грамоте Филарета Никитича находится такая приписка: «да ваше святительство [С. 54] писал к нам и прислал переводы с греческих с древних потребников о освящении богоявленские воды, о прилоге огня и о иных духовных делех, о которых мы, по совету сына нашего, великаго государя… советовали с тобою, как еси был у нас на Москве, и мы то приняли от вашего святительства любительно и о прилоге, и исправили, и утвердили по вашему совету во веки неподвижно», и затем пишет, что данная ему в Москве Феофаном настольная грамота сгорела во время пожара, почему и просит его прислать новую вместо сгоревшей.

Государева и патриаршего жалованья всего дано было «на приезде»: архимандриту Кириллу, кроме образов, на 140 руб.; саввинскому архимандриту Григорию на 120 руб.; келарям двум человекам по 64 руб. человеку, иерусалимскому дьякону 44 руб., человеку патриарха Феофана 38 руб. и саввинскому старцу 20 руб. На «отъезде» дано было: архимандриту Кириллу на 40 руб., саввинскому Григорию на 35 руб., келарям по 20 руб., иерусалимскому дьякону на 12 руб., саввинскому старцу на 8 руб. Всего посольство Феофана лично для себя только от царя и патриарха получило подарков на 625 руб., что, принимая тогдашний рубль за четырнадцать нынешних, будет около 8000 нынешних рублей. Кроме того, за все время пребывания в России оно пользовалось ежедневным царским содержанием. В Москве, например, «поденного корма» давалось: архимандритам Кириллу и Григорию по 3 алтына на день, да питья: по 3 чарки вина, по 3 кружки меду, по 3 кружки пива; келарям их по 10 денег, саввинскому старцу да патриаршу человеку по 8 денег, а питья им давалось: по 3 чарки вина, по 2 кружки пива и по 2 кружки меду.

[С. 55] В докладе Посольского приказа (который ведал всех приезжих в Москву иностранцев, в который последние обязательно являлись немедленно по прибытии в Москву и где они подвергались допросам) государю о приезде архимандрита Кирилла говорится, что патриарх Феофан просит государя о милостыне вообще и, кроме того, просит еще серебряную чашу для освящения воды «рублей в 200 и болши и иная потребная ко святыне сотворить, елико им, государем, Бог известит». Кроме того, Феофан просит у государыни инокини Марфы образ вроде того, какой она пожаловала ему, когда он был в Москве, а также елей серебряный, да на масло деревянное, как Бог известит.

По этому случаю сделана была в Приказе выписка о тех дачах, какие до сего времени уже получил от русского правительства Иерусалимский патриарх Феофан. Из этой выписки оказывается, что лично Феофану, когда он был в Москве, всего дано подарков от государя, патриарха и государыни инокини Марфы на 2236 руб. с полтиною. С нашим послом в Турции Кондыревым в 1622 году Феофану лично послано было соболей на 120 руб., да к Воскресению Христову ко Гробу Господню в дар 100 золотых; в придел Распятия, что на Голгофе, 30 золотых; саввинскому и вместе архангельскому игумену 3 золотых, келарю 2, двум человекам попам, да двум дьяконам по золотому человеку; на братью на 60 человек 30 золотых; вифлеемскому митрополиту 20 золотых. В 1624 году с послом Иваном Бегичевым патриарху Феофану было послано соболей на 120 руб., к Воскресению ко Гробу Господню 50 золотых, в придел Распятия на Голгофе 15 золотых, архангельскому [С. 56] игумену 2 золотых, келарю один золотой, двум попам да двум дьяконам по полузолотому человеку, да на братью на 60 человек по чети золотого на человека – итого 19 золотых с полузолотым; вифлеемскому митрополиту 10 золотых, церкви Рождества 10 золотых.

Теперь с архимандритом Кириллом Феофану послано было от государя и патриарха соболями на 350 руб., да от царицы Марфы лампада серебряная и сверх того 100 руб. на масло. Кроме того, государь послал Феофану «чашу серебряную с поддонником для освящения воды, а Филарет Никитич рукомойник да лахань серебряные позолоченные, ширинка сажена жемчуги с кистьми; в лахани весу 17 гривенок 34 золотника, а по цене деньгами 88 руб. 18 алтын; в рукомойнике весу 14 гривенок 6 золотников, а по цене деньгами 70 руб. 21 алтын; всего в лахани и рукомойнике весу 31 гривенка (т. е. около 16 фунтов) 40 золотников, а стоят на деньги 159 руб. 6 алтын; ширинка в счет не положена». С архимандритом Кириллом еще послано было: к Воскресению ко Гробу Господню 100 золотых, в предел к Распятью на Голгофе 30 золотых, архангельскому и вместе Саввинскому игумену 3 золотых, келарю 2 золотых, двум попам и двум дьяконам по золотому, на братью 60 человек 30 золотых, вифлеемскому митрополиту 20 золотых, в церковь Рождества 20 золотых. А послана эта милостыня для того, «что турские люди наложили на Церковь Христову и Святой Град Господень многую дань и многую тягость учинили».

Иерусалимское посольство было возвращено назад не обычным путем через Путивль и Польшу, а морем на Архангельск, через Англию, причем государь послал [С. 57] С НИМ к английскому королю особую грамоту, в которой объясняет, что иерусалимское посольство он велел отпустить «на ваше английское королевство для того, что им на иные государства в Иерусалим проехать не мочно: в польской и литовской земле греческой вере от латынь неистовство многое, и чрез польскую и литовскую землю не пропускают и тесноту им чинят многую», ввиду чего просит короля посодействовать им на корабле переправиться в Иерусалим, «а мы, великий государь, вам, брату нашему, потому ж будем воздавати нашею государскою любовью, где будет нам пригоже и возможно»[36 - Греческие дела 7133 г. № 5.].

Отправив в Москву своего племянника архимандрита Кирилла, Феофан, между тем, воспользовавшись случаем, снова писал государю и Филарету Никитичу от 15 сентября 1625 года с синайским архимандритом Малахиею, отправлявшимся в Москву, жалуясь на притеснения армян и латинян, почему и просил оказать милость посланному им в Москву архимандриту Кириллу. «Многие печали и тесноты в нынешних днех приимаем, – писал он государю, – и пребываем в нуждах и печалех от иноплеменных врагов – от армен и от латын, которые имеют у себя многое богатство и хотят у нас отнять Святые Места из рук наших на похуление православным хрестьяном. А мы в том надежды не имеем опричь вашие государские милости, и сего ради молим: да поможете нам и милостину пошлете с нашими людьми, которых послали есмя к вам преж сего (разумеет архимандрита Кирилла), а мы во дни и в нощи надежду и упование на святую державу твою имеем, да освободимся от врагов своих». В грамоте к Филарету [С. 58] Никитичу писал между прочим об отпуске из Москвы его архимандрита Кирилла с милостынею для того, «что Святой Гроб и иные многие Святые Места нужды принимают от еретик иноверных, и чтоб их латыня и армена своим богатством не обладали и благоверным христьяном позорища не было, потому что иные надежды и помощи, развее вашего царствия не имеем и сего ради молим: сотворите милость!»[37 - Греческие дела 7134 г. № 17.].

В конце 1629 года в Москву прибыло новое посольство из Иерусалима: вифлеемский митрополит Афанасий, иерусалимский архимандрит тоже Афанасий и монастыря Саввы Освященного архимандрит Исаия. С митрополитом Афанасием Феофан прислал государю грамоту, писанную от 28 июля 1629 года, в которой он извещает царя о получении милостыни и подарков, посланных к нему с архимандритом Кириллом, благодарит за них и затем пишет, «что злый недруг ныне, некоторый князь нечестивый тиран пришел и восприял Святой Град Иерусалим без указу и без изволения царскаго и великий убыток нам учинил, не только едино к нам, но и к природным своим нечестивым языком агаряном, боле штидесять тысяч ефимок нам учинил он – от Бога проклятый князь… два года держал Святой Град Иерусалим и нечего было нам ему сотворити и инде прибегну ти», ввиду чего и обращается к государю с просьбою о милостыне. В грамоте к государыне Евдокии Лукьяновне Феофан пишет, чтобы она, подобно святой царице Елене, соорудившей многие церкви и надзиравшей Святые Места, обновила церковь Воскресения. К государыне инокине Марфе Феофан между прочим пишет: «Сотвориши им милостыню, яко же и [С. 59] преже того нас миловала еси, аже тою святою иконою (которая дана была государынею Феофану в бытность его в Москве), что есть творит ныне многие чудеса и здравие подает и всяк, ее видя, честь и хвалу воздает, что есть даяние от рук царских». Привез митрополит Афанасий от Феофана и новую ставленную грамоту Филарету Никитичу. На этот раз милостыня к Феофану была послана не великая. Так как в 1629 году нашими послами в Турции, Яковлевым и Евдокимовым, дано было Феофану пять сороков соболей на 170 руб., то теперь (в 1630 г.) к Феофану послано было на милостыню с вифлеемским митрополитом только два сорока соболей на 100 руб., о чем царь и патриарх известили Феофана особою грамотою[38 - Греческие дела 7138 г. № 80. 5 мая 1630 г. послы Яковлев и Евдокимов возвратились из Константинополя и привезли грамоту Феофана от 25 февраля 1629 года, в которой он писал государю: «Ведомо буди самодержавному твоему царствию о сем, державный царю, что есмы богомольцы святаго твоего царствия, пришли есми в то время от Святаго Града Иерусалима в Константин град и обрели есми послов царствия твоего… и были у них и благословили их и приняли от них из рук… милостыню пять сороков соболей. И монастырь Святый Град Иерусалим до днесь цел и нерушим» (Греческие дела 7138 г. № 23).].

Посылая в Москву вифлеемского митрополита Афанасия, Феофан рассчитывал получить через него от русского правительства большую богатую милостыню, а получил только 100 руб., т. е. на наши деньги 1400 руб. Феофан был обижен, увидел в этом нерасположение к себе русского правительства, которое, по его мнению, поддалось зловредному влиянию некоего враждебного ему, проживавшего тогда в Москве, веррийского митрополита Аверкия, против которого и решился теперь ополчиться Феофан. Дело тут заключалось в следующем.

[С. 60] Феофан, уезжая из Москвы, после поставления в патриархи Филарета Никитича, оставил в Москве своего старца Иоанникия на вечное житье здесь. Этот Иоанникий стал называться у нас Новоспасским келарем, греком Иоанникием и пользовался особым расположением царя и патриарха. В лице Иоанникия Феофан хотел иметь при московском дворе преданного ему агента, который бы служил в Москве представителем и надежным истолкователем патриарших нужд и интересов и, что особенно важно, который бы направлял щедрую русскую милостыню главным образом в Иерусалим. Иоанникий действительно сделался в Москве радетелем интересов Иерусалимского патриарха, который не раз в своих письмах к Иоанникию просит его устроить то или другое дело и особенно, указывая на его влияние при дворе, просит похлопотать о милостыне Святому Гробу. Иоанникий, конечно, хлопочет об этом, хлопочет и по другим делам Феофана. И не только сам Феофан обращался к Иоанникию, прося его содействия при московском дворе по тому или другому случаю, но и разные просители милостыни, отправляясь в Москву, старались запастись рекомендацией к Иоанникию как сильному и влиятельному в Москве, от которого много зависит успех ходатайства просителя о милостыне. Действительно, Иоанникий успел приобрести в Москве сильное влияние на раздачу милостыни просителям, так как наше правительство обращалось к нему за сведениями относительно приезжавших в Москву просителей милостыни и относительно разных греческих монастырей. По просьбе Филарета Никитича Иоанникий даже написал особую докладную записку о монастырях, имеющихся в Цареграде, Иерусалиме и во всей греческой [С. 61] земле. Когда персидский шах прислал в дар Михаилу Феодоровичу ризу Господню, то в Москве остереглись сразу поверить в подлинность этой ризы и, между прочим, обратились за справками к келарю Иоанникию, не знает ли он чего про «Христову срачицу» и про иные святыни, где они и в котором государстве, не слыхал ли он чего об этом в Греции, когда был там[39 - Греческие дела 7135 г. № 19; 7136 г. № 11; 7137 г. № 22. Дворцовые разряды. Т. II. С. 768 и 788.].

Между тем в июле 1628 года прибыл в Москву и остался здесь на житье веррийский митрополит Аверкий. То же сделали митрополиты Селунский Паисий, приехавший в Москву в 1629 году, и Севастийский Иосиф, приехавший в 1630 году. Эти три иерарха, поселившись в Москве, жили при дворе, пользовались у царя и патриарха почетом и влиянием. По мысли русского правительства, выезжие иерархи должны были быть посредниками между просителями милостыни с Востока и правительством: они должны были давать правительству сведения о личности просителя, о монастыре или епархии, представителем которой проситель является, о действительных нуждах и потребностях епархии или монастыря, должны были разоблачать обманы и проделки разных самозванных просителей милостыни и т. п. Очевидно, что роль их в этом отношении была очень важна и влиятельна, так что дело раздачи милостыни просителям почти исключительно перешло в их руки. Самым видным и влиятельным лицом из этих трех иерархов был митрополит Веррийский Аверкий, скоро приобретший сильное расположение к себе Филарета Никитича и полное его доверие, которым он, впрочем, воспользовался [С. 62] исключительно в видах личной наживы. Как и следовало ожидать, Аверкий не ужился ни со своими сотоварищами, выходцами-иерархами, ни тем более с келарем Иоанникием, ранее тоже сильным и влиятельным при московском дворе. И вот Аверкий начинает инсинуировать: «На него-де всякое зло умышляет спасский бывший келарь Иоанникий, вместе с Селунским митрополитом Паисием, всегда с митрополитом сходятся и пьют, а на Аверкия умышляют, как бы его чем опозорить и от государские святейшаго патриарха милости отлучить своими лживыми доносами». Аверкий заявлял еще, «что Селунский митрополит Паисий, умысля с Иоанникием, севастийскаго митрополита наговаривают, чтобы с ними ж в совете был и звал его к себе Селунский митрополит дважды и с ним о том говорил, чтобы с ними ж был в совете на него Аверкия. И севастийский митрополит Иосиф у Селунскаго митрополита был, а он, Аверкий, опасается от них всякаго дурна, и великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичу Московскому и всеа Руси про то было бы известно». В этой затеявшейся борьбе между выезжими греками из-за влияния при московском дворе Аверкий оказался сильнее своих противников. В 1631 году ему удается сослать на Соловки племянника Иоанникия, черного дьякона Иоасафа, что указывает на упадок влияния при дворе келаря Иоанникия, который, впрочем, вскоре после ссылки своего племянника «умер скорою смертью без приказу (духовной) и без отходныя». Теперь у Аверкия остался один противник, Селунский митрополит Паисий, но с ним соединился скоро другой, всех более опасный и влиятельный в Москве, – сам Иерусалимский патриарх Феофан.

[С. 63] Феофан, как сказали мы выше, имел в Москве в лице келаря Иоанникия безусловно преданного ему человека, который являлся всегда ходатаем и представителем интересов Иерусалимского патриарха перед царем и Филаретом Никитичем. Но с появлением в Москве Веррийского митрополита Аверкия авторитет и влияние Иоанникия значительно пали; Аверкий враждебно столкнулся с Иоанникием, одержал над ним победу и тем самым необходимо возбудил против себя Феофана. Последний скоро увидел, что в Москве пользуется влиянием уже не его креатура – Иоанникий, а другой человек, который не имел причин направлять русскую милостыню в Иерусалим или на лиц, рекомендуемых главным образом Иерусалимским патриархом. Когда поэтому отправленный Феофаном в 1629 году в Москву вифлеемский митрополит Афанасий привез ему милостыни только 100 рублей, то Феофан увидел в этом следствие пагубного влияния при московском дворе Аверкия и решился действовать. В письме к Селунскому митрополиту Паисию в 1630 году Феофан просит его словом и делом ходатайствовать за просителей монастыря св. Анастасии, благодарит его, «что прислал нам икону и не забываешь Святаго Гроба», а про Аверкия говорит, что слышал, будто он отсек милостыню от Святого Гроба, за что грозит ему наказанием в будущем веке и анафемою от Седми Соборов св. отец.

Писал Феофан от 12 июля 1630 года особое письмо к самому Аверкию, в котором, благодаря его, с одной стороны, за любовь, писал далее: «С другой стороны показал ты зельную кручину, словеса неприязненные к патриарху и царю, и отсек милостыню к Святому Гробу, так что возвратился назад [С. 64] праздным митрополит вифлиемский, издержав более, нежели сколько привез с собою милостыни, вопреки нашему чаянию. К нам писал царь, чтобы прислали за милостынею, и мы прислали, надеясь, что обретет помощь Святой Гроб, ибо погибает от великаго долга и еретиков; ведаешь ты сам, что никогда не пребывают в благе благочестивые христиане; а ты, если так учинил, достоин анафемы, какую произносили на недруга, супостата церковнаго Ария и прочих, святые отцы Седми Соборов. Не мне учинил ты зло, но Церкви Божией, которой покланяется вся вселенная и все православные христиане; всех ты обидел и милостыню у нас отнял, сказав, будто я милостыню христианскую или царскую здесь христианам отдал и учинил своих митрополитами; ничего такого не бывало, все, что собрали, послал я в церкви Божии. Если сказано про тебя несправедливо, буди тебе благословение и молитва; но вифлиемский пришел порожним и кто не услышал о том, дивился, ибо принес от царя и от патриарха только два сорока соболей, да сто рублей денег Святому Гробу. А мы надежду имеем истинно и ныне, ради того еще написали к царю и пресвятейшему патриарху, чтобы хотя немного прислали; мы и о том благодарим». В конце грамоты находится такая приписка: «Святый Веррийской! Хотели есми много еще говорити и писати, а ныне молчим до тех мест, покаместа будем в Константине-граде, увидим и разсудим, что как ты тут у царя и наговариваешь и доводишь того-сего, да их напраснишь и обманываешь царя, а он того не ведает. А мы начаялись и ждали покаяния от злых дел твоих, а ныне на старости твоей не будем покрывати злоразумие твое многое. Многих в напасть ввел [С. 65] еси! Полно окаянне! близь еси смерти! Начал еси хотеньем своим и показал еси неверие ко многим»[40 - Греческие дела 7138 г. № 31.].

Наконец, Феофан в том же 1630 году прислал об Аверкин особую грамоту и Филарету Никитичу, в которой писал: «Святейший брат по духу! да знаеши, яже не скорблю о царствии вашем малыя ради милостыни, яко присласте с митрополитом вифлиемским господином Афанасием, елико скорблю о некоем Аверкии, некогда митрополите Веррийском, о нем же слышах, яко ложно глаголет о мне к вашей пресвятости, его же и слушаеши и веруеши ему. Обаче, аще восхощете, да познаете лжа его, се первее: повину царство ваше писати к нам и сотвори себе некоего братанца, и он несть ему братанец, точию есть един купец, иже прииде тамо, да купит купля, яже суть соболи и будто бы сам Аверкий имел виноградники в Константинополе; но он не только не имел здесь виноградников, но ради нищеты своей и лукавства уже двадцать лет как изгнан из епархии Веррийской, и около десяти лет как переселился в Молдовлахийскую[41 - Феофан разумеет здесь следующие обстоятельства: Аверкий, вкравшись в Москве в доверие царя и патриарха, наговорил им, что у него на родине есть вотчины и виноградники, которые-де он принужден был заложить. Из Москвы он посылал некоего грека Дементия, ложно назвав его своим племянником, для выкупа своих имений и виноградников и для продажи их, причем царь и патриарх помогали ему не только деньгами, но и рекомендательными грамотами к Константинопольскому патриарху Кириллу Лукарису. В действительности же у Аверкия в Константинополе вовсе не было никаких имений и виноградников, все это он придумал с целью выманить у царя и патриарха побольше денег, на которые он покупал товары и посылал их для продажи в Константинополь то со своим келарем Пахомием, то с купцом греком Дементием, которого он ложно выдавал в Москве за своего племянника.]. Стыдно говорить все то, что он сделал: по его клевете удержал воевода Александр у меня тысячу златниц и часть той милостыни, которую вы [С. 66] мне дали. Посему и пришел я сюда в Влахийскую область, чтобы взыскать утраченное, которое мне возвратили, и чтобы озаботиться у строеньем подворьев Святаго Гроба, которые здесь имею. Не подобало бы мне о нем или о ком-либо другом что рассказывать, но поелику слышали, что он начал ложно говорить о нас вашему царствию, не могли мы сего перенести. Или не довольно ему, скольких он ввел в напасть и что научает царствие ваше заточению неповинных? и вот еще хочет смущать патриархов между собою, а не сидит спокойно, благодаря Бога, который привел его в такое христианское царство, где обрел и честь и покой и где бы мог мирно проводить дни свои, заботясь о том, что полезно душе его, дабы пребывала она в покаянии; но однако зло его не оставляет и он не памятует о своей смерти, и что еще буду о нем писать? – И еще да знайте, яко елицы приходят и приношают отвсюду к вашему царскому величеству послания, он, с Борисом-преводником, протолковают якоже сами хочут, не показующе царству вашему истину, и нищие исходят от царства вашего оскорблени от них, яко вами данную им милостыню взимают, и сему (Аверкию) не подобает ниже епитрахиль, ниже омофор возложити. Прочее ваша пресвятость возми и самого сего келейника нашего посланного к вам – Мелентия-инока тай в клеть свою и исповесть ти вся. Прочее же, святейший патриарше господине брате Филарете, аще речет кто от враг наших, яко милостыня царствия вашего не доходит на Гроб Божий и сосуди, иже посласте, не пришли, послите некоего верного архимандрита вашего с двема или с тремя старцы, иже да облекутся во одежды здешних инок и да приидут да поклонятся [С. 67] местом святым и помолятся о благоздравии и спасении царском и о вашей пресвятости, и да не токмо яже доныне вашим тамо прислася царством увидит, но и яже от древних святопочивших царей, дедов и прародителей вашего царства, от блаженнаго Феодора-царя и прочих, ибо и до днесь есть едино Евангелие и митра едина, яже достохвальнейшия суть вещи; долг бо аще и имамы, добре тако есть, имамы бо доволен, яко же и писахом вам. А сосуды царские церковные, глаголю, никакоже изнуреваем, но и зело опасно сохраняем их на память сотворших я царей. О вышереченном же Аверкин весно буди вашей пресвятости, како посла он некогда ко мне моление, купно и се дары, кое же простити его, и абие получи прощение от смирения нашего. Ныне же паки слышав оболгательная его, еже о мне, словеса к царскому величеству и вашей пресвятости, веждь святейший брате, яко паки оскорбихся нань».

На эту обвинительную против Аверкия грамоту Феофана отвечал ему оправдательной грамотой Филарет Никитич. В ней, дословно повторив всю грамоту Феофана, он затем пишет: «Аз же, Филарет патриарх, отвеща убо о сем нашим писанием о том митрополите Аверкие: ей! ей! глаголю о Христе, не лжу, по своему святительству в правду, не слыхал есми от Аверкия про ваше святительство, великаго господина, брата нашего и сослужебника, никакого зла, развее хвалился твоим благословением и духовною о Христе любовью. А о малой милостыни, что прислана к тебе от царскаго величества и от нас, патриарха, с вифлеемским митрополитом, и о том ни царь, ни аз, патриарх, воистину от Аверкия, митрополита Веррийскаго, не слыхали ничего, а [С. 68] учинилася та от нас малая милостина по самой нужде, что недруг наш и супостат польской король, по умышленью папы Римскаго, хочет царства нашего доступить и до конца его погубить, и веру нашу истинную христианскую православную, греческого закона, разорить и свою папежскую еретическую веру ввесть и утвердить. И мы готовимся против недругов своих, и казну многую роздали многим ратным людям и ты, господине-брате, на нас о том не подиви, бесхитростно учинилось, а не от Аверкия. А про большую милостыну, которая послана от царя и от нас с архимандритом Кириллом вашим и с келарем Акакием, и будто тот же Аверкий, ссориваючи нас, патриархов, говорил про тое большую милостыню, что будто ты, патриарх, той милостыни большой в предыдущие годы в свою казну сохранно не доложил и ныне-де тое большой милостыни в вашей казне нет, и мы от Аверкия того не слыхали же, и ни от кого того не слыхали же, и верим тому, что та большая милостыня, посланная от нас к животворящему Господню Гробу, в вашей казне и ныне цела, айв предыдущие годы будет сохранена цела. А что писано от тебя про Аверкия, что он изгнан из своей Веррийской митрополии от нищеты его и от лукавства его двадцать лет, а того именно не написано: от мирских людей или от духовнаго Собора за его недостойное житие изгнан. А что Аверкий извещал нам на Гречин, на двух Григорьев архимандритов и на Константина Ларева, да и иные гречане нам извещали, что они нашему царству не доброхоты и многую хотели смуту чинить и похвалялись всяким лихом; и мы, сыскав их воровство, рассылали по городам, ни в заточенье, ни в тюрьму, развее для [С. 69] смиренья… И аз, патриарх Филарет, мню себе, что общий наш враг диавол между нас смуту учинил, возненавидев нашу духовную любовь и аз, господине-брате, о том вельми оскорбляюсь…»[42 - Греческие дела 7139 г. № 7.]

Очевидно, Аверкий пользовался в это время таким большим доверием Филарета Никитича, что даже донос на него самого Феофана не произвел в Москве ожидаемого впечатления; Филарет Никитич оправдывает Аверкия от всех возводимых на него обвинений. Но Аверкий продолжал злоупотреблять своим влиятельным положением в Москве, так что Филарет Никитич принужден был, наконец, неизвестно по какому частному случаю, предпринять против него самые решительные меры, именно: снять с него митрополичий сан и в качестве простого чернеца сослать на житье в костромской Ипатьевский монастырь, откуда, по ходатайству Константинопольского патриарха Кирилла Веррийского, он был взят и отправлен за границу.

Вмешательство Феофана в дело Аверкия едва ли могло произвести в Москве благоприятное впечатление, так как побуждения, руководившие в этом случае Феофаном, были не особенно высокие – это подозрение, что ему под влиянием Аверкия прислана скудная милостыня, тогда как он рассчитывал на получение большей. По этому только побуждению Феофан решается раскрыть Московскому патриарху глаза на Аверкия и все его проделки, о которых он знал ранее, но о которых умалчивал, пока не счел себя обиженным Аверкием. Впрочем, этот случай не оказал никакого заметного влияния на дальнейшие сношения Феофана с русским правительством.

[С. 70] 7 июля 1682 года Феофан извещает государя, что посланная с русскими послами в Турции Прончищевым и Бормосовым от царя и патриарха милостыня 6 сороков соболей им получена, причем благодарит царя, что он не забывает святых мест и посылает ему разные благожелания[43 - Греческие дела 7140 г. № 9.].

29 июня 1638 года Феофан писал Филарету Никитичу: «Буди ведомо, что в нынешних временех от великих теснот невозможно человеку в здешних странах в покои пребывати, и подобает всякими делы и покорным сердцем просити помощи и облегчения от тяготы своея… А в здешних странах наших до сего дни погибают, аки в огни горяще от вседневнаго насильства и налогов от нечестивых агарян и от их гонения, и не имеем где главы своея приклонити»[44 - Греческие дела 7142 г. № 2.].

В грамоте к государю от 25 января 1634 года, присланной с подьячим Лазаревым, Феофан пишет: «Буди ведомо, державный царю и христолюбезный сыну нашего смирения, что мы случилися пребывати в Константинополе для неких причин: учинилися во Святых Местех от немец, роду латинского, многие беды и споры с ними для ради святые пещеры святаго Вифлиома, где Иисус Христос родися для нашего спасения, и хотели нас совсем оттоле отставить, и денежные многие протори учинились нам с ними. Только Божие просвещение далося в сердце многолетному царю салтан Мурату, учинил нам крестьяном праведно, а немец много опозорил и к царствию твоему многую помощь и любовь оказует, а полякам весьма страх воздал. А послы царствия вашего, Яков Оксентьевич да Матвей Михаилович, [С. 71] разумно живут здесь и досужи и царь в доброй чести имеет, и, скончавши дела царствия вашего, поедут по Божией милости, и мы с ними пошлем наших людей и тогда отпишем, что над нами учинилось». К Филарету Никитичу от 1 февраля Феофан писал: «Буди ведомо, святейший владыко, что беды и нужи чинятца и терпим всегда от недругов веры нашея святаго ради Гроба и святаго Вифлиома, и болши от гордых еретиков роду папежскаго, похваляются и надеются на богатство свое, а мы всегда прибегаем к Божией силе, и к надежде, и к помощи, и к благочестивому самодержцу Михаилу Феодоровичу всея Руси… А здесь видим царство Турецкое добро вам помогает: Абазу-пашу послал и великую страсть поляком воздал с воеводами с волоским и с мултянским, и шел большой посол литовской и послал воротить ево назад, и то есть помочь царствию вашему. А с которыми с великими людьми знаемся, и мы всегда их понужаем на помощь царствию вашему, и видим, что в доброту пошло дело»[45 - Греческие дела 7142 г. № 7.].

Особой грамотой от 28 февраля 1634 года государь извещал патриарха Феофана о кончине отца своего патриарха Филарета Никитича 1 октября 1633 года, о поставлении на его место в Московские патриархи Псковского архиепископа Иоасафа, причем пишет, чтобы имя Филарета Никитича было записано во все синодики для вечного поминовения, «донеже его святительство бысть в жизни своей к вашему крайнему святительству о Христе и по духу во всем присный собеседник, и всем Святым Местам великия Палестины твоея святыя паствы бысть незабытный и щедрый назирател». Эта известительная царская грамота отправлена [С. 72] была с послами Коробьиным и Матвеевым, с которыми отправлена была и царская милостыня: к Воскресению Христову ко Гробу Господню в дар 50 золотых, да в придел к Распятью Господню 15 золотых, да на помин по Филарете Никитиче 25 золотых; в иерусалимские монастыри (13) 88 ? золотых, в Вифлеем к пещере Рождества Христова 10 золотых, да митрополиту 10 золотых, в четыре монастыря около Вифлеема 21 ? золотой, архиепископу Лидскому 8 золотых, газскому митрополиту 8 золотых, в Синайскую гору 34 ? золотых; да столько же было роздано указанным лицам и местам на помин Филарета Никитича. Самому патриарху Феофану послано по душе Филарета Никитича соболями на 500 руб., да на милостыню 150 руб. соболями[46 - Греческие дела 7142 г. № 6.].

Между тем в начале 1635 года в Москву прибыл ранее уже бывший в ней племянник Феофана архимандрит Кирилл. С ним Феофан прислал грамоту государю, в которой писал, что «учинилась у них в Иерусалиме великая смута и изтязание меж православных христиан и латин, тамо живущих, о божественной, святой и великой Пещере, в ней же плотью родися Господь наш Иисус Христос, и о иных же Святых Местех, и видя-де они то, что не мочно тех дел там докончати, приехали в Царьгород и многажды с латыни и иными роды в царском диване судились, а то-де и государевы первые послы – Афонасий Прончищев да дьяк Тихон Бормосов и другие послы – Яков Дашков да дьяк Матвей Сомов, видели. И Мурат-салтан посылал в Иерусалим людей своих, и велел ключи святой Пещеры у врагов их взять и привести в Царьгород; [С. 73] и теде ключи в Царьгород привезены и отданы ему, патриарху, в руки, и во всем-де они врагов своих одолели. А учинились-де в Иерусалиме и в Царьграде им в том многие и великие протори и убытки, а помогали-де им в те протори христиане, которые там живут, кто ж по своей силе. Да они ж-де заняли для тех же дел 25 000 рублев у иноплеменных иудеев в великие росты, а заплатить-де им того долгу нечем, и для того послал он, патриарх, к государю бити челом о освобождении Гроба Господня и Святой Пещеры и иных Святых Мест для милостыни архимандрита Кирилла… И государь бы пожаловал к тем Святым Местом велел дати милостыню, чтоб им освободиться от долгу, и был бы в тех местах новый соорудитель, яко же св. царь Константин и мати его царица Елена, которые те Святые Места сооружали». О том же Феофан писал и к Филарету Никитичу, но его уже не было в живых. Государь указал послать Феофану с архимандритом Кириллом милостыни на 150 руб., да на освобождение Гроба Господня соболями на 1000 руб.[47 - Греческие дела 7143 г. № 1.]

В начале того же 1635 года воротились в Москву царские послы из Турции Иван Коробьин и дьяк Семен Матвеев и привезли с собою грамоту Феофана к государю, писанную 1 ноября 1634 года, в которой Феофан подробно рассказывает о последних событиях в Иерусалиме. «Воздаем ведомо, – пишет он, – державному твоему царствию: в то время как имели многие нужи и обиды от неверных латын, которые хотели насильством отнять Святой Гроб и Вифлеем, как есми писали преж сего с архимандритом Кириллом с товарищи, и вам о том есть [С. 74] ведомо, что есми и проторились проторми великими и несметными, и посем святый Бог послал помощь Свою и осилили есмя их опять и взяли ключи Святаго Гроба и Вифлиема. И посем, пришед небольшое время, нашла иная беда и нужа от армен-еретиков, и те арменя обнищали в щете своем, и потеряли пасхалью свою и разговелися в Фомину неделю. И то ведаючи еретики преже того от позору и не имеют, что делати, и затворили Святой Гроб силою иноплеменных, и не пропустили православных христиан по старому закону сотворити во святую и Великую субботу сподобитися и видети свет Господень. И в те поры было слезолития от православных христиан, только праведный Бог, что любит всегда правду, милости не оставил на многое время, и помилова раб своих, уповающих на него. И так иноплеменные берегли со оружием с надворья, а двери были запечатаны, а хрестьяны отгонены от церкви стояли в скорби со слезами, и в тот час учинилось яко некий глас и земное трясение, а святый огнь явися от щелей кровли Святаго Гроба и осветил всю церковь и врагов ослепил, и людие иноплеменные берегли и водою заливали, чтоб огнь не выходил, и не возмогли учинити ничего, а выходил огнь трижды. Только одна жена старая прилучилася близко, и свещи имела в руках, и те свещи загорелися собою. И в те поры враги хотели тое жену убить и у них великая помешка учинилась меж собою. И в те поры христиане с радостью и со слезами к Богу возопияли: Господи, помилуй! а иноплеменные и еретики, которые православных христиан прочь от церкви отгоняли саблями и ослопы, все ослеплены быша. И потом видячи арменя, что Господь яви святой огнь, и они, покрываючи позор свой, [С. 75] роздавали деньги мешками иноплеменным, чтоб никто в понос не сказывал, что святой огнь явися, яко ж иудеи хотели дарми утаити воскресение Христово. Тем же державный и боговенчанный царю, никто же возможе разсказати вся истину, яко ж они свидетельствуют, которые были на поклонение и те все сказываются христиане, и мы возрадовались. И арменья, помнячи таковой меж собою срам, учали сердитовати и не имели, что иное сделать, только мздою над нами злополучают, и учали искушати всю анатолейскую страну и по всему Черному морю церкви христианские позатворили и поколебали, и бед и пакостей неизреченно чинили всем православным Христианом, что весь свет вострепетал от их дел». Затем рассказывает, что армяне явились в Адрианополь к султану со многими дарами, чтобы отнять у греков Святой Гроб, но султан, обо всем расспросив, отказал армянам, а велел по-прежнему владеть православным, «и отдали нам ключи и всю власть». Но армяне не успокоились. Прибыв вместе с султаном в Константинополь, заручились здесь благоволением Абаза-паши, «собрались на царский двор и воскликнули велиим гласом, а хотят прежней суд пересудити». Султан потребовал патриархов Цареградского и Иерусалимского, «и снова суд был и распрос царской был». Султан повелел «казнити двух попов армейских, и они отошли с срамотою и со страхом», а греки получили султанские грамоты на владение. «И нам, – замечает Феофан, – протори великие сталися и одолжали есмя великим долгом для ради православной веры»[48 - Греческие дела 7142 г. № 6.].

Отправивши свою грамоту к государю, писанную 1 ноября 1634 года, с царскими послами, Феофан [С. 76] почти сейчас же посылает государю вторую грамоту от 25 ноября того же 1634 года с греком Иваном Петровым, сделавшимся тайным русским политическим агентом. В этой грамоте Феофан прежде всего сообщает государю разные политические вести. «Буди ведомо многолетный царю, – пишет он, – что делалось в здешной стране о Литовском царстве походе: пошол царь-салтан Мурат в Ядринской город и там собрал и изготовил войско, и с войсками послал Мурат-пашу, и приказал ему быти над войском первым человеком. И переехал Дунай на волоской рубеж, был готов на поляков, только ждал вести от царствия твоего по вашему слову, что есте имели между собою. И ему пришла весть, что есте помирилися с Литвою, и он, тому не поверя и хотя проведать подлинно, посылал от себя в Литву Шаис-пашу за посла место, и там ему сказали, что есте помирилися. И они тож у царя просили, чтоб турской царь с ними помирился и велел войску воротиться в Царьград. И в тож время приехали послы царствия вашего, Иван Гаврилович да Сергей Матвеевич, и с приезду царь велел принять добре честно. А как после проведали подлинно, что есте помирились с Литвою, и царь то поставил в великую кручину, что есте не поддержали на слове, что вы, великие государи, имели, и так произволил послов царствия вашего из Царя-города отпустить на корабле вскоре ноября 1-го; 5 число и выехали послы царствия вашего, постояв на губе за погодою. И после пришла весть с Кафы, будто ходили многиа казаки и билися и хотели Азов взять. И слыша то, царь раскручинился гораздо, и для того будут имети послы царствия вашего боязнь, покамест проедут Азов. А зде безпрестанно [С. 77] царь готовил войско на персидскаго на весну, а того подлинно не ведаем: сам ли пойдет или нет. А с Литвою турской царь помирился, только того не ведомо, на сколько лет. А здесь царь владеет, и страх великий объявляет и лихие люди не имеют силы и не смеют делати никакого зла и во всем Царегороде смирно. Сам царь, переменяя свое платье, ходит по всему Царюгороду и досматривает и мучит лихих супротивников». Сообщив политические вести, Феофан переходит к рассказу о своей борьбе с армянами из-за Святых Мест, причем почти буквально повторяет все то, что уже ранее он писал государю в грамоте, присланной с царскими послами. Свой рассказ Феофан заканчивает заявлением, что борьба с армянами «стала нам больши пятидесять тысяч ефимков, и от того мы, нищие, не имели, где голову приклонити, только поспешила милостина великаго твоего царствия, и тем есми искупилися и обрели освобожение, яко есми нищие, и бедные, и беспомощные, и молим Господа Бога день и нощь о многолетном здравии державнаго твоего царствия». Затем говорит, что, когда узнали о смерти Филарета Никитича, «о том вельми оскорбилися все малые и великие христиане, потому что едино солнце светлое от роду христианскаго и столп милостивый зайде». В заключение патриарх просит государя: «Да пожалуешь произволишь бояром и князем царствия твоего, чтоб воздали милостыню к Гробу Господню всякой по силе для ради любви и веры Христовой, чтоб нам оплатитися от того великаго долгу и да возрадуютца православные христиане». Феофану послано было с греком Иваном Петровым соболями на 150 руб.[49 - Греческие дела 7143 г. № 7.]

[С. 78] В 1636 году в Москву прибыли посланные Иерусалимского патриарха: игумен Паисий, будущий патриарх, и грек Иван Петров. С игуменом Паисием от 1 декабря 1635 года Феофан писал царю, благодаря его за присланную с греком Иваном Петровым милостыню, «чтобы государь не оставлял его своею милостью и впредь», «а беды наши иерусалимские не как цареградские (Константинопольскому патриарху было послано с греком Иваном Петровым соболей на 250 руб., а Феофану только на 150 руб., на какую разницу в посылке милостыни он теперь и намекает), что имели от еретиков армян и от латын, мы их ничем не замаем, только они нас избижают денежною силою и хотят отняти Святой Гроб. И о том обо всем писали есми к тебе государю с твоими государевы послы и с нашим архимандритом Кириллом, что се учинилась у нас с латынями и с арменами и пострадали от них, и благодатиею Божиею одолели мы их, только нам долгу получилось, и того ради посылали есми нашего архимандрита Кирилла к царствию твоему, имеючи надежду получить великую помощь от обиды еретиков. Они похваляются своими, а мы похваляемся царствием твоим. И как был наш архимандрит у твоего царскаго величества, и было не время и милостыни ему не сотворили (?) и к нам не прислали своего царскаго жалованья[50 - Это заявление Феофана, что с архимандритом Кириллом «милостины ему не прислали… и царскаго жалованья» является несколько странным, так как с Кириллом было послано к Феофану на 1150 руб., т. е. на наши деньги более 16 000 руб.], а архимандрит еще и по ся место не бывал и имеем великую кручину… А ныне опять посылаем священноинока игумена Паисия», чтоб иметь силу противиться [С. 79] еретикам Церкви Христовой. С греком Иван Петровым Феофан писал государю, «что которое жалованье четыре сорока соболей на 150 руб., послано было к нему с тем греченином Иван Петровым, и то до него дошло, и чтоб государю пожаловати его и впредь к нему послати своего жалованья милостины, как ему Бог известит. Да к нему же бы прислати к Гробу Господню на поминок 1200 ефимков, что заняли в Царегороде государевы послы Яков Дашков да дьяк Матвей Сомов у греченина у Осипа Зиновьева, и те ефимки ему не заплачены и он себя сам для того с кручины убил и по нем бы то прислати на помин». По произведенному розыску оказалось, что греку Осипу действительно недоплачено до 600 руб., каковые немедленно и были посланы Феофану вместе с царскою грамотою и милостынею при ней соболями на 150 руб.[51 - Греческие дела 7144 г. № 9.]

От 15 июня 1636 года Феофан писал государю: «Буди ведомо, тихомирный царю, что честную и святую вашу грамоту приняли с радостью и с веселием от нашего игумена господина Паисия и от Ивана Петрова. Да они ж привезли мне восемь сороков соболей Иосифа Зиновьева, а у меня того Осипа живет здесь племянник его. А игумен Паисий да Иван Петров поехали в Царьгород покупать товару, что есте приказали им, а как возвратятся оттоле, а мы их пошлем, как к нам писано от царствия вашего, и тогда отпишем обо всем»[52 - Греческие дела 7144 г. № 19.].

3 ноября 1636 года приехал в Путивль игумен Паисий и объявил, что он послан в Москву к государю от Иерусалимского патриарха Феофана нарочно «с листы и с дары» о царском деле против [С. 80] прежних государевых грамот, каковы были посланы ему из Москвы. 3 декабря он прибыл в Москву и подвергся здесь обычному допросу в Посольском приказе относительно разных вестей. В грамоте государю, привезенной Паисием, Феофан просит и ходатайствует за некоторых бедных гречан, разоренных турками. Прислал Феофан особую грамоту и патриарху Иоасафу, в которой он описывает положение дел в Иерусалиме. «Наша Иерусалимская Церковь, – пишет Феофан, – всегда от еретиков армен и от иных всяких народов имеет обиды для ради поклоняемаго и святаго места, ибо Ветхий и Новый Завет отуда исшел во всю вселенную и Христова всякая тайна там есть, и сего ради все народы приезжают туда для поклонения и все любят те места. Только недруги благочестивых христиан ненавидят, и денежною силою, при нынешних агарянех-турках, добиваются того места из наших рук и всеми святыми поклонными местами они хотят завладеть. И всегда многажды терпели есмы от еретиков, и про то наше терпение царю ведомо, что есми преж сего писали к державному и ко благочестивому государю и великому князю царю Михаилу Феодоровичу всея Ру сии, и про ту нашу тесноту всегда и святительству твоему ведомо ж, и силы и помощи просили от великаго и превысочайшаго государя царя, чтоб над еретиками и недруги нашея благочестивые и православные христианские веры иметь верх, и было б, чем даже еретиков утолить, чтоб православный род в срамоту и позор и бедствие не ввести. И сего ради докучаем и прибегаем к страннолюбивым и православным Христианом помощи ради, чтоб нам возможно было беречь то святое и честное место от сопротивных, [С. 81] и посылали есмя нашего архимандрита Кирилла с братиею к превысочайшему и великому государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея Русии для помощи, что имели нужду велию и споры с еретиками. Дай Господи, чтоб государь царь и великий князь Михаил Феодорович вся Русии здрав был на многия лета и милостина его не отстала от нас всегда! А в те поры еще была надобна такова великаго государя царя помощь для святаго и живодавнаго Гроба и для святаго Вифлеема, где родился владыка Христос для спасения мира. А мы всегда во имя царствия его похваляемся и утверждаемся и на недругов еретиков возмогаемся и побеждаем их. И ныне паки посылаем игумена кир Паисия с келарем кир Даниилом, роду московскаго, понеже бо они приезжают службою царскою, как им было приказано приехати. И сего ради молимся пресвятительству твоему, да попечалуешися боговенчанному самодержавному царю, яко да сотворит помощь ко святому и живодавному Гробу от бесчисленнаго долгу, что имеем до днесь». Указом государя от 7 января 1637 г. велено послать Феофану за присланные им подарки (четыре объяри по серебренной земле) четыре сорока соболей на 150 руб., и 11 января игумен Паисий был отпущен из Москвы[53 - 7145 г. № 5.].

15 декабря 1637 года в Москву прибыли греки Роман Савельев и Исаия Николаев, и привезли с собою грамоту к государю от патриарха Феофана, который писал: «Пишем и объявляем, что деетца в Цареграде и о том у нас бывает великий страх, о том бо есть и вам ведомо, только наша великая любовь и для благочестия твоего и для милостыни, что [С. 82] имеете к нам, понуждает нас писати и объявляти. Буди ведомо, что прежний крымской царь как поднялся с великим войском на Кантемира, а сказывают, что было с ним 180 тысяч ратных людей, и в то время был у них бой и Кантемир побежал с детьми в Царьгород, а брат его и сродичи поклонились крымскому царю, и в Кантемирово место посадил крымский царь своего брата и отшел оттоле прочь. И не во многие дни убил Кантемиров брат крымскаго царя брата и двух его сродичей, и в те поры у крымскаго царя силы не стало, потому что были в разъезде. А турской царь как услышал, что поднялся с такою великою силою, и еще слух был, будтося с ним 10 000 казаков, и оттого добре устрашился, чтобы не переехали чрез Дунай до Едрина города, и собрал великое войско и послал их Едринскому городу на сбереженье, и в те поры вскоре послал инаго царя с каторгами в Крым. И как Кантемир приехал в Царьгород к царю и царь-де его сперва пожаловал; и после того, месяц спустя, опалился на него и казнил сына его, а самого посадил в тюрьму. И прежней крымской царь, видя, что брата его казнил Кантемиров брат, а в его место пришел иной царь, пошел и сам в Царьгород, надеяся пощады у царя. И в те поры как приехал в Царьгород, призвал его царь и распрошал, а распрося его, велел удавить июня в 26 день. И в те дни пришли вести, что донские казаки Азов взяли, и о том турской царь добре поскорбел и роскручинился: и в те поры говорил турской царь, что будто твоим царским повелением казаки Азов взяли, и велел крымскому царю идти воевати твою царскую землю. И для сего извещаем и пишем, а которой [С. 83] вам привезет сию грамату, и тот вам будет сказывати изуст все сполна». (Грамота писана 1 июля 1637 года и в Москву попала, значит, довольно поздно.)

10 августа 1638 года прибыл в Москву грек Дмитрий Филиппов и привез грамоту Феофана к государю, писанную еще 29 сентября 1637 года. В ней Феофан пишет: «Писали есмы преж сего о здешних вестях и нынече пишем с некоторыми хрестьяны с господином Порфирьем Офонасьевым, да с господином Дмитрием Филипповым, которые приедут к царствию твоему, и те есть люди наши добрые, и они будут сказать обо всем наизусть о здешном царстве вестей: что турской царь хотел ехать Кизыл-башскую землю воевать, – так славитца здесь, а подлинно неведомо, только велели татарам итти воевать украйну царствия твоего, и украйну б царствия твоего оберегал великим береженьем. А которые нам быти невозможно писати к царствию твоему, и те вести будут сказати те христиане царствию твоему наизусть, и еще что они ведают, а после того, что здесь объявитца в царстве нашем, и мы будем про то писати к царствию твоему». Затем Феофан переходит к рассказу о своих иерусалимских делах. «А что имели мы недружбу, – пишет он, – с еретиками с арменами о святых местех для Святаго Гроба Господня и для святаго Вифлеема, слышал царствие твое преж сего». Когда он находился по делам Святаго Гроба в Молдовлахии, «немцы посулили Байрам-паше и иным начальником тайно сто тысяч ефимков, и турской царь, не ведаючи их неправды, дал им наказ, чтоб им отнять у нас ево жалованную грамату, которая была нам дана. И как мы услышали [С. 84] про то, и мы ждали времени, как царю выход будет, и был царю выход в Воздвиженье день, и я послал к нему бити челом пять старцев с челобитною, и ту нашу челобитную смотрел турской царь сам и послал тотчас капычейскаго голову к каймакану к Магмет-паше, чтоб он пришел к царю тотчас. И в те поры турской царь нас пожаловал, велел по-прежнему дати свою жалованную грамоту, и ту грамоту написав, велел положить пред себя, и ту грамоту нам отдал и послал своего человека с моими старцы в Иерусалим и отняли у тех еретиков все, что было отняли они у нас. Так пребываем мы здесь, всегда недружбу имеем с еретиками в Иерусалиме, и всегда убытки и долги от нас не отставают, только ныне нам немного убытков стало, потому что турскому царю ничего не дали».

10 августа 1638 года Феофан пишет государю: «Пишем и извещаем, благочестивейший царь и великий князь Михаил Феодорович всея Руссии, о том, что писал есмя, как турский царь на самый свой праздник, февраля в 7 день, велел удавить брата своего, а ныне пишем, что преже того, как пошол турской царь в Кизылбаши, марта в 1 день, и после себя велел задавить двух братов своих, чтоб их не посадили на ево место. А сказывают, что еще у него остался меньшой брат, – а своих детей у него не было, один сын и тот умер»[54 - Греческие дела 7146 г. № 5 и 9.].

С греком Иваном Петровым Феофан писал государю 20 сентября 1638 года, извещая его о насильственной смерти Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса. Он так описывает смерть знаменитого константинопольского первосвятителя: «Стараго патриарха Кирилла поклепали и огласили визирю Байрам-паше, будто он изменник. И тот визирь, Байрам-паша, будучи советник веррийскому митрополиту Кириллу (известному врагу Лукариса и претенденту на Константинопольский патриарший престол), донес турскому царю, и турской царь дал им наказную грамоту к каймакану. И как они ту наказную грамоту принесли во Царьгород и взяли потом патриарха стараго и засадили его на беломорской башне. И после того не во многие дни предали его смерти и вкинули его в море, а море его на берег выкинуло. И некие православные христиане, сыскав тело его, похоронили, а бывшаго веррийскаго митрополита Кирилла советники его насильством на патриаршестве посадили. А мы были в те поры в Брусе-городе для дела Святаго Живодавцева Гроба, а Александрийский патриарх Митрофан был в те поры здесь, и он, видя такую его напрасную смерть, тому удивился. И тот бывший веррийский митрополит прислал по нас, чтоб нам с ним вместе служить, и мы не хотели с ним служить, и он учал на нас грозиться нечестивыми агаряны». Затем Феофан переходит к сообщению разных политических вестей. «И в те дни вскоре пришли вести, – пишет он, – что Байрам-паши не стало, а о том нам не ведомо, своею ли смертью или от царя умер. А царь-салтан Мурат ныне воюет пред Богдатом, а сказывают, будто он возмет Богдат, а подлинно не ведомо для того, что ныне зачинаетца война вначале. И еще буди ведомо царствию твоему, что веницейскаго агента в великом береженье держать для того, что ходили 18 каторг барбарейских под веницейскую землю и разорили многия села, а побрали живьем полону 6 тысяч [С. 86] и болыии; и как проведали веницейские каторги малые и большие, и они за ними гонялись до города Авлона, и отбили у них под Авлоном городом полон свой и каторги у них взяли. А из города по них из наряду стреляли и веницейские люди, напротив, по городу стреляли и городовую стену попортили и прочь отъехали. И после, их люди барбарейские, приехав в Царьгород, и били челом на веницейских немец и по их челобитью писали к царю. И как услышал турской царь зело роскручинился о том, что они по городу стреляли и городовую стену порозбили, а каторги побрали, потому что они имели между собою записи от прежних царей в том, буде поймают барбарейских людей за рубежем, и им было вольно их казнить и в полон имати, також и барбарейским людем над веницейскими. А о том нам подлинно проведати невозможно, как турской царь сам приедет и о которых нам вестях писать невозможно, и о тех будет рассказывать наизусть Иван Петров. – И аще произволит ведати царствие твое о Святом Гробе и о Вифлиеме – и Вифлиомом турской царь всем нас пожаловал»[55 - Греческие дела 7147 г. № 7.].