Лихолетье: последние операции советской разведки

Как бы я ни гордился своим участием в укреплении советско-кубинских отношений, я понимал, что как разведчик был бы полезнее на работе в капиталистических странах. События, вскоре развернувшиеся в бухте Кочинос, на Плайя-Хирон, окончательно убедили меня в том, что мое место «в поле», а не в представительских особняках и не за столом переговоров. Я попросился на работу за кордон, на передний край.

Драматические дни вторжения наемников на Кубу в апреле 1961 года я провел почти безвылазно в кабинете тогдашнего председателя КГБ Семичастного, который поручил мне отслеживать всю информацию, поступавшую в КГБ, и докладывать каждые два-три часа обстановку со своей оценкой и прогнозами. Я поступил просто: повесил на стену две крупномасштабные карты, взятые в Генеральном штабе, и стал отмечать ход военных действий на одной из них так, как его подавали американские информационные агентства, а на другой так, как его видели наши представители, находившиеся на Кубе и поддерживавшие контакт с кубинскими руководителями. Через несколько часов стало ясно, что американцы беспардонно врут, что их информация – просто-напросто часть психологического воздействия на население Кубы. Наши специалисты лично докладывали о событиях из тех мест, которые, по уверениям информационных агентств США, были давно захвачены вторгшимися частями или заняты восставшими антикастровскими силами. Вот тогда-то мне стало ясно, что всякая ложь, тем более инициированная государством, является свидетельством слабости и аморальности, независимо от того, какое государство прибегает ко лжи.

В Мексике, на переднем крае

После разгрома бригады вторжения в Хироне я стал готовиться к отъезду в Мексику, куда был назначен третьим секретарем посольства.

Мексика была выбрана для меня по двум причинам. Во-первых, я уже поработал в этой стране в 1953–1956 годах, когда мне даже довелось поучиться в течение почти двух лет на факультете философии и словесности Национального университета. Я вполне прилично владел испанским языком, у меня уже сложился определенный круг знакомых. Мне не надо было терять время на так называемое обживание, знакомство со страной. Я успел полюбить эту чудесную страну, ее народ, самобытную культуру. Знакомство с ее историей потрясло меня. Драматическая судьба Мексики, начиная с завоевательной экспедиции Эрнана Кортеса и кончая революцией 1910–1918 годов, полна нескончаемых попыток иноземцев поработить ее свободолюбивый народ. Землю Мексики топтали полчища испанцев, французов, англичан, но больше всего – американцев. Вечная борьба за свою независимость наложила отпечаток на социальную психологию мексиканцев. У этого мирного, дружелюбного народа, наверное, самый воинственный национальный гимн. В нем что ни строфа, то призыв к бою. Другая главная причина моего направления в Мексику состояла в том, что США были определены для меня как основное направление разведывательной деятельности. В Мехико постоянно проживает большая колония американцев. Проникновение в секреты американцев стало целью моей работы на многие годы. Поставленная руководством разведки задача полностью соответствовала моему настроению. США были для меня не только официальным «главным противником», но и очевидным врагом моего Отечества. Конечно, какую-то роль в формировании отношения к США сыграла и назойливая казенная пропаганда, создававшая образ врага. Но главным учителем все-таки была история. Недавние предки ныне процветающих янки повинны в физическом уничтожении коренного индейского населения Америки. Причем этот геноцид происходил в годы, когда в Европе право повсеместно становилось фундаментом общества и государства.

Перед моими глазами вставала история испанской колонизации Латинской Америки, которая к тому же происходила на пару веков раньше, чем колонизация США. Среди испанцев были защитники прав индейцев, такие, как бессмертный Бартоломе Лас Касас. Колонизаторы легко смешивались с местным населением, сам Эрнан Кортес был женат на дочери индейского касика. Со временем на обширных просторах Латинской Америки доминирующей расой стали метисы – продукт слияния двух основных рас. Совсем иное творилось на севере Американского континента. Там индеец был превращен во врага белых, подлежал уничтожению, а его образ в американской литературе и искусстве стал на долгое время пугающим воплощением зла.

Вообще я замечал, что представители романских народов Европы – испанцы, французы, португальцы, итальянцы – были человечнее, если уместно это слово, по отношению к колонизуемым, чем англосаксы. Последние оказывались оголтелыми расистами, неприязненно относились к местному населению, жили в обособленных кварталах и поселках своей господской жизнью и почти нигде не оставили крупных групп смешанного населения. И сейчас в США завезенные из Африки негры растут численно, но не растворяются в мулатской массе, как это происходит с теми же неграми, завезенными из той же Африки на Кубу или в Бразилию. Чуть-чуть окрепнув, США, отбросив всякие приличия, занялись силовой империалистической агрессией. В войне 1846–1847 годов они захватили у Мексики две пятых ее территории. Через несколько лет американские авантюристы захватили Никарагуа, восстановили там рабство и вознамерились оккупировать всю Центральную Америку, но потерпели поражение. Список фактов международного разбоя можно продолжать без конца, последним была интервенция в Панаму в декабре 1989 года. «Большая дубинка» – символ политики США в Западном полушарии – оставалась вечной, хотя этикетки на ней менялись не раз.

По отношению к СССР Соединенные Штаты всегда занимали недружественную позицию.

Сразу же после начала гражданской войны в 1918 году войска Соединенных Штатов высадились на нашей русской территории – в Архангельске и на Дальнем Востоке, стараясь поддержать сепаратистские устремления местных царьков.

Я знаю, насколько чувствительно американцы сами относятся к вопросам появления иностранных военных на своей территории. Однажды во время переговоров по поводу гастролей ансамбля песни и пляски имени Александрова в США американские представители и пресса совершенно серьезно говорили о том, что появление иностранных военнослужащих в мундирах и со знаками отличия на американской территории можно истолковать как высадку вражеского десанта. Под этим предлогом они настаивали на том, чтобы ансамбль выступал в гражданской одежде.

Мне, русскому, и посейчас больно, когда я вижу кадры кинохроники 1918–1919 годов, показывающие американские боевые корабли в наших портах, морскую пехоту США, марширующую по улицам наших оккупированных городов. Насколько помню, мы их не приглашали.

В 1933 году США были последней из западных держав, признавших Советскую Россию.

В годы второй мировой войны мы, мальчишки, ждали, как спасения, открытия второго фронта в Европе. Надеялись, что это поможет нашим отцам и старшим братьям вернуться домой живыми. Но нет! Американцы слали нам оружие по ленд-лизу, кое-какие продукты питания, но кровь проливать в борьбе с фашизмом не торопились.

Я с большим уважением отношусь к американскому народу, к простым гражданам США. Им хватает и чувства справедливости, и сострадания к попавшим в беду. Они умеют на редкость хорошо организовать свой труд, полагаются только на свои силы, уверены в себе. Но так уж устроены государства, что народы оказываются неизмеримо лучше своих правительств. США – не исключение. Разве нормальный средний американец мечтает о том, чтобы разделить на несколько государств Германию, Китай, Россию? А вот правящая верхушка США, ее истеблишмент, никогда не оставляла такой мысли, это была ее голубая геополитическая мечта. Поэтому, говоря «США», я имею в виду те силы, которые лелеяли (или продолжают лелеять) идею мирового господства, ведя дело к ее воплощению в жизнь.

Словом, я работал против США с глубоким убеждением, что делаю доброе, угодное Богу дело, защищая свою страну и помогая десяткам других народов, на себе испытавших когтистую лапу американского орла.

Народы лучше, чем правительства! Поэтому моими помощниками были простые американцы, которые оказались достаточно умными, чтобы судить о политике Вашингтона не по словам, а по делам.

Я приехал в Мексику летом 1961 года, а через год с небольшим разразился зловещий карибский кризис, поставивший весь мир на грань ракетно-ядерной войны. В октябрьские дни, когда истерия взвинчивала нервы до предела, через северную границу Мексики на юг хлынула лавина американских беженцев. Вереницы машин с прицепными домиками нескончаемо вились по горным дорогам. Люди бежали от, казалось, неминуемой ядерной смерти. Создались трудности с расселением, снабжением медикаментами, продовольствием. Многие из невольных беженцев кляли на чем свет стоит как вероломных русских, так и балбесов из Вашингтона, поставивших под угрозу существование США из-за каких-то политических споров вокруг Кубы.

Послы СССР метались по МИД и канцеляриям президентов по всему миру, разъясняя, как умели, правоту позиции СССР. Конечно, никто из них не знал истинного положения вещей с размещением советских тактических ракет на Кубе. Я также неоднократно сопровождал нашего посла в Мексике С. Т. Базарова в резиденцию Лопеса Матеоса, тогдашнего президента Мексики. В беседах послы делали упор на оборонительный характер действий СССР и Кубы, приводили данные о концентрации в южных районах США десантных сил, готовых к вторжению. Мексиканцы с пониманием относились к нашей информации.

Лишь потом, годы спустя, мне стала известна вся масштабность нашей военной операции, направленной на защиту кубинской революции и получившей тогда кодовое название «Анадырь». В ответ на угрозу вторжения 150-тысячной группировки, поддержанной сотнями самолетов и военных кораблей США, на остров Свободы (а эти сведения публично признаны тогдашним военным министром США Макнамарой) Советский Союз, говоря словами Никиты Хрущева, решил подкинуть Америке «ежа», то есть разместить на острове ракетно-ядерное оружие, способное сдержать любого агрессора. Напомню, что в эти годы на территории соседней с СССР Турции стояли на боевых позициях американские ракеты «Юпитер», в зоне поражения которых находились важнейшие экономические районы и города нашей страны. Мера Советского Союза по размещению ракет на Кубе была в духе политики конфронтации, но преследовала оборонительные цели – защиту молодой кубинской революции.

Сама операция «Анадырь» была уникальной, подобной ей история Советской армии не знала. На Кубу за короткий срок – за три месяца – была переброшена на морских транспортах и торговых судах Минморфлота большая группировка вооруженных сил общей численностью около 40 тыс. человек. В ее состав входили ракетная дивизия, то есть пять полков, три из которых имели на вооружении ракеты Р-12 с дальностью полета 2,5 тыс. км и два – ракеты Р-14 дальностью 4,5 тыс. км. Правда, не все ракеты успели прибыть к моменту начала кризиса. С воздуха ракетная дивизия прикрывалась двумя дивизиями противовоздушной обороны, вооруженными ракетной системой «земля – воздух» (144 установки), полком истребителей МИГ-21. В состав сил ПВО входил и батальон радиотехнической службы.

С суши ракетное оружие прикрывалось четырьмя полками мотомеханизированных войск. Кстати, одним из этих полков командовал полковник Д. Т. Язов. Эти полки были настолько мощными, что их даже хотели назвать бригадами. В состав каждого из них входило по одному танковому батальону и по одному ракетному дивизиону. Ракетные дивизионы имели на вооружении по две установки тактических ядерных ракет «Луна» с радиусом действия от 45 до 65 км, в зависимости от веса головной части.

Силы ВВС включали два полка ракет, по восемь установок в каждом, с дальностью полета до 150 км, вертолетный полк и отдельную эскадрилью самолетов Ил-26 – носителей ядерного оружия.

В принципе планировалось послать к берегам Кубы две эскадры кораблей – надводную и подводную, но впоследствии от этого отказались.

Решение о готовности начать такую операцию было принято 24 мая 1962 г. на заседании президиума ЦК КПСС и Совета Обороны по докладу министра обороны Родиона Малиновского. Чтобы согласовать операцию и получить «добро» со стороны кубинцев, в Гавану была направлена специальная делегация во главе с Ш. Рашидовым, которая вернулась 10 июня с согласием кубинцев.

До настоящего времени ведутся дискуссии, разумно ли было предпринимать столь масштабную военную операцию, не подкрепив ее международно-правовой базой в виде, скажем, предварительного заключения военного договора между СССР и Кубой. Приходилось слышать впоследствии, что А. И. Микоян и А. А. Громыко робко пытались обратить внимание Хрущева на эту сторону дела, но верх взяло мнение военных о том, что, в случае предварительного обнародования планов проведения операции «Анадырь», американцы не позволили бы осуществить ее и сорвали бы ее на самом раннем этапе, когда они обладали всеми преимуществами стратегического характера, а у Советского Союза не было адекватных условий для контрходов. В итоге ставка была сделана на проведение операции в условиях секретности, а мир должен был узнать о свершившемся факте 25–27 ноября 1962 г., когда планировалось прибытие на Кубу официальной делегации Советского Союза во главе с Никитой Хрущевым для подписания соответствующего договора с Фиделем Кастро.

Среди военных оказался один смелый генерал, А. А. Дементьев, который в то время работал главным советником у Фиделя Кастро. Он возразил Н. Хрущеву, заметив, что сохранить в секрете всю операцию «Анадырь» до конца не удастся из-за открытости будущих ракетных позиций для разведывательных самолетов США. Сидевший на совещании рядом с ним Родион Малиновский, по свидетельству очевидцев, толкал под столом А. Дементьева, пытаясь «вразумить» его, но тот стоял непреклонно и, как оказалось впоследствии, был прав.

Операция «Анадырь» с точки зрения штабной проработки и организации осуществления, безусловно, была весьма успешной. Были приняты меры по зашифровке и легендированию всех погрузочных работ. Например, на борт судов, капитаны которых не знали портов назначения, грузились лыжи, теплая одежда, которые якобы предназначались для войсковых учений в полярных и приполярных районах. Каждому капитану вручались три пакета. Первый они должны были вскрыть при выходе из территориальных вод СССР. В нем содержалось предписание следовать к Босфору. Затем после выхода из Мраморного моря надо было руководствоваться содержимым второго пакета, а в нем говорилось, что надлежит держать курс на Гибралтар. Только после выхода в Атлантику следовало открыть третий пакет, где лежал приказ брать курс на Кубу.

Наверное, американцы могли почувствовать что-то неладное из-за увеличившегося количества советских судов, направлявшихся из портов Черного и Балтийского морей, а также из Мурманска на Кубу. Несколько раз их военные корабли останавливали наши транспортные суда и пытались учинить досмотр, настойчиво требуя ответить на вопрос, куда шли суда и какой груз в трюмах. Но в те годы моряки позволяли себе довольно решительно отвергать такие требования и продолжали следовать, не сбавляя хода, своим курсом.

В течение всего утомительного пути на Кубу личный состав воинских частей находился в трюмах, чтобы не демаскировать операцию. Жарища в чреве кораблей была нестерпимая, температура воздуха достигала 30 градусов. Хотя команда непрерывно поливала палубу забортной водой, духота была страшная. Выходить на палубу разрешалось на короткое время, группами не более пяти-шести человек.

При подходе к Кубе начинались учащенные облеты кораблей американской авиацией. Самолеты проносились на опасно малой высоте. Тогда выходившие на палубу солдаты даже надевали сарафаны и повязывали головы платками. Вот такой был маскарад!

Разгружали суда только ночью. Когда речь шла об обычном вооружении, его еще можно было выдать за сельскохозяйственную технику, но крупногабаритные ракеты, самолеты пришлось вывозить из портов разгрузки также под легендой, что в данном районе проводились маневры кубинской армии. Советские офицеры и сержанты были переодеты в кубинские мундиры и знали по-испански только две ключевые команды: «Аделанте» («Вперед») и «Паре эль коче» («Стоп»).

В основном переброску войск и их размещение на Кубе удалось провести скрытно. И хваленая американская разведка, несмотря на все усилия, не смогла добыть достоверные данные о численности советской группы войск, ее вооружении, огневой мощи. В докладах ЦРУ правительству фигурировали данные сначала о 12 тыс., а затем о 16 тыс. советских солдат, расположившихся на Кубе. Ракеты были обнаружены американской воздушной разведкой только месяц спустя после того, как они были размещены на острове. О том, что наши силы береговой обороны вооружены тактическим ядерным оружием, США узнали лишь тридцать лет спустя, когда об этом в январе 1992 года объявили наши военные на трехстороннем семинаре в Гаване, посвященном карибскому кризису.

24 октября 1962 г. с 17.00 американцы начали морскую блокаду Кубы. К этому времени на острове уже находились 42 ракеты Р-12 и одна неполная батарея ракет Р-14, остальные оказались еще в пути и впоследствии были возвращены домой, в СССР. Однако и того ракетного соединения, которое было переброшено на Кубу, оказалось достаточно, чтобы выполнить функцию мощного средства сдерживания.

По сию пору ведутся дискуссии на тему, имел ли право командующий советской группой войск генерал армии Исса Александрович Плиев дать приказ на применение ядерного оружия или такое право Москва оставляла за собой. Свидетельства очевидцев и участников носят противоречивый характер, но можно сказать, что если бы американцы в тех условиях перешли границы разумного и рискнули совершить крупномасштабное нападение на Кубу, то не миновать было большой беды. Вряд ли удалось бы удержаться от защитного контрудара, если бы под огнем противника оказались наши части и соединения. Никто не дал бы убивать себя безнаказанно, как баранов. Американцы понимали это и, когда 27 октября советской ракетой «земля – воздух» был сбит над Кубой американский разведывательный самолет У-2, сами же постарались ослабить впечатление от этого эпизода разговорами, что у кого-то сдали нервы, что произошла ошибка, случайность и т. д. На самом деле приказ о пуске ракеты по самолету был дан заместителем командующего ПВО С. Н. Гречко, а выполнили команду ракетчики первого дивизиона 507-го зенитного полка. Москва и Фидель Кастро были немедленно поставлены в известность о происшедшем. Мотивировка решения была проста: если дать самолету уйти, то он доставит в Вашингтон полные данные о позициях всех развернутых на Кубе ракет. Пуск ракеты был сознательным актом самозащиты. Счастье американцев, что у них не сдали нервы.

Они понимали тогда, что слишком велика ставка, чтобы рисковать жизнью миллионов людей. Моряки вспомнили случай с танкером «Винница», который вез на Кубу 9300 т технического масла и керосина. Он вошел в зону блокады как раз в день введения карантина. Вскоре к нему приблизился авианосец ВМС США, с борта которого поднялся вертолет и завис на высоте 15–20 м над палубой советского судна. В течение нескольких десятков минут он вел киносъемку, затем на смену ему появился самолет, который полчаса летал над судном на бреющем полете, ослепляя команду своими прожекторами. Судно продолжало свой путь, не обращая внимания на опасные провокации. Наконец американцы отстали, и судно благополучно дошло до берегов Кубы, вызвав восторженные комментарии прессы и горячий прием гаванцев.

В советских войсках в самые нервные дни кризиса (24–27 октября) чувствовалась понятная напряженность, но не было никаких признаков деморализации или паники. Солдаты и офицеры готовились вступить в бой рядом с кубинцами и в случае, если придется отступать, были готовы идти в горы и вести партизанскую борьбу. В городке Санта-Крус стояли моряки – ракетный полк береговой обороны во главе с майором В. С. Царевым. Личный состав полка до последнего момента ходил в гражданской одежде, но когда моряки почувствовали, что «последний парад наступает», то вместе с командованием решили принять бой, если таковой грянет, в форме военных моряков, которую каждый бережно хранил в вещевом мешке.

Когда же пришла весть о том, что руководители США и СССР достигли компромисса, то в частях и батареях раздалось громкое «ура!».

Политическое решение карибского кризиса, кроме всего прочего, означало, что Соединенные Штаты впервые в своей практике ведения дел в Западном полушарии были вынуждены под угрозой ответного удара отказаться от применения вооруженной силы.

В последующие годы были открыты многие ранее неизвестные данные о содержании и характере карибского кризиса, и серьезные исследователи и политические деятели однозначно подчеркивали взвешенность и оправданность поведения тогдашних политических руководителей СССР и США. Позднейшие попытки некоторых публицистов представить весь карибский кризис как авантюру Хрущева, к тому же закончившуюся поражением СССР, можно воспринимать только как нехитрый прием во внутриполитической борьбе.

Потом за долгую жизнь в разведке я убедился, что американцы ставят свою безопасность несравненно выше, чем безопасность любого другого государства, собственные интересы для США приоритетнее, чем чьи-либо, жизнь американца не идет в сравнение с жизнью других землян. Эта политика может быть завалена ворохом словесного тряпья вроде общечеловеческих ценностей, права, справедливости, но, едва прикрытые, сквозь него будут явственно проглядывать пучки острых стрел, зажатых в когтях орла на гербе США.

Мои первые контакты с американцами относятся именно к тем тревожным дням. Как правило, это были молодые интеллигентные люди, которые сохраняли иммунитет от наркотического воздействия средств массовой информации. Общаясь с ними, я говорил, что являюсь советским дипломатом, что искренне хочу понять движущие мотивы американской внешней политики, чтобы лучше строить нашу. Мы подолгу обсуждали болезни нашей цивилизации, не рвущуюся, к сожалению, цепь катаклизмов в мире. Размышляли и о смысле жизни человека на Земле. Я не мог, да и не хотел уходить от вопросов о социализме.

Мои новые друзья, в целом все-таки относившиеся с настороженностью ко всему социалистическому, терялись, когда я им говорил, что человеческая мечта о равенстве родилась многие тысячелетия назад. В те годы правые силы пустили в оборот лозунг «Христианству – да, коммунизму – нет». Эти слова можно было увидеть на задних стеклах автомашин, на спинках садовых скамеек, на дверях домов – везде. А я показывал им Новый завет, священную книгу христиан, открывал «Деяния святых апостолов» (гл. 4, 32, 34) и читал про первые христианские общины, созданные Петром и Иоанном: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее… Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного…» Авторитет Библии обезоруживал даже враждебно настроенных оппонентов. Дискуссии длились долго, но чаще всего участники удивлялись, каким же образом социалистическое общество, уходящее корнями в раннее, а следовательно, подлинное христианство, умудрилось заработать себе репутацию безбожного и антихристова, в то время как власть имущие собственники, которым, по Библии, в рай-то попасть труднее, чем верблюду пролезть в игольное ушко, взяли на вооружение христианство и манипулируют им в свое удовольствие.

Одна маленькая победа позволяет разведчику сделать новый шаг, чтобы открыть путь к сердцу будущего помощника. Надо только выбрать такую тему для разговора, которая помогла бы раскрыть взгляды, душевный настрой собеседника. Необходимо, готовясь к разговору, не оказаться менее сведущим в обсуждаемых вопросах, чем собеседник; разведчик всегда должен иметь твердое, взвешенное, хорошо аргументированное мнение. В беседу обязательно должны входить и какие-то сведения, представляющие интерес для собеседника. Совсем хорошо, когда разговор льется легко, бывает пересыпан веселыми шутками. Вот так и начинается длительный период общения с кандидатом в будущие помощники. Он называется на профессиональном языке разведок всех стран «разработка». Нет нигде писаных инструкций, сколько времени должна длиться разработка. Все зависит от искусства разведчика, как скоро он сумеет тщательно изучить своего друга и подготовить его к финальному разговору, когда будет поставлен вопрос о негласном сотрудничестве. Надо помнить, что за разведчиком в чужой стране не стоит никакая сила. Он может опираться лишь на авторитет своего государства, своей идеологии, на свои личные знания, логику, волю и язык. И все это воплощено в самом разведчике.

Часто спрашивают, что движет действиями разведчиков и их помощников – деньги или убеждения. Конечно, главным образом убеждения, а что касается разведчиков, то, безусловно, только убеждения. Нужна обязательно острая патриотическая или идейно-классовая ориентированность, чтобы работа разведчика была одухотворена и возвышенна. То же самое с помощниками. Лучшие люди, с которыми мне посчастливилось многие годы работать за рубежом, секретно сотрудничать в интересах моего Отечества и всех «униженных и оскорбленных», были людьми, сердце которых билось в унисон с моим. Спасибо им за это! Вечное спасибо!

За деньги работали некоторые наши «источники». Даже очень неплохо работали. Но следует помнить: за деньги можно купить шлюху, даже очень красивую шлюху, которая весьма профессионально будет делать свое дело, а любовь за деньги не купишь!

Разведчик – это государственное достояние. Это человек, который в одиночку, без контроля, без понуканий, но и без помощи пославшего его государства решает поставленные задачи. Он должен быть верен, надежен, смел, толков. Ошибаются те, кто думает, будто разведчики за рубежом получают какую-то особую высокую плату. Ничего подобного! Они получают только одну зарплату, которая соответствует их должности по прикрытию. Если я работал третьим секретарем, то ни одного цента сверх оклада, положенного по штату такому секретарю, я не получал. И если так называемый «чистый» коллега, то есть сотрудник МИД, весь день не покидал кабинета и уходил домой по окончании рабочего дня, то для разведчика не существовало временных границ «от» и «до». Чаще всего вечерами проводятся всевозможные приемы, презентации, публичные лекции, собрания землячеств, пресс-конференции и т. д. Именно туда и стремится разведчик, чтобы найти новых интересных знакомых, завязать контакты, собрать информацию у знающих людей. Если день прошел впустую, то не идет сон к активному разведчику. Долго он будет ворочаться с боку на бок, сожалея о потерянном дне – дне, которых вообще не так-то много в быстротекущей командировке.

Американцев в Мексике всегда было много. Посольство США в Мехико – одно из самых крупных по численности персонала, да и по иерархии загранпредставительств оно стоит достаточно высоко. Много американской молодежи учится в Мексике. Это и дешевле, и приятнее, да и уровень преподавания зачастую не ниже, чем у себя дома. Многочислен журналистский корпус американских средств массовой информации. В стране много представительств американских фирм. Даже немало пенсионеров из США стремятся поселиться в Мексике: здесь на свою пенсию им живется намного лучше, чем на родине. Я знал места, где кучно проживали ветераны ФБР, вышедшие в отставку. Так что поле для поисков и дальнейшей работы было немалое. Месяцы летели за месяцами. Одни заботы сменяли другие. Работа разведчика лучше всего выражена в словах поэта: «В грамм добыча – в год труды». Мы даже исходили одно время из простой десятеричной системы: из каждых 100 первичных контактов, может быть, начнется 10 разработок, а из этого десятка может получиться одна хорошая вербовка. Приобретение даже одного стоящего помощника с лихвой окупает все понесенные затраты, иной раз оправдывает всю командировку.

Когда завершается этот цикл работы, душа разведчика поет, он, как персонаж шагаловских картин, парит над обыденностью чиновничьих посольских буден. Жаль только, что поделиться этим состоянием ни с кем нельзя. Узнает об этом только резидент. Ни жена, ни дети никогда не догадаются, почему от их мужа и отца несколько дней исходила необычная аура.

Сейчас можно спокойно говорить о профессиональной работе разведчика. Противник слишком много знает о ней от предателей. Сколько их было всего, мне неведомо, но за свою жизнь в разведке я смог бы припомнить имена примерно дюжины таких выродков. Часть их них окончила свою жизнь, как сын Тараса Бульбы Андрий, променявший Родину на польскую панночку. Некоторые смогли бежать, вроде Гордиевского, за границу и теперь натужно тщатся изобразить из себя политических противников советского строя, хотя совсем по иным причинам попали в силки иностранных разведок и контрразведок за рубежом. Эти нелюди учились в тех же стенах, что и мы, работали бок о бок с нами, знали примерно столько же о методах и приемах работы разведки – все это они и устно, и письменно сообщили нашим противникам, которые ни на словах, ни тем более на деле не собираются быть друзьями России.

Будни разведчика заполнены работой с действующей агентурой, с теми, кто был привлечен к сотрудничеству с советской разведкой предыдущими сменами наших коллег, с агентами, приехавшими из других стран и т. д.