Шакалы

– Профессия. Твое дело – сцена, мое – задавать вопросы, и я чертовски от них устал.

– Ты абсолютно нелюбопытен и ничего не боишься.

– Легенда. Я любопытен, многого боюсь, имею полный набор недостатков, свойственных человеку. Отличаюсь от большинства лишь тем, что лучше тренирован, по мне не видно, но я за это плачу. Спи, все проходит.

– Из Библии?

– Возможно, но я знаю, что так сказал царь Соломон. Спи.

* * *

Сравнительно недавно, когда аэропорт Шереметьево только открыли, это было потрясающее своей чистотой и порядком здание. Молодые, живущие неподалеку москвичи даже приезжали сюда отдохнуть, выпить в баре чашку кофе и рюмку коньяку, закусить вкусными бутербродами, перекинуться шуткой с чистенькими, вежливыми, даже элегантными барменшами, вообще поглазеть на эту нездешнюю жизнь, почувствовать себя иностранцами.

Соломон был прав, когда написал на кольце, подаренном сыну, что «все проходит». Сегодня Шереметьево, возможно, и отличается от Казанского вокзала, в аэропорту поменьше гадалок и тяжело пьяных мужиков, но на полу спят, к бару и буфету не подойти. А если и пробьешься, быстро поймешь, что лучше было этого не делать. Россия проглотила Шереметьево, даже не шевельнув челюстями, превратила иностранца в продукт знакомый, привычный. В Шереметьеве, как на любом московском вокзале, имеется табло, оповещающее доверчивых людей о прибытии и убытии рейсов. Человек с минимальным жизненным опытом прекрасно знает: сообщениям табло верить нельзя, и за электронное вранье никто ответственности не несет. В справочном бюро сидят девушки, которых выгнали за грубость из других справочных, чудом сохранившихся еще в Москве.

Сыщики, встречавшие рейс из Парижа, знали, во сколько он должен прибыть, взглянули на табло равнодушно, следуя заповедям Козьмы Пруткова: написанному не поверим. Проведя блицопрос толпившихся у дверей нервных встречающих, оперативники выяснили, что лайнер из Парижа сел благополучно и выпускать прилетевших людей будут именно через данные стеклянные двери.

Гуров считал встречу нормальной перестраховкой, но распорядился, чтобы все провели на высшем уровне, даже попросил Станислава Крячко возглавить группу.

* * *

Юлия летела первым классом, небольшой чемодан она взяла с собой в самолет, чтобы в аэропорту не ждать, пока прибудет багаж, не толкаться у транспортировочной ленты.

Утром в отеле к ней в номер заглянул заботливый врач, который ее осматривал накануне, галантно пошутил, мол, красивая женщина красива при любых обстоятельствах. Однако вчера у нее был небольшой нервный срыв, и врач обязан на нее взглянуть, хозяин беспокоится о репутации отеля.

Утром Юлия действительно чувствовала себя дискомфортно, несколько подавленной, побаливала голова. Доктор померил ей давление, почему-то внимательно осмотрел глазные яблоки, поморщился, недовольно покачал головой.

– Мадемуазель, вы намерены лететь именно сегодня? – спросил он, открывая свой чемоданчик.

– Я абсолютно здорова, доктор, – ответила Юлия. – Дайте мне какую-нибудь таблеточку от головной боли. Как себя чувствует мой знакомый?

– Мсье проживает в отеле?

– Нет. – Юлия смешалась, она не знала, в каком отеле остановился Виктор, как его фамилия. – Неважно, дайте мне таблетку, и спасибо за внимание.

– Таблетки… – Доктор достал из чемоданчика шприц, распечатал упаковку. – Весь мир помешался на таблетках. Я вам сделаю маленький укольчик, вы будете чувствовать себя великолепно.

– Доктор, – Юлия отстранилась, – терпеть не могу уколы.

– Не капризничайте, мадемуазель, посмотрите в окно, вы даже ничего не почувствуете.

Она покорно взглянула в окно, укол ощутила, но боли не было, а действие произошло мгновенно, казалось, она хлебнула изрядную порцию виски, только никакого противного вкуса во рту, лишь нахлынула легкость, исчезла головная боль и поднялось настроение.

В аэропорт ее проводили два молодых симпатичных полицейских в штатском. Один было попытался вновь расспрашивать ее о вчерашнем происшествии, но второй, видимо старший, перевел разговор на шутливую тему:

– Хорошенькая блондинка в Париже – всегда источник повышенной опасности. Эти психи наверняка вас с кем-то спутали, мадемуазель. Мы разберемся, разыщем мерзавцев и примерно накажем.

Юлия чувствовала себя превосходно, парни ей очень нравились, она еле удержалась, чтобы не расцеловать их на прощание.

В самолете она попала в руки очаровательных профессиональных стюардесс, в первом классе летело лишь четверо серьезных мужчин среднего возраста, которые сразу занялись своими бумагами. Перелет продолжался чуть больше трех часов. Юлия дремала или грезила, думала о Николае Алентове, о котором, находясь в Париже, практически не вспоминала. Он ей нравился; возможно, Юлия даже была влюблена. Алентов чем-то походил на отца, такая же надежность, сила и честность, но без занудства и постоянного стремления воспитывать ее и переделывать по своему усмотрению. Кроме всего прочего, Николая искренне не интересовал отец, мало того, молодой политик подчеркнуто дистанцировался от магната и недвусмысленно дал Юлии понять, что если она хочет поддерживать с ним отношения, то Юрий Карлович должен знать об этом как можно меньше.

Юлия понимала: Николай тщеславен и честолюбив, желает быть самим собой, а не только мужем и зятем. В последний вечер, слегка выпив, Николай признался, что на следующих выборах собирается не возглавлять команду Президента, а выставлять свою кандидатуру, даже пошутил:

– Юлия, если ты тронешься умом и рискнешь выйти за меня замуж, то можешь стать первой леди матушки-России.

Перед посадкой Юлия выпила бокал шампанского и вскоре уже стояла напротив очень молодого и чрезвычайно серьезного пограничника. Она часто бывала за границей и давно отметила, что российские пограничники самые серьезные и неулыбчивые парни в мире, а уж о том, чтобы русский страж границы пошутил, не могло быть и речи.

Юлия получила свой паспорт, подхватила чемоданчик, прошла через открывшийся турникет, когда услышала над головой радостный возглас:

– Юлия Юрьевна, какая радость! – Мужчина лет сорока, высокий, элегантный, со смеющимися глазами, забрал у нее чемодан. – Вижу, вы меня не помните. Я однажды был в вашем доме, знаком с матушкой и батюшкой.

Сначала Юлия взглянула на мужчину недоверчиво, но его искренняя улыбка, в особенности, что он назвал мать и отца старомодно и почтительно, внушили девушке доверие, и она улыбнулась.

– Признаться, не помню, – призналась Юлия. – Вы тоже из Парижа?

– Нет, я провожал друзей. У вас багаж или вы налегке? – Он слегка взмахнул чемоданчиком.

– Все здесь, я девушка не фасонистая, нарядов много не вожу.

– Великолепно, тогда мы воспользуемся депутатскими привилегиями, минуем любимую очередь. – Он увлек Юлию к боковому выходу. – Я провожу вас до вашей машины.

* * *

Валентин Нестеренко и Илья Карцев летели тем же самолетом, но отнюдь не первым классом, потому на пограничном контроле попали в небольшую очередь. Юлию они при выходе из самолета уже не видели. У бывших оперативников не было багажа, они сразу устремились по зеленому коридору на выход.

– Минуточку, господа! – остановил их молодой таможенник. – Вы уже прилетели, торопиться вам некуда. Это все ваши вещи? – Он сверлил их взглядом, кивнул на спортивные сумки.

– Как видите! – Илья тряхнул своей сумкой. – Желаете взглянуть?

Таможенник смотрел настороженно, на улыбку Ильи не реагировал.

– Были в Париже, и никаких подарков, сувениров?

– Молодой человек, – вмешался Нестеренко, – мы были в командировке, сейчас торопимся.

– Валюта, золото, драгоценности? – Таможенник разглядывал декларации.

– Там написано, – раздраженно ответил Илья.

– Я грамотный. – Таможенник медлил, сзади уже подходили люди, собиралась толпа.

Со стороны зала быстро подошел Крячко, сунул под нос таможеннику свое удостоверение.

– Извини, парень, они торопятся! – схватил Нестеренко за рукав, потащил за собой. – Она с багажом или без?

– Ручная кладь, – ответил Илья.

– Мать вашу! – Крячко оглянулся в поисках своих людей.