Принцесса пепла и золы
Очевидно, как раз из-за этого смущения наш разговор прерывается. Мы оба не знаем, о чем говорить дальше. И самое неловкое в том, что, когда нам наконец что-то приходит в голову, мы снова начинаем говорить и делаем это в один голос.
– Как там в Военной академии?
– Кто сшил твое платье?
Мы отвечаем на заданные вопросы, и снова – одновременно.
– Утомительно! И чертовски сложно!
– Не знаю. Я получила его в подарок.
Мы смеемся. Когда и этот танец заканчивается, он нерешительно останавливается передо мной.
– Было бы невежливо просить о третьем танце, – в конце концов произносит он.
– По отношению ко мне?
– Нет. – Он кивает головой в сторону зала. – По отношению ко всем девушкам, которые сегодня, такие красивые и нарядные, ради меня посетили замок.
Он и в самом деле внимательный, наш принц!
– Тогда у меня есть еще один вопрос, – говорю я. – Твой камердинер где-то здесь?
– Который? У меня их несколько.
– Его зовут Яспер, или Каспер, или что-то в этом роде.
Принц удивленно смотрит на меня.
– Такого я не знаю. Его действительно так зовут?
– Да, что-то похожее. Ты должен знать кого-то, кто носит подобное имя!
Я слышала, как принц называл это имя в день репетиции бала, а мой фальшивый камердинер отреагировал на него – неужели я вообразила себе все это?
Принц хмурится:
– Откуда тебе известно это имя?
Вопрос приводит меня в непередаваемое смущение.
– Я… ну… кое-кто с таким именем сказал мне, что работает в замке. Что он слуга.
– Здесь работает очень много слуг. К своему стыду, должен признать, что не знаю каждого из них по имени, поэтому ничем не могу тебе сейчас помочь. Мне очень жаль.
Я чувствую себя ужасно глупо.
– Спасибо, – бурчу я. – Это не столь важно.
Но для меня это важно, очень важно. Вот обманщик! Он не камердинер. Тогда кто, во имя всего святого, он такой?
Некоторое время я бесцельно брожу по залу, позволяю слуге поднести мне бокал игристого вина и стараюсь не разочаровываться. Его здесь нет. Тот, в кого я влюбилась по уши и кто по необъяснимым причинам подарил мне бальное платье и хрустальные туфли, подвел меня. Как такое может быть? Почему он хочет, чтобы я шла на бал, а сам там потом не появляется? Или он здесь и прячется под маскировочным заклинанием?
Я перехожу от одного великолепного подсвечника к другому, надеясь, что мой таинственный знакомый даст о себе знать, но ничего не происходит. Зато среди танцующих гостей я обнаруживаю Хелену. Она тоже замечает меня и приветственно машет рукой. После танца она, немного запыхавшаяся, подходит ко мне.
– Можно? – спрашивает она, заметив в моей руке нетронутый бокал.
– Пожалуйста!
Она хватает мой бокал и одним глотком опустошает его. Не очень-то изысканно. Может, она пропустила урок дворцового этикета мимо ушей? Я усмехаюсь.
– Возможно, я и так уже слишком много выпила, – улыбаясь мне в ответ, говорит она. – Но от этого так весело!
– Не стоит останавливаться из-за меня.
– Ну, вообще-то мне хочется избежать того, чтобы в какой-то момент я забралась на стойку бара с напитками и принялась там танцевать. Останови меня, если я захочу это сделать, ладно?
– Непременно, обещаю тебе.
– Вот спасибо. Кстати, сногсшибательно выглядишь! Знаешь, ты единственная девушка, с которой принц танцевал дважды! Бьюсь об заклад, ты ему нравишься!
– Я напомнила ему об истории на его восьмом дне рождении.
– Что, правда? – Хелена пищит от смеха. – Так ведь можно и запороть хорошую партию! Э-э-э, то есть, я хотела сказать… испортить. Мне нельзя больше пить. Мой выбор слов оставляет желать лучшего.
Но когда очередной слуга проходит мимо нас с подносом, мы обе берем по бокалу игристого вина. Оно щекочет язык и ударяет в голову. Здесь жарко, но это неудивительно, учитывая пламя множества свечей, горящих вокруг меня. Они распространяют магическое свечение, которое преображает всех людей в этом зале. Каждая улыбка, каждое движение, каждый взгляд кажутся волшебно красивыми. Я могла бы часами стоять вот так с краю зала, слушать музыку и теряться взглядом в суете кружащихся пар.
Но внезапно мой покой прерывается, когда светловолосый мужчина с раскрасневшимися щеками спрашивает меня, не соглашусь ли я с ним потанцевать. Я говорю «нет». Предельно вежливо, как мне кажется, однако Хелена качает головой:
– Нельзя так делать!
– Почему же?
– Теперь он посчитает тебя высокомерной. Кроме того, это хорошая возможность с кем-то познакомиться. Я имею в виду, с кем-то подходящим! Вряд ли кто-то из девушек верит, что в конце бала принц попросит ее руки.
– Конечно, нет, мне просто не хочется танцевать.
– Тем лучше, тогда мы сможем постоять здесь вместе, пока меня не пригласят на следующий танец.
И мы стоим, наблюдая за суетой вокруг, спрашиваем друг у друга, нравится ли нам адамастовое вино (особый благородный сорт игристого вина, которого никто из нас двоих ни разу раньше не пробовал); замечаем, что дядя короля уже стар (чтобы услышать, что ему говорят, старику приходится держать у уха довольно большую воронку), и отыскиваем взглядом Помпи, которая рьяно машет нам рукой, но обладает таким количеством партнеров по танцам, что практически не покидает танцпол.
Я же, напротив, в течение нашего разговора отклоняю четыре предложения. Один из джентльменов выражает желание пригласить в качестве запасного варианта Хелену. Когда она возвращается ко мне после танца, с грустным видом сообщает, что отец ее партнера владеет магазином пуговиц.
– И что в этом плохого?
– Плохого – ничего, хорошего – тоже, – отвечает она. – Представь, что он женится на мне, и тогда я бы стала настоящей торговкой, вместо того чтобы носиться по рынку как девочка на побегушках. Но не думаю, что когда-либо смогу до смерти в него влюбиться. Хотя он, на самом деле, очень мил. Так что же мне делать, если он проявит интерес? Дать ему от ворот поворот и, быть может, умереть в бедности и одиночестве? Или решиться ответить согласием и почувствовать, что моя жизнь потеряла одну большую мечту? Что бы сделала ты?
– Что значит в бедности и одиночестве? – вопрошаю я. – Мне не кажется, что быть бедным так уж плохо, покуда я сыта и могу говорить все, что мне вздумается. И, честно говоря, мне никогда не бывает по-настоящему одиноко. Я всегда нахожу что-то, что может мне понравиться.
– Понравиться? – повторяет Хелена. – Клэри, я говорю о страсти!
Как только она это произносит, в моем сознании вспыхивает воспоминание о поцелуе. Не хочу им увлекаться, поэтому максимально прозаично отвечаю:
– Если что-то подобное произойдет со мной, я не стану отказываться. Но могу обойтись и без этого.
– Иногда, – мечтательно произносит Хелена, – мне хочется, чтобы темнокожий незнакомец из отдаленной страны посетил наш рынок и сделал мне совершенно возмутительное предложение стать его третьей женой, предложив взамен целую кучу золота!
– Ну, это…
– А если бы в его дворце на другом конце света я была бы несчастлива, тогда нашелся бы искатель приключений, авантюрист, который освободил бы меня, и мы бежали бы, преодолевая одни джунгли за другими. Мы находили бы древние храмы со спрятанными в них сокровищами и вскоре, конечно же, воспылали к друг другу безумной и страстной любовью!
– Если ты…
– Но потом мы встретили бы того восставшего из мертвых пирата, перед неотразимостью которого никак не смогу устоять, и я оставила бы своего авантюриста, чтобы провести свою жизнь на корабле-призраке, преследуемым людскими охотниками и русалками-нежитью, которые хотят отомстить моему пирату.
– Закончила?
– Нет, я никогда не закончу. Я могу продолжать вечно! И хотя знаю, что ничего такого никогда не произойдет, я не хочу отказываться от этого, выйдя замуж за хорошего человека, который унаследует магазин пуговиц.
– Но ты ведь все равно сможешь сбежать, если вдруг темнокожий незнакомец заглянет в ваш магазин.
– Этого никогда не случится. Слишком уж мещанской покажется ему эта лавка.
– Тогда забудь о магазине пуговиц и выпей еще бокал вина!
Она приносит нам еще два бокала, и пока мы потягиваем вино, я упоминаю, что опоздала, потому что у меня дома случился пожар. От удивления Хелена чуть не валится с ног.
– И ты говоришь мне об этом только сейчас?
– Как-то выпало из памяти.
– В голове не укладывается!
– Да, я сначала даже подумала, что не смогу приехать, потому что после операции по тушению пожара выглядела довольно потрепанной.
– И все равно ты должна мне объяснить, откуда у тебя это потрясающее платье.
– Что? Эээ… его мне достала фея-крестная.
– Хотела бы я иметь такую замечательную фею!
– Нет, не хотела бы, уж поверь мне.
Внезапно передо мной появляется Вип, наследный принц, и просит подарить ему третий танец. И поскольку он, улыбаясь, так испытующе смотрит на меня, я соглашаюсь. Пока он ведет меня на танцпол, бросаю взгляд на огромные часы в торце зала. Одиннадцать часов! Уже так поздно. Я замечаю, как это открытие словно накрывает мое настроение покрывалом меланхолии: он не придет. Если бы он намеревался присутствовать на балу, давно был бы здесь. Я не понимаю этого, но жаловаться мне не следует. Сейчас я танцую с самым востребованным холостяком в зале, и он – вполне себе приятная компания.
– И? – спрашиваю я. – Со сколькими девушками ты успел потанцевать?
– Думаю, их было примерно двадцать пять.
– Это сильно!
– Я пропустил только один танец. И когда одна из дам очень сильно наступила мне на кончик сапога, даже не заплакал!
– Ты повзрослел. Я под впечатлением!
– Только внешне. Мой внутренний ребенок все еще впадает в отчаяние, когда я не получаю то, чего хочу.
– И как часто это происходит?
– В Военной академии – сравнительно часто! Им там все равно, принц я или нет. В глазах подданных Империи наша страна пятнышко с гулькин нос, которое даже не заметно на карте.
– Для меня этот гулькин нос значит очень многое.
– Для меня – тоже. Будем надеяться, что никто не сотрет его с карты до той поры, пока наши внуки не состарятся и не поседеют.
– И после.
Наш разговор сразу принимает серьезный оборот. Я понимаю, что он осознает, что наше маленькое королевство в опасности. Так ли уж он легковерен? Теперь мне так не кажется.
– Кстати, у меня еще есть один сюрприз! – совершенно другим тоном восклицает он. – Ты будешь поражена. Все будут поражены!
– Почему? О чем ты?
– Как я уже сказал. Это сюрприз, – сияя, повторяет он. – Что бы я был за хозяин, если бы испортил тебе все?
Мы кружимся в танце, музыка уносит меня на своих волнах, и мой взгляд вдруг находит лицо Каниклы. Она стоит на краю танцпола с открытым ртом и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Мы двигаемся мимо нее и проносимся в противоположный конец зала. Она узнала меня! Мы были достаточно близко от нее – она смотрела мне прямо в глаза.
Не то чтобы это было так уж важно. Но думать о том, как Каникла бежит к Этци и мачехе и сообщает им о моем присутствии, неприятно. Однако по ее взгляду не скажешь, что до нее дошло, будто незнакомка, которая явилась на бал слишком поздно, была ее сводной сестрой, которая сегодня, в качестве исключения, причесала волосы, чего не случалось последние года три.
Танец заканчивается, и принц кланяется мне.
– Сейчас будет сюрприз! – поясняет он.
Он улыбается мне на прощание и идет к пьедесталу в конце комнаты, где сидят остальные члены его семьи. Принц делает оркестру знак помедлить со следующим танцем, и когда наконец поднимается на подиум и встает на него лицом к толпе, в зале становится совсем тихо.
– Мои дорогие гости! – взывает он, и его голос слышен в каждом углу комнаты, даже у самой дальней стены, куда затесалась я, не желая быть найденной собственной семьей. – Благодарю вас за то, что вы пришли! Словами не передать, какую огромную радость доставляет мне этот вечер, и я хочу, чтобы так продолжалось вечно! Но не буду лукавить – одна лишь моя персона не обладает достаточным сиянием, чтобы освещать всю эту ночь, поэтому хочу представить вам особого гостя, который окажет мне честь придать моему маленькому скромному балу блеск и очарование! – Он выдерживает паузу и переводит взгляд на широкую лестницу, с которой я спускалась два часа назад, чтобы добраться до зала. – Невероятно, но факт: я рад приветствовать на нашем празднике члена императорской династии. Это мой добрый друг Испе́р, брат наследного принца Империи и второй по рождению сын самого могущественного человека этой земли, императора. Чувствуй себя как дома, Испе́р, но держи свои руки подальше от моей будущей невесты!
Люди в зале смеются, но мне услышанное сейчас вовсе не кажется смешным. Испе́р – звучит как Яспе́р, и до меня внезапно доходит, что мой так называемый камердинер не кто иной, как сын императора! Вот он спускается по лестнице в сопровождении шестерых солдат, которые призваны следить за тем, чтобы члену далеко не везде популярной императорской династии не вонзили меж ребер нож.
Мой камердинер. Цвет его волос отличается от того оттенка, что остался в моей памяти. Я бы даже сказала, что он почти идентичен золотисто-коричневому карамельному тону моих глаз. Он выглядит прекрасно, без сомнения. Держится с достоинством, но вместе с тем – свободно. На месте Випа меня бы расстроило внезапное появление такой конкуренции.
– Благодарю за любезное представление! – кричит Испе́р кронпринцу через весь зал. – Но не будем заострять на этом внимание, давайте продолжим праздновать.
– Да, продолжим праздновать! – повторяет Вип, делая оркестру знак, что можно начинать следующий танец.
11
Я вжимаюсь спиной в стену. Вообще-то мне стоило бы бежать Испе́ру навстречу, в конце концов, я весь вечер ждала его, но новость меня просто ошеломила. Не стану утверждать, что я в восторге. Камердинер – еще куда ни шло. Но это?
Теперь мне становится понятно, почему он так прекрасно владеет маскировочной магией: Кинипетская императорская семья сплошь и рядом состоит из магов уже несколько поколений, и они, будучи могущественными и уважаемыми, охотно прибегают к вещам вроде маскировочных заклинаний. Этот метод игры в прятки дает им некоторую свободу.
Он точно знает, где я, когда приближается ко мне. Все расступаются перед Испе́ром. В нашем мире Кинипетский император – что-то вроде легенды. Нечто слишком великое, чтобы быть правдой. Как человек может управлять почти всем миром? Никто в этом зале, кроме королевской семьи, не ожидал увидеть члена Кинипетской династии с такого близкого расстояния, – всего в метре от себя, – собственной персоной, вживую!
Вот почему все шарахаются от него, пока он шагает в мою сторону, и когда наконец останавливается передо мной, – а я с удивлением замечаю, что глаза у него вовсе не черные, а голубые, – протягивает мне руку:
– Потанцуем? Да или нет?
Все пялятся на меня. Конечно, я хочу потанцевать, но, боюсь, забыла, как это делается. Я принимаю предложенную руку, позволяю отвести себя на танцпол, а потом мы кружимся в танце. Молча.
У меня получается. Я смотрю в его голубые глаза, а мой мозг работает. Маскировочная магия. Обманные чары. Веснушки и шрамы настоящие. Цвет волос чуть отличается, но в остальном все то же самое. Почти. Я все смотрю и смотрю на него, пока мы танцуем. Он тоже смотрит на меня, надо сказать, довольно серьезно при сложившихся обстоятельствах.
Кажется, я в шоке. Вот почему не открываю рта. Но когда половина танца позади, из меня вырывается:
– Ты – чертов лжец!
Он смеется.
– Как ты разговариваешь с членом королевской династии?! Тебя не учили, как подобает себя вести?
– Камердинер, как же!
– Здорово я тебя провел, правда?
– Знаете что, Ваше Высочество? Я предпочла бы камердинера.
– Видишь ли, я не хотел, чтобы ты забраковала меня с самого начала, поэтому предпочел скрыть правду.
– Ты солгал.
– Да, пожалуй. Но ты ведь, наверно, понимаешь, что вся эта свистопляска вокруг императорской династии пресекает в зародыше любую приятную, незамысловатую беседу между людьми, едва знающими друг друга.
И пусть аргумент имеет смысл, но я все равно не считаю это правильным. Поэтому молчу.
Музыка обрывается – танец заканчивается. Это дает ему возможность сделать шаг назад и окинуть меня взглядом с головы до ног. Наконец он одобрительно кивает.
– Платье подошло! – заявляет он. – И прекрасно на тебе смотрится.
– Да, – говорю я, внезапно смущаясь. – Без него я оказалась бы в крайне затруднительном положении. Так что большое спасибо тебе за него.
– Хочешь сказать, я что-то сделал правильно?
– Я могу обвинить тебя лишь в том, что платье неоправданно дорогое. Все спрашивают, где я такое взяла, и когда утверждаю, что платье мне подарила фея, ее считают просто чудо-феей.
– Можешь говорить, что платье от меня.
– И как это будет выглядеть? Что подумают люди?
– Подумают, что я преследую тебя со своими ухаживаниями.
– Да, – говорю я. – Именно так они и подумают.
– Но ведь с моей стороны это всего лишь маленький знак внимания, чтобы доставить тебе удовольствие.
Он говорит это с я-знаю-ты-хотела-услышать-что-то-другое улыбкой, я отвечаю на это ты-слишком-много-на-себя-берешь пожатием плеч.
Оркестр начинает играть очередную мелодию, и я благодарна ему за это. Мне нравится танцевать с Испе́ром. Наши движения гармоничны. Всякий раз прикасаясь к нему, я чувствую себя живее, чем обычно. Этого не изменило даже раскрытие его подлинной личности.
– Я уже думала, что ты не придешь.
– Да, мне очень жаль, но меня задержали.
– Что за чушь!
– Но это правда, сегодня днем я получил плохие вести. Я должен был об этом позаботиться.
– Что за плохие вести?
– Давай не будем об этом. А то испортим себе все веселье.
Его лицо снова обретает серьезное выражение. Так он выглядел в самом начале нашего танца, и я чувствую, что новости действительно тревожные.
– Но я хочу знать.
– А я не хочу надоедать тебе своими жалобами. Я же знаю, какого ты мнения о нытиках голубых кровей.
Я поражена: он цитирует меня почти дословно. Откуда ему известно об истории с тортом?
– Ты рассказывала об этом своим подругам, – объясняет он мне. – В тот день, когда мы целовались.
– Тыподслушивал?
– Нет, я просто ждал подходящего момента, чтобы выманить тебя из толпы. А что, не надо было?
На это я отвечать не хочу, поэтому замолкаю и предаюсь танцу. И все это время не отрываю от него взгляда. Как мне нравится на него смотреть!
– Ты все еще хочешь узнать, откуда взялись мои шрамы? – спрашивает он.
Я киваю.
– Они остались после покушения, – объясняет он мне. – На самом деле, убийцы посягали на жизнь моего брата. Мы в то время были еще детьми.
– Что? – ужасаюсь я. – Это же кошмар!
Теперь, когда он упомянул о нападении, я вспоминаю, что уже слышала где-то об этом случае. Группа мятежников пыталась убить сына императора, когда тому было лет пять или шесть. Он чудом выжил. Я всегда считала, что мятежники напали на первенца.
– Мы близнецы, – продолжает рассказывать Испе́р. – И они думали, что я – это он, потому что выглядим одинаково. Ну, или выглядели, до того как все это произошло. Теперь-то отличить нас стало куда проще.
Должно быть, я выгляжу весьма встревоженной, потому что он быстро добавляет:
– Все отлично зажило, не волнуйся. Я справился. Лучше убийц пожалей. Мой отец поймал их и оправдал свою репутацию безжалостного и мстительного правителя.
Танец заканчивается. Мы стоим друг напротив друга, и я почти забываю, что нахожусь на танцполе среди множества других людей, которые наблюдают за нами. Я вижу только Испе́ра и его глаза, которые порой темно-голубые, пока снова не возникает тот эффект, когда кажется, что они вообще не имеют цвета, а внутри сгущается тьма, что заставляет их казаться черными.
– У твоего брата такие же глаза?
– Что ты имеешь в виду?
– Цвет твоих глаз постоянно меняется.
– А, это, – говорит он. – Старая привычка.
И его глаза снова становятся голубыми. Не ярко-голубыми, а скорее темно-серыми, и все же они впервые выглядят так, как должны выглядеть глаза обычного человека. Никакой прозрачности, за которой таится чернота.
– Что еще за привычка?
Музыканты снова начинают играть, и мы танцуем.
– Скрывать себя, обманывать других – я делаю это с тех самых пор, как научился думать. Особенно с момента покушения. Мне нравится передвигаться без надсмотрщиков. – Он коротко указывает в сторону своих охранников, что стоят по краям зала и не выпускают из виду нас и всех тех танцоров, которые к нам приближаются. – Я практиковался в маскировочных заклинаниях и обманных чарах всех видов, и они настолько впитались в мою кровь, что магия никогда не спадает с меня полностью. Наверное, это и делает мои глаза такими странными. Во всяком случае, непосвященным.
Он говорит это так, что я начинаю беспокоиться. Словно то, что я отношусь к числу тех самых непосвященных, станет для меня роковым. Теперь он снова кажется очень серьезным, и я чувствую, – что-то не так. Я ощущаю прикосновение его рук, когда он в танце ведет меня по бальному залу, и не хочу, чтобы все прекращалось. Этот вечер, танец, свет – и я в самом центре: сон слишком прекрасен, чтобы просыпаться.
– Дело в том, – говорит он, – что я должен уехать. Уже этой ночью.
Если бы он не придерживал меня и не продолжал танцевать, я бы остановилась. А так позволяю ему увлечь меня за собой, но танцую иначе, чем раньше. Я сбилась с такта и утратила гармонию с музыкой.
– Почему?
– Я должен поддержать своего брата на восточной границе. Тайтулпанцы напали на несколько провинций, а это значит, что нам, вероятно, предстоит тяжелая и продолжительная война. Вообще-то, относись я серьезно к своему долгу, уехал бы еще сегодня днем. Но… я хотел подождать. Если бы я не пришел, ты бы думала обо мне плохо.
Я почти механически завершаю последние шаги танца, потом музыка наконец прекращается, и мы останавливаемся.
– Давай выйдем на улицу? – спрашивает он. – Ты выглядишь так, будто тебе нужно немного подышать свежим воздухом.
И поскольку я не возражаю, он ведет меня с танцпола к одной из высоких открытых дверей, через которые в бальный зал задувает легкий ветерок, – глоток свежего воздуха, который гарантирует, что мы все здесь не задохнемся.
На улице тоже довольно тепло, но здесь мне дышится легче. Я даже не понимала, насколько гнетущей была атмосфера в замке. Я глубоко вдыхаю ночной воздух, пока Испе́р ведет меня через террасу и спускается по ступеням в сад с цветочными клумбами, круглыми кустами и фонтанами. Мы садимся на край самого большого фонтана под наблюдением охранников, которые следовали за нами на почтительном расстоянии, скрываясь за живыми изгородями.
– Я должен тебе кое в чем признаться, – говорит он. – Тебе это не понравится.
– Это еще хуже, чем война? – спрашиваю я.
– Ну, как посмотреть.
– Я слушаю.
– Ты не очень хорошо меня знаешь, – говорит он. – К несчастью, потому что неизвестно, как долго ты будешь меня помнить, когда я уеду. Но зато я знаю тебя куда лучше. Последние несколько недель я немного занимался изучением Лунолицей.
– Изучением Лунолицей? – задаю вопрос я. – И что это значит?
– Это значит, что я использовал свой дар, чтобы наблюдать за тобой. Теперь я знаю, что ты проводишь свои дни, поддерживая порядок в огромном особняке и саду. А еще знаю, что в вашем саду есть могила, на которой написано твое имя, – заклинание, скрывающее его, далеко не совершенно. Я знаю, что ты потеряла своих настоящих родителей и много работаешь на свою мачеху и сводных сестер. И знаю, что ты не получаешь за это никакой благодарности. Даже признательности. У тебя есть все основания быть несчастной, но это не так.
– Да уж.
– Что бы ты ни делала в каждый из длинных дней, в твоих глазах я всегда вижу любовь к вещам и созданиям, которые тебя окружают. Ты можешь расстраиваться из-за них или злиться, но в то же время любишь их. Ты знала об этом? Когда смотрю на твоих сестер и мачеху так, как это делаешь ты, я теряю способность их презирать. Я никогда не испытывал ничего подобного!
– Ты ошибаешься во мне. Я отлично умею презирать. Постоянно презираю что-то или кого-то! Ты хоть представляешь, какие недобрые вещи я иногда думаю о своей крестной фее?
Он качает головой.
– Ты очень ее любишь.
– Так, значит, ты и это знаешь? Потому что можешь заглянуть внутрь меня?
– Не беспокойся, я не могу читать твои мысли, но это и неважно, потому что большинство из них написано на твоем лице. Эту смесь гнева и сострадания, разочарования и восхищения, ярости и преданности я изучил очень тщательно. Мне очень нравится смотреть на твое лунное лицо и все эмоции, которые ты не скрываешь. В отличие от меня. Я скрываю все. Я понял, что это лучший способ выжить.