Объятия бездны (сборник)

– Значит, он мне тоже потребуется. Причем давай сделаем так: мне нужны будут общие списки, а еще отдельно составь списки тех, кто устроился к тебе на работу или вступил в члены клуба после 25 мая. Понял, к чему я веду?

– Понял, не дурак! – снова кивнул Нестор.

– У тебя когда здесь рабочий день начинается?

– Во сколько скажешь, во столько все здесь и будут! – твердо заявил тот. – Надо будет, так и ночевать заставлю! Надо будет, на завтрашний день просто закрою клуб по техническим причинам.

– Вот это будет самое лучшее! Значит, собери всех работников здесь в зале к одиннадцати часам. Мы с Крячко подъедем, записи с камер посмотрим, а потом будем с каждым человеком отдельно беседовать. А вот с теми, кто сюда отдыхать приезжает, если потребуется – уже послезавтра, после того как исходная информация появится, потому что кто-то из них мог просто привести сюда своего гостя – у вас ведь такое возможно?

– Да, одного человека член клуба может провести с собой.

– Теперь дай мне самую полную информацию на Илью и его сестру – чем черт не шутит? Вдруг действительно за этим самоубийством именно он стоит?

– Тогда пошли ко мне в кабинет, – предложил Нестор.

Они пошли через зал, и Лев увидел, что там стало уже довольно людно и шумно – раньше он просто не обращал на это внимание. Народ активно съезжался, чтобы весело провести время до утра – клуб-то ночной. В кабинете, обставленном без особой роскоши, именно как рабочее помещение, Нестор достал из сейфа папку, вынул из нее несколько скрепленных обычной канцелярской скрепкой листков и протянул Гурову.

– По старинке живешь? – усмехнулся Лев.

– Так надежнее, – ответил тот. – Хакеров развелось, как собак нерезаных, а мой сейф – хрен кто взломает!

– Не особо хорохорься – если нужно будет, умелец найдется! – остудил его пыл Лев.

– Ну, если жизнь не дорога, может попытаться. Только там ничего интересного нет, потому что основная информация – вот здесь! – постучал себя по лбу Нестор. – И на память я пока не жалуюсь! Вот вы меня сколько раз брали, а никаких документов никогда найти не могли, потому что их просто не было! Любой клочок бумаги – это улика! А вот сюда, – он снова постучал себя по лбу, – не влезешь!

Гуров выписал с ксерокопий всю нужную информацию, а потом долго рассматривал фотографию молоденькой, довольно симпатичной девушки, чья жизнь так рано и трагически оборвалась.

– Вот и я, бывает, достану и смотрю, – неожиданно сказал Нестор. – Хорошая бы из нее жена для Женьки получилась! Да не судьба! Жалко ее! И Илью я, по большому счету, понимаю, но, если за смертью моего сына стоит он, пусть молится, если умеет, и место на кладбище готовит.

– Все никак старые замашки оставить не можешь, – покачал головой Гуров и поднялся. – Значит, завтра к одиннадцати все должно быть готово, – напомнил он.

– Ты сказал – я услышал, тем более что сам в этом кровно заинтересован.

– Ну, тогда у меня пока все. – Лев собрался уходить, но его остановил вопрос Нестора:

– Может, поешь чего, а то чаем сыт не будешь? У меня кухня хорошая, еще никто не жаловался!

– Да нет, поеду, – отказался Гуров, а потом, подумав, добавил: – Слушай, у меня к тебе просьба.

– Шутишь? – удивился тот. – Все что смогу.

– Тогда продай мне бутылку своего самого лучшего коньяка или виски, только настоящего, а еще сигарет, тоже настоящих.

– Продать? – удивился и даже возмутился Нестор. – А в подарок ты принять не можешь? – Но, встретив жесткий взгляд Льва, сказал: – Понял, ты даже такую мелочь от меня взять не хочешь! Но хоть по закупочной цене, может, согласишься заплатить?

– Соглашусь, – кивнул Гуров.

Нестор распорядился, и через несколько минут официантка принесла полиэтиленовый пакет, в котором что-то лежало. Лев отдал десять тысяч рублей, даже еще не зная, за что именно, и Нестор пошел проводить его до машины. В служебный коридор из зала доносилась уже более громко звучавшая музыка, раздавались веселые голоса и смех. А вот Гурову с каждым шагом становилось все более и более погано, потому что предстоял одинокий вечер, когда он останется один на один со своими мыслями и теми совершенно справедливыми – чего уж душой кривить? – словами, которые он сегодня выслушал от своих друзей. И единственное спасение от тоски и отчаяния лежало сейчас в пакете, который он нес.

Приехав домой, Лев начал было готовить себе ужин, а потом бросил – не то у него состояние, чтобы возиться. Открыв, наконец, пакет, он достал оттуда бутылку дорогущего японского виски «Сантори» и блок настоящего, американского, «Мальборо». Все это вместе никак не могло стоить десять тысяч рублей и он, помотав головой, пообещал себе высказать кое-что Нестору. Но позже! А сейчас он налил себе полстакана и залпом выпил, после чего сел и закурил, хотя уже много лет как бросил. На душе было так погано, что словами не описать, а, поскольку на голодный желудок его быстро повело, мысли в голове начали вертеться самые нехорошие. «В какую же сволочь я превратился! – думал он. – Прав Петр! Я действительно зазнался. Решил, что мне все позволено. Это не Болотина, это меня надо было мордой по столу возить! И не фигурально, а в самом прямом смысле! Орлов еще поделикатничал, я и не таких слов заслуживаю. Но что же такое со мной произошло? Ладно, хрен с ним, с моим гонором! Характер у меня всегда был тяжелый. Но мозги-то мои кто отключил? Неужели я начисто разучился разбираться в людях, раз не понял, что представляет собой Попов? Вот с Нестором, этим бывшим «братком», на совести которого немало человеческих жизней, я сидел и нормально разговаривал, а на Попова, еще даже не зная истинного положения вещей, взъелся и вел себя как последняя скотина! Представляю себе, что он обо мне подумал! Или это меня Данилин накрутил, и я уже заранее решил, что этот достойнейший человек, которому я в подметки не гожусь, тварь последняя? Я стал настолько подвержен чужому влиянию? Ладно, ясно, что Виктору не позавидуешь – родную дочь потерял, но с водителем тем он как обошелся? Чем он лучше того же Нестора? Тот ведь тоже сына потерял! Господи! Как же мне теперь людям в глаза смотреть? Орлову? Стасу? Как мне извиниться перед Поповым? Как доказать ему, что я не законченная сволочь, которых в полиции, к сожалению, немало, которая, пользуясь своей властью, стремится самоутвердиться за счет тех, кто не может ей противостоять? Как объяснить ему, что я просто зарвавшийся дурак, возомнивший о себе невесть что? Но я ведь исправлюсь! Я больше таким не буду! Я стану чутким и внимательным!»

Гуров занимался самобичеванием, перебирая все ошибки, которые совершил в жизни, – а у кого их нет? – копался во всех своих грехах, а сам тем временем подливал и подливал себе в стакан и курил одну сигарету за другой. Он вспоминал, каким был в молодости: наивным, чистым, легко смущался и краснел, а главное, свято верил в закон. А каким он стал сейчас? Матерый волчара от сыска, для которого не осталось ничего святого! Которому уголовники, как бывшие, так и настоящие, гораздо ближе и понятнее, чем нормальные люди! Да для него нормальных людей уже и не осталось, он в каждом видит потенциального преступника! Подозревает черт-те в чем! А человек, может быть, ни в чем и не виноват! Вот и Маша! Ну, собирала она сумку, ну, отбирала вещи поновее и понаряднее, так она же актриса, тем более что едет за границу, а он себе напридумывал! Бедненькая! Как же ей с ним тяжело!

Лев напился не то чтобы в стельку, но мысли стали путаными и бессвязными, и он, даже не посмотрев на часы, решил немедленно извиниться перед женой за свои гнусные подозрения и позвонил Марии. Она ответила ему сонным голосом, но, едва услышав его затрудненную речь, мигом всполошилась:

– Лева! Что с тобой? Ты заболел?

– Маша! Ты меня прости! Я последняя сволочь! – пьяным, расслабленным голосом говорил он. – Я знаю, что тебе все эти годы было со мной очень трудно, но я обещаю тебе, что больше этого не будет.

– Лева! Ты меня пугаешь! – уже истерически визжала она. – Что с тобой происходит? Ты пьян? Почему? Что случилось?

Объясняться с ней подробно у Гурова сил не было, и он просто пробормотал:

– Извини, я больше не могу говорить. Сама потом все поймешь! – и отключил телефон.

Решив, что часть своей вины перед женой он, извинившись, искупил, а с остальным разберется завтра, Лев выпил еще и собрался было пойти лечь спать, но понял, что на это у него сил уже не осталось, и, уронив голову на стол, забылся тяжелым, пьяным сном. Звонил, надрываясь, его сотовый, разрывался стационарный телефон, но он этого уже не слышал.

Очнулся Гуров оттого, что его кто-то старательно поливал водой. Он с трудом поднял голову и увидел перед собой Крячко. Тот стоял и смотрел на него с неописуемо брезгливым выражением лица, держа в одной руке чайник, а в другой – сотовый телефон, в который и сказал:

– Петр! Все нормально! Гуров не застрелился! Жив-живехонек! Его вчера, видимо, душевные муки терзали, но он их победил! Он же у нас герой! Утопил их, на хрен, в виски! И дело с концом! Больше пол-литра выжрал, алкаш ненаглядный! Можешь войти и полюбоваться!

– Я забыл закрыть дверь? – пробормотал Гуров.

– Нет, Левушка! Дверь ты закрыл! Только у пожарных подъемники существуют! – язвительно проговорил Стас. – Хорошо еще, что окно у тебя в кухне открыто было, не пришлось ничего взламывать! А вот мне на старости лет пришлось по твоей милости новую технику осваивать!

Стас пошел открывать дверь Орлову, и в кухню вернулся уже с ним. Петр стоял молча, раскачиваясь с пятки на носок, и смотрел на Гурова таким взглядом, что Льва, хоть и пьян был, проняло, и он отвел глаза.

– Давай-ка его под холодный душ – он и не таких в чувство приводил! – предложил Орлов. – А вот потом и поговорим, потому что сейчас это бесполезно! А мне ему очень много чего сказать хочется!

Даже в таком состоянии черта лысого они бы с Гуровым справились, если бы тот решил сопротивляться, только он и не думал этого делать и покорно пошел в ванную сам. Под надзором Крячко стоял, клацая зубами, под холодным душем, чувствуя, как хмель постепенно выветривается, а точнее, вытекает вместе с водой из его головы. Когда они вернулись в кухню, закутавшегося в большой махровый халат Льва уже ждала большая чашка крепкого сладкого чая, а вот остатки дорогущего виски закончили свою жизнь в раковине – судя по запаху, Петр просто вылил туда все, что оставалось в бутылке.

– Пей! – приказал Орлов, кивая на чашку.

Обхватив ее обеими руками, чтобы хоть так немного согреться, Гуров начал прихлебывать чай, избегая смотреть в сторону друзей.

– Что? Стыдно стало? – спросил Петр. – Да если бы я после каждого разноса, что мне начальство устраивает, горе водкой заливал, то давно уже лежал бы в психушке с белой горячкой или сдох от цирроза печени. А тебя, видишь ли, один раз против шерстки погладили, и ты скис! Причем не чужие погладили, а свои! И за дело, а не просто потому, что шлея под хвост попала! А ты слабаком оказался! Щенок! Слизняк! Да ты даже напиться не смог, как нормальный мужик! На истерику потянуло! Ты какого черта Маше позвонил, насмерть ее перепугал, а потом на ее звонки отвечать не стал? Она и меня, и Стаса с постели подняла – подумала, что ты с пьяных глаз застрелиться решил!

Услышав это, Гуров вскинулся, но Петр успокоил его:

– Позвонил я ей уже, сказал, что все в порядке!

– Я не из-за твоего разноса! – буркнул Лев. – Просто понял, что сам не заметил, как в дерьмо превратился!

– Правильно понял! – безжалостно подтвердил Орлов.

– А напиваться я не собирался, только хотел, чтобы нервы отпустило – я же и ночью почти не спал, и потом весь день, как угорелый, носился. Просто не учел, что почти ничего не ел, вот меня и подкосило.

– Ты под свой нервный срыв теоретическую базу не подводи! – безжалостно заявил Петр. – Мог бы валерьянки выпить! Или пустырника! А тебя, видишь ли, на виски потянуло! Ладно бы просто водки нажрался, так тебе ведь и здесь выпендриться захотелось! Виски ему подавай! Сигареты американские! Даже в таком состоянии тебе нужно от всех отличиться!