Выстрел в спину. Обречен на победу

– Понял, какие слова знаю? А ведь то не слова. – Он взялся за графин, выпил два стакана подряд и извлек из кармана свой платок-полотенце. Усаживаясь в кресло, он вновь сопел, охал, морщился, в общем, страдал, словно великомученик.

– Женщины – публика тяжелая, – сказал он. Лева хотел улыбнуться, но, встретив серьезный взгляд, воздержался. – Ты, братец, умен, возможно, даже талантлив, да вот чувства собственного достоинства тебе не хватает. Что это ты девочке так с собой держаться позволяешь? Там, в вашей оперативной обстановке, ты можешь клоунаду разыгрывать, фигли-мигли разные. А уж коли здесь встретились, обязан держать себя достойно. Она ведь тебя чуть ли не ударить здесь собиралась. А ты знаешь, кого бьют? Бьют только человека, который разрешает себя ударить.

– Не понимаю, – смущенно пробормотал Лева.

– Вижу. То и плохо. Вдумайся. Ты не Лева Гуров, ты – это полковник Турилин, друзья по работе, вся наука, которая на нас работает, все – ты. Так и держись. Если убежден, что нельзя тебя ослушаться, убежден – хамить тебе невозможно, любыми глазами на человека гляди, он точно поймет, что ему позволено, что – нет. Силу за собой чувствуй, другие ее вмиг почувствуют. – И вдруг без всякого перехода спросил: – Как дальше-то жить будем? Что предпримем, товарищ инспектор уголовного розыска?

Лева хотел изложить свой план, вовремя вспомнил указание Турилина и сказал:

– Мне Константин Константинович запретил пока на ипподроме появляться.

– Костя? Испугался за тебя, значит? – Следователь снял телефонную трубку, начал набирать номер. – Сейчас мы с ним посоветуемся.

Лева не удивился, что следователь называет Турилина по имени. Все старики друг друга знают. Кости, Вани, Васи. Либо они вместе строили и копали, либо воевали. Все друг другу обязаны по гроб жизни. Если не один другого вытаскивал из-под огня, значит тот вытаскивал из иного месива его брата. Почему-то по служебным вопросам они разговаривали всегда сугубо официально, и Лева не удивился, когда, соединившись с полковником, следователь сказал:

– Константин Константинович? Здравствуйте. Из прокуратуры города…

Глава седьмая

Нина работала на кругу. Двухлетний жеребенок, которого она водила по дорожке шагом, поступил на ипподром с завода в апреле, сейчас июль, жеребенку пора участвовать в бегах, а он рысь как следует не освоит. Четверть круга пройдет – запрыгает, галопом ему хочется. Не понимает, что он рысак, да еще королевских кровей, должен осенью по своему возрасту выигрывать, он же все балуется, даже по седьмой группе проигрывает. Сейчас опять, словно впервые услыхал воробья, закосил, зафыркал, прыгать его потянуло, Нина строго одернула жеребенка, заставила идти шагом.

Как всякая женщина, Нина мгновенно почувствовала внимание к себе писателя. Ей нравилась его фигура, изящный костюм, нравилась стеснительность, постоянный вопрос в глазах, голубых, мальчишески наивных. Когда там, на аллее ипподрома, Лева поднял решетку, посмотрел на Нину с отвращением, начал говорить обидные слова, она потеряла голову. К сожалению, ей часто приходилось давать отпор мужчинам, особенно в первые месяцы работы на ипподроме. Но те, прежние, ждали от нее удара, даже признавали ее право на физическое сопротивление, встречали его подготовленными, с шуткой или пьяной руганью, защищались. Лева упал, так как не ожидал ничего подобного. Она бежала, бежала и плакала. В глазах его она увидела презрение. И этот взгляд больнее всего оскорбил ее. Бессонной ночью эмоции постепенно утихли, уступили место рассудку. Писатель что-то разузнал, значит выведывал за ее спиной. Кто-то из работников мог видеть ее у этого люка. Писатель теперь собирает материал для газеты, то есть собирается сделать то, чего Нина более всего боялась – огласки, тенденциозной, обывательской, грязной оценки происшедшего. Увидев его в кабинете, Нина снова захотела поднять руку, следователь за спиной вовремя закашлялся, а то быть бы беде.

Она послушно сидела в коридоре прокуратуры и ждала. Журналы лежали у нее на коленях, она их даже не развернула. Лева все не выходил, она радовалась отсрочке, ведь необходимо подготовиться. Как теперь вести себя с ним? Значит, она ударила не рыскающего в поисках сенсаций писаку, ударила офицера, инспектора уголовного розыска, человека, который искал убийцу, старался ей, Нине, помочь. Что же теперь делать, как вести себя с ним? Инспектор уголовного розыска. Ас, сказал следователь. Но ведь в уголовном розыске работают либо самбисты, либо боксеры, на худой случай штангисты. Худенький юноша, если бы не рост, жокеем мог бы стать. Как он бандитов и убийц выслеживает и арестовывает? Где холодный взгляд, тяжелые плечи, уверенная поступь? В прокуратуре тоже сидит какой-то дачник, пенсионер, опившийся чаем. Инспектор на эстрадного гитариста похож, разве что прическа поприличнее. Нина с ужасом ждала появления Левы. Он вышел из кабинета веселый, улыбающийся, протягивая ей руку, сказал:

– Нина, я давно хотел вам предложить, – мимо проходили какие-то люди, он наклонился к ее уху и тихонько поцеловал, – маленькую сделку: за каждый ваш удар – два поцелуя, договорились?

…Воспоминания не мешали Нине работать. Она чувствовала шаг жеребенка, слышала его, копыта ударяли ритмично. Выйдя на прямую, Нина решила пустить жеребенка в резвую, надо выяснить в конце концов, почему он так стоит на испытаниях. Жеребенок послушно принял посыл, копыта застучали чаще. Нине не нужен был секундомер, она знала, едет четверть в тридцать шесть секунд, то есть может пройти дистанцию примерно за две минуты двадцать пять секунд. Для двухлетки, участвующей в испытаниях по седьмой группе, просто отлично. Сколько он в таком темпе может выдержать? Миновали вторую четверть, вошли в третью, неожиданно сзади раздался стук копыт. Нина, не оглядываясь, вслушивалась в настигающий их шаг, как в музыку, хотя никакой мелодии не было. Такая неумолимая печать шага рысака лучшая музыка для наездника. Нинин жеребенок все держался в свои тридцать шесть. По тому, как мощно настигал их соперник, Нина определила, что он бежит в тридцать одну. Так ровно и четко идти мог только Григорий, но он сейчас в деннике. Рысак проплыл мимо, будто Нина не ехала, топталась на месте, жеребенок ее, желая догнать нахального соперника, запрыгал, наездница осадила его, взяла в руки, сама смотрела на удаляющегося гнедого. Она мгновенно узнала и наездника и рысака. Ехал мастер Тенин, только он умел в качалке сидеть как на троне, расправив плечи и гордо откинув голову. Его гнедой жеребец Ринг бежал великолепно, еще недавно он показал две минуты двенадцать, сейчас был готов на две ноль пять.

Нина успокоила своего двухлетка, заставила шагать. Она видела гнедого Ринга лишь мгновение, но ей и этого было достаточно. Готовность и классность рысака наездник определяет с одного взгляда. Нина заторопилась на конюшню взглянуть на Григория, она не видела его уже часа полтора. Осталось чуть больше недели, держись, Гриша, у тебя появился достойный соперник. Нина не знала, радоваться ей или огорчаться.

У конюшни Рогозин с Левой возились с «американкой», правили у нее колеса, восьмерило чуть-чуть. Нина бросила жеребенка на попечение встретившего их Николая, даже не взглянув на Леву, о котором думала последние часы, прошла к денникам. Гладиатор заржал.

– Выводить, Нина? – спросил подошедший Рогозин.

За последние дни он впервые назвал ее по имени. Нина, оторопев, кивнула и радостно ответила:

– Выводите, выводите, Михаил Яковлевич.

Гладиатор выбежал на солнце, играя, делал вид, что пугается тени от столба, описал вокруг конюха круг и замер. Он отлично понимал – людям необходимо полюбоваться на него, ну что ж, пусть любуются, ему не жалко. Он стоял, свободно и в то же время картинно изогнув шею, раздувал ноздри, не двигаясь, перекатывал под лопатками мощные мышцы. Черный шелк кожи был так тонок, что просвечивали голубые вены. Нина провела полотенцем по крупу, смахнула опилки, кожа, до этого блестевшая, засверкала.

– Не воображай, грязнуля. – Нина протирала жеребенка полотенцем, ласка ее рук никак не сочеталась с нарочито серьезным тоном. – Я сейчас покажу тебе одного товарища, ты лишь взглянешь и поймешь, не зря он тебе через бабушку родственничком приходится. Он с тебя спесь собьет.

Коля уже подкатил качалку, Рогозин запрягал, жеребец взял железный мундштук, будто сахарный. Нина заняла свое место, конюхи отскочили, рысак стоял. Выдержав солидную паузу, – ведь необходимо напоминать, кто здесь главный, – Гладиатор медленно двинулся. Он не жеребенок, не какой-нибудь заштатный рысачок-трехлеток, ему не пристало бежать на круг рысью. Медленно, медленно, каждый шаг – в историю, он еще сдерживался, бежать-то все-таки хочется.

– Понял Григорий, все понял, – скупо улыбнулся Рогозин. – Видал, Виталий на Ринге проехал, зацепил Нинку, зашебуршилась девочка. Хорош Ринг, спору нет, капитальный жеребец, класс, школа, все при нем. А Григория ему все равно не объехать.

Когда Нина с букетом алых гвоздик появилась у конюшни, Рогозин зыркнул из-под нависших бровей и, как жук, уполз в темноту. Он не поздоровался, молча ушел, пока наездница переодевалась, так же молча запряг Нине жеребенка. Только когда она отъехала, повернулся к Леве.

– В хахали решил запрячься? На этой дорожке тебе не проехать.

Николай увел трех жеребят на выводку. Лева скинул пиджак, засучил рукава, схватил ведро, может, воды принести? Рогозин ушел в денник, молча начал колдовать над копытом серого жеребца по кличке Вымпел. Лева упрямо вошел в денник, сел в углу на опилки, это в своих-то блестящих дакроновых брючках. Он уже понял, молчание старого конюха прочно. Плетью обуха не перешибешь, решил он, надо подойти с другого конца. Лева честно, без утайки рассказал Рогозину все. Рассказал свою версию убийства Логинова, о билетах, о подкове, сознался, что одну подкову унес он, Лева. Последний факт особенно подействовал на Рогозина, ведь действительно пропали две подковы, а не одна. Конюх перестал привязывать компресс, сел, обнял ногу лошади, прижался к ней, слушал Леву уже внимательно и смотрел на него. Слукавил Лева только в одном месте: он сказал, что Нина якобы сама заявила о найденных билетах тотализатора. И будто бы она сказала: без помощи настоящего специалиста вам не разобраться. Лучше Рогозина Михаила Яковлевича на всем ипподроме конюха и человека вам не найти. Откройтесь Михаилу Яковлевичу, не пожалеете, он один помочь может.

В этом месте конюх не выдержал и сиплым голосом пробурчал:

– Врешь, как двухлеток скачешь.

Все грехи человеческие Рогозин приписывал двухлетним, поступающим с завода жеребятам. Лева уже привык, не обиделся, доказывая, что он значительно обогнал в хитрости не только жеребят, но и взрослых призовых рысаков, напомнил конюху, как он, инспектор уголовного розыска, без сомнений открылся Рогозину.

– Скачи, скачи, – сказал Рогозин, выходя из денника.

Лева поплелся следом. Рогозин расхаживал у конюшни, скреб в затылке, думал. Лева присел в сторонке, не мешал. Рогозин выкатил качалку, начал снимать колесо. Лева молча стал помогать. Несколько минут они трудились молча, наконец Рогозин спросил:

– Чего же ты хочешь, нескладеха?

Лева объяснил, что покойного мастера не знал, не может понять, почему он так странно вел заезд перед смертью. Кто и чем мог его так рассердить?! Рогозин вновь задумался, они молча трудились, один размышлял, другой ждал. В это время подъехала Нина.

Лева заметил перемену в Рогозине – старый конюх подобрел, повеселел, даже улыбнулся невзначай. Хотя говорил он о вещах, никакого отношения к делу не имеющих, Лева слушал внимательно, боясь слово пропустить. Случается, люди зазорным считают помочь следствию, обронят самое главное, словно случайно, а дальше твое дело, подобрал важную информацию или валяться оставил.

Ровно в шестнадцать часов Гуров вошел в кабинет Турилина. Отменив свое запрещение появляться на ипподроме, полковник попросил Гурова прибыть к этому времени. Кабинет начальника отдела уголовного розыска ничем особенным не отличался, лишь сейф в углу да телефонов многовато.

Турилин пригласил Леву к себе, хотя вполне мог дать ему указания по телефону. Под нажимом следователя прокуратуры полковник разрешил Леве вернуться на ипподром, но отнюдь не был уверен в правильности своего решения. Преступник опасен, работать рядом с ним следует крайне осторожно и быть готовым к прямому столкновению. Оружия Гуров, конечно, с собой не носит, правильно делает. Что ему сказать, как еще раз предупредить? Либо верить, что он готов к такой работе, либо отстранять.

– Поезжайте в редакцию, – Турилин мельком взглянул на подчиненного. – Нехорошо получается, Лева, бумажку в журнале мы получили, а очерк не пишем. Некрасиво. Сейчас главный редактор совещание проводит, вы у дверей подождите. Вы меня поняли?

– Да, Константин Константинович, – Лева кивнул. – Показаться сотрудникам журнала. К редактору заходить?

– Естественно. Валя вас ждет.

– Вместе учились или воевали? – поднимаясь, осведомился Лева.

Полковник что-то искал в ящике стола и рассеянно ответил:

– С Валькой? С Валькой мы Гамлета на пересменку… – он поднял на Леву взгляд, резко захлопнул ящик. – Какое вам дело, собственно? Главный редактор журнала – Валентин Сергеевич Краснов. Марш отсюда, сыщик, видите ли, выискался.

«Быть или не быть», напевал Лева по дороге в редакцию. Интересно на полковника в роли Гамлета посмотреть. Лева уже представил, как рассказывает в отделе о юношеском увлечении начальника, даже руки потирал.

В редакции на дверях не хватало досок крест-накрест и плакатика: «Все ушли на фронт». Лева подергал холодные никелированные ручки, заглянул в приемную. Секретарша пила чай, не ожидая вопроса, сказала:

– Редколлегия.

– Извините. – Лева прикрыл за собой дверь, давая понять, что уходить не собирается.

Стремясь сохранить губную помаду, секретарша пила чай, смешно складывая губы буквой «о». Леве захотелось дунуть в этот перламутровый кружочек. Он попытался представить, как журналисты знакомятся с секретаршами. В уголовном розыске, когда требуется подлизаться к секретарше, существует испытанный прием. Следует потереть глаза, зевнув, намекнуть, мол, ночка сложилась непростая, бандит уходил, отстреливаясь. По правилам игры можно рассказывать все, кроме правды, хвастаться настоящими делами считается дурным тоном. Инспектор сочиняет, а секретарша знает, что он сочиняет. Однако такие мелочи не лишают никого удовольствия, опытный рассказчик за ерундовую новеллу может получить почти невозможное, к примеру, ему отпечатают справку для начальства не завтра, а до обеда.