Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

Бироновщина стала итогом первой русской конституционной попытки!

Но могли ли как-то иначе завершиться эти конституционные споры?

Часто высказывается мнение, что, несмотря на недостатки, «конституция» Д.М. Голицына все равно ввела бы Россию в принципиально другую (европейскую) ситуацию.

Это сомнительно, но даже если бы все и произошло так, еще неизвестно, чем обернулся бы для России подобный поворот…

«Слышно здесь, что делается у вас или уже и сделано, чтоб быть у нас республике, – писал в те дни казанский губернатор Артемий Петрович Вольшский, человек неглупый, а главное, хорошо знающий русскую жизнь. – Я зело в том сумнителен. Боже сохрани, чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий: и так мы, шляхетство, совсем пропадаем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно, понеже ныне между главными как бы согласно ни было, однако ж впредь, конечно, у них без разборов не будет, и так один будет миловать, а другие, на того яряся, вредить и губить станут»…

Второе возражение Артемия Петровича Вольшского против «конституции» базировалось на его скептическом отношении к воспитанному Петровскими реформами дворянству, которое наполнено «трусостию и похлебством, и для того, оставя общую пользу, всяк будет трусить и манить главным персонам для бездельных своих интересов или страха ради».

Вольшский не знаком с научно-художественной обработкой наследия Петра I, которая будет проведена в рамках культа, установленного императрицей Елизаветой, и его рассуждения несколько отличаются от романтических представлений позднейших писателей и историков. А.П. Вольшский излагает ощущения современника Петровской эпохи, и делает это не с позиций философа или моралиста, а как практик-администратор. И не сами Петровские реформы оценивает он, а только практические последствия, к которым может привести исправление их…

Хотя Петр I и декларировал, что проводит свои реформы ради величия Российской империи, но обеспечивались эти реформы отношением к титульному народу как к расходному материалу[30 - Это отношение к русскому народу чрезвычайно роднило Петра I с В.И. Лениным и Л.Д. Троцким. Возможно, поэтому памятники Петру I и не уничтожались большевиками.].

Вольшский понимает это и «трусостью и похлебством» служилых людей определяет не столько индивидуальные качества русских дворян, сколько результат воздействия на служивого человека установленной Петром I системы тотального подавление и унижения личности русского человека…

Эта «трусость и похлебство», несущая на себе родовые грехи Петровских реформ, проявилась в февральские дни 1730 года вполне отчетливо. Это ведь рабское нежелание заботиться о своем будущем и подтолкнуло «шляхетство» поставить последнюю точку в истории с первой русской конституцией.

За эту покорность и благодарила Анна Иоанновна гвардейских офицеров на званом обеде. Да и как было не благодарить, если эти преданные рабы помогли ей посадить во главе Российской империи любезного ее сердцу Бирона.

Как с верными холуями обращался Бирон с русским дворянством.

«С первых же минут своей власти в России, – пишет С.Ф. Платонов, – Бирон принялся за взыскание недоимок с народа путем самым безжалостным, разоряя народ, устанавливая невозможную круговую поруку в платеже между крестьянами-плательщиками, их владельцами-помещиками и местной администрацией. Все классы общества платились и благосостоянием, и личной свободой: крестьяне за недоимку лишались имущества, помещики сидели в тюрьмах за бедность их крестьян, областная администрация подвергалась позорным наказаниям за неисправное поступление податей».

В.О. Ключевский рассказывает, что однажды польский посол выразил в беседе с секретарем французского посольства озабоченность, как бы русский народ не сделал с немцами того же, что он сделал с поляками при Лжедмитрии.

«Не беспокойтесь! – успокоил его Маньян. – Тогда в России не было гвардии».

При Лжедмитрии в России не было гвардии, и это и спасло Россию.

К этому суждению нельзя отнестись просто как к занимательному анекдоту. Остроумно и точно уловил секретарь французского посольства момент перехода русской гвардии в денационализированное состояние, когда она начинает жить не для страны, а сама для себя, подчиняя себе Россию.

Такой гвардии, такого дворянства, такого высшего сословия на Руси никогда не было. Впрочем, в других странах – тоже…

И в этом, как ни грустно, и нужно искать отгадку провала всех конституционных попыток в России, потому что, хотя с середины XIX века роль гвардии в дворцовых переворотах переняла интеллигенция, но и в этих новоявленных бунтарях сохранилась денационализированность, как и стремление жить не для страны, а только для себя, подчиняя себе Россию.

И этому виною тоже – Петр I…

Вернее, обожествление его, то некритическое отношение к его свершениям, которое было установлено в России его преемниками.

И если мы действительно желаем для своей страны добра, то должны, отбросив привычные стереотипы исторических симпатий и антипатий, без злобы и раздражения, осознать этот простой и ясный факт.

Если бы реформы Петра I совершались на благо России, невозможно было бы и само появление Анны Иоанновны.

Воцарение Анны Иоанновны – это экзамен Петровской реформы.

Бироновщина – ее оценка…

Снова, как и во всех Петровских реформах, сработала жестокая и неумолимая логика – невозможно сделать ничего хорошего для России, если ненавидишь ее народ и ее обычаи.

7

Сделанное нами уподобление эпохи Анны Иоанновны экзамену Петровских реформ, а бироновщины – оценке на этом экзамене, как любое сравнение должно содержать долю условности.

Но чем пристальнее вглядываешься в зловещую фигуру Эрнста Иоганна Бирона, тем очевиднее становится, что его появление в послепетровской России не случайность, а закономерность. И речь тут идет не только о тенденциях и приоритетах, но и о конкретном переплетении судеб…

Любопытно, что на службу к герцогине Анне Иоанновне Бирона пристроил курляндский канцлер Кейзерлинг, родственник прусского посланника барона Кейзерлинга, ставшего супругом первой любовницы Петра I Анны Моне.

Случайность? Возможно…

Но вот еще один эпизод из биографии всесильного временщика…

За пьяную драку в Кенигсберге[31 - Одно время Бирон был студентом Кенигсбергского университета, но учебу бросил.], в результате которой один человек был убит, тридцатитрехлетний Бирон попадал в тюрьму и, возможно, там бы и сгинул, но его вытащили оттуда…

И кто же? Такое и нарочно не придумаешь, но это был Виллим Моне – брат любовницы Петра I Анны Моне, любовник Екатерины I.

Разумеется, это тоже, конечно, только совпадение, но трудно отделаться от мысли, что Бирон – это месть Монсов, так и не достигших верховной власти, никуда не уйти от осознания неоспоримого факта, что Бирона приготовила для России распутная жизнь Петра I и Екатерины I…

Некоторые историки пытаются навести глянец и на эпоху Анны Иоанновны, но получается худо, потому что более всего характерно для этого царствования даже и не жестокость, а необыкновенное обилие уродства.

Уродливыми были тогда отношения между людьми, характеры, сам быт…

Уродливым было абсолютно полное подчинение императрицы Бирону. Как отмечают современники, он управлял Анной Иоанновной всецело и безраздельно, как собственной лошадью…

«К несчастью ея и целой империи воля монархини окована была беспредельною над сердцем ея властью необузданного честолюбца, – пишет Минихсын. – До такой степени Бирон господствовал над Анною Иоанновною, что все поступки свои располагала она по прихотям сего деспота, не могла надолго разлучиться с ним, и всегда не иначе, как в его сопутствии, выходила и выезжала… На лице ея можно было видеть, в каком расположении дум находился наперсник. Являлся ли герцог с пасмурным видом – мгновенно и чело Государыни покрывалось печалью; когда первый казался довольным, веселье блистало во взоре; неугодивший же любимцу тотчас примечал явное неудовольствие монархини».

Э.И. Бирон

Привязанность Анны Иоанновны к Бирону была так уродлива, что тяготила самого временщика. Он не стеснялся публично жаловаться, что не имеет от императрицы ни одного мгновения для отдыха. При этом, однако, Бирон тщательно наблюдал, чтобы никто без его ведома не допускался к императрице, и если случалось, что он должен был отлучиться, тогда при государыне неотступно находились его жена и дети. Все разговоры императрицы немедленно доводились до сведения Бирона.

Жуткую карикатуру придворной жизни дополняли толпы уродцев и карликов…

В допросных пунктах, снятых с Бирона после ареста, сказано, что «он же, будто для забавы Ея Величества, а на самом деле по своей свирепой склонности, под образом шуток и балагурства, такие мерзкие и Богу противныя дела затеял, о которых до сего времени в свете мало слыхано: умалчивая о нечеловеческом поругании, произведенном не токмо над бедными от рождения, или каким случаем дальняго ума и разсуждения лишенными, но и над другими людьми, между которыми и честный народ находились, частых между оными заведенных до крови драках, и о других оным учиненных мучительствах и безотрадных: мужеска и женска полуобнажениях, иных скаредных между ними его вымыслом произведенных пакостях, уже и то чинить их заставливал и принуждал, что натуре противно и объявлять стыдно и непристойно».

И так везде…

Куда ни взгляни в этом царствии, все уродливо кривится, словно отраженное в кривом зеркале.

«Это царствование – одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее темное пятно на ней – сама императрица, – писал В.О. Ключевский. – Выбравшись случайно из бедной митавской трущобы на широкий простор безотчетной русской власти, она отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием… Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезенных из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении. Этот сбродный налет состоял из „клеотур“ двух сильных патронов: „канальи курляндца“, умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольда, обер-шталмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника. При разгульном дворе, то и дело увеселяемом блестящими празднествами, какие мастерил другой Левенвольд, обер-гофмаршал, перещеголявший злокачественностью и своего брата, вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа»…

8

Повторим еще раз, что воцарение Анны Иоанновны – экзамен Петровским реформам, а бироновщина – оценка на этом экзамене…

Еще можно сравнить это царствование с муками изнасилованной Петром I России. Среди переполняющего дворцовое чрево уродства формировался самый гадкий монстр – новая русская аристократия.

Входя во вкус жандармской работы, русское дворянство превратилось в некую наднациональную прослойку, предателей своего народа, обреченных теперь всегда ощущать свою ничтожность и ущербность. Поэтому так легко подчинялись дворяне любому тиранству, творимому над ними. «Оставя общую пользу», каждый из них готов был теперь «трусить и манить главным персонам для бездельных своих интересов или страха ради».