Джентельмен удачи

Он вдруг полез во внутренний карман и, вытащив оттуда пистолет, передернул затвор.

– Ничего себе! – сказал Палец. – А говорил, настрелялся!

– Мне положено, – сухо сказал Иваныч. – Нам сейчас кровь из носу убраться отсюда надо. Поезд – слишком медленно. А если тачку возьмем, в самый раз будет.

Машина приближалась. Они уже слышали ровный гул мотора, к которому постепенно начал примешиваться странный бухающий звук, словно кто-то заколачивал сваи.

– Что за черт? – растерялся Иваныч. – Это что за агрегат едет? Не соображу что-то.

Палец хохотнул и с довольным видом заявил:

– Ну ты даешь, Иваныч! Это же они в салоне музычку слушают! Не врубился, что ли? Отдыхают культурно.

– Что же они, козлы, по ночам музыку слушают? – пробормотал Иваныч, смущенный своей ошибкой. – Это непорядок! За это по соплям дают! Слышь, Палец, ты найди камень какой-нибудь. Иначе эти суки не остановятся. Их за живое задеть надо. Только поаккуратнее, слышишь?

Палец с готовностью принялся шарить под ногами и через мгновение поднял с земли увесистый булыжник.

– Я их задену за живое! – пообещал он.

Из-за пригорка вылетела сверкающая огнями машина. Мчалась она лихо, километров под сто пятьдесят, высоко подпрыгивая на выбоинах, точно собиралась взлететь. Внутри машины, точно диковинный мотор, упруго колотил басовый барабан.

Автомобиль промчался мимо них одним махом, но Палец обладал не только длинным языком, но и на редкость твердой рукой. Камень, пущенный им, врезался точнехонько в заднее левое крыло. Звук был такой, будто машина переломилась пополам. Как ни были беззаботны ее пассажиры, их тоже напугал этот внезапный удар.

Машина завиляла, завизжала тормозами и метров через тридцать остановилась, едва не слетев в кювет. Вся троица во главе с Иванычем уже бежала к ней.

Из машины, пошатываясь и ругаясь матом, выбрался какой-то толстяк. Не отходя далеко от машины, он расстегнул брюки и принялся мочиться на асфальт, ни на что не обращая внимания. Кроме него на шоссе появились еще двое, пожиже комплекцией, но не менее пьяные. Эти не стали заниматься физиологией, а попытались понять, что случилось с машиной. Чиркая зажигалками, они принялись рассматривать обшивку, и в этот момент из темноты на них налетел Иваныч с компанией.

Иваныч с разгона впечатал одного из алкашей в боковую дверцу. Тот крякнул, подломился в коленях и сполз на асфальт. Иваныч не дал ему расслабиться, схватил за волосы, выдернул наверх и со всего размаху сунул мордой в крышку багажника. Раздался удар, похожий на гонг, и пьянчуга вырубился окончательно. Вик тем временем повалил на дорогу второго и для убедительности несколько раз саданул ему ногами по ребрам. Палец нырнул в салон машины – это оказался черный «БМВ» – и с оптимизмом сообщил, что больше никого нет, а в машине до хрена выпивки. Толстяк, про которого на некоторое время все забыли, пребывал в прострации и почему-то никак не реагировал на происходящее. Он продолжал тупо делать свое дело и даже не поворачивал головы в ту сторону, где валяли его товарищей. Наконец он закончил и на полусогнутых побрел к машине.

– Что с ними будем делать? – озабоченно спросил Иваныч, который теперь полностью контролировал ситуацию на дороге. – Надо сматываться отсюда.

– Мочкануть? – с энтузиазмом предложил Палец.

Вик молча отпихнул его и сказал:

– Ничего с ними не надо делать. Они пьяные в хлам. Бросим их здесь – кто их возьмет?

– Рискованно! – покачал головой Иваныч.

– А у нас сейчас все рискованно, – возразил Вик. – Разве не так?

Толстяк подвалил к ним вплотную, долго пялился, не узнавая в темноте. Потом заговорил, едва ворочая языком. Они не могли разобрать ни одного слова. Тогда Вик молча схватил его за грудки, оттащил от машины и с силой пихнул в кювет. С коротким криком толстяк, точно куль, повалился в канаву, сделал неуклюжую попытку подняться, но окончательно рухнул на землю и затих.

– Видел? – спросил Вик. – Он теперь до утра спать будет.

– Тогда поехали! – скомандовал Иваныч. – Этих тоже уберем с дороги, и вперед.

Когда взялись за скорчившихся на асфальте пьянчуг, один из них зашевелился и с хмельной храбростью заявил:

– Я вас достану, паскуды! Кровью харкать будете! Я вас под землей найду!

– Как раз туда мы тебя сейчас и определим! – обрадовал его Иваныч и натренированным ударом в челюсть отправил говоруна в канаву, а заодно и в нокаут.

Второй пьяный не угрожал, но, когда его сбрасывали в кювет, заныл:

– Вы еще пожалеете, мужики! Вы не знаете, с кем связались! Лучше разойдемся по-хорошему!

– Лучше некуда! – сказал Иваныч, прежде чем обрушить на голову пьяного тяжелый кулак. – Отдыхай, чудо!

Покончив с пьяной компанией, они забрались в «БМВ» и тут же уехали. Музыку включать не стали, но жали на всю железку. Когда посветлело небо, они уже въезжали в пригороды Саратова. Не доезжая поста ГАИ, остановились, бросили машину и поодиночке разошлись.

Глава 3

Гуров проснулся, едва за окнами начало светлеть небо. И первое ощущение, испортившее пробуждение начисто, – огромное чувство недовольства собой. Он не сразу сообразил, откуда взялось это чувство, но потом повернул голову и все вспомнил.

Мария мирно спала, разметав по подушке густые темные волосы. Лицо ее казалось сейчас особенно нежным и спокойным. Гуров невольно залюбовался им. Но чувство досады только усилилось. И всему виной был вчерашний банкет, торжественный вечер в театре у Марии, куда он попал на правах близкого родственника.

Гуров не любил банкетов, юбилеев и презентаций, но отказать Марии он, конечно, не мог. Что такое они там отмечали после долгих гастролей, Гуров не слишком хорошо понял. Поскольку на банкете присутствовали весьма влиятельные люди из московской администрации, наверное, подразумевалось, что они вскоре проявят большой интерес к делам театра. Сами актеры с энтузиазмом праздновали возвращение на родину – это тоже было понятно. Актеры вообще любят праздники. Можно сказать, что праздник – это состояние души актера. Непонятно было, что делал на этом празднике Гуров. То есть понятно, конечно, но при всех оправдывающих обстоятельствах, он все равно всегда оставался в этом кругу немного чужим. Видимо, и по этой причине тоже он вчера чересчур усердно налегал на шампанское. Последствия этого и сейчас отдаются легким гулом в его бедной голове.

Но не только эта простительная вольность портила ему сейчас настроение. Причина залегала глубже и никак не была связана с приездом жены, торжествами и дармовым шампанским. Гурову уже несколько дней не давала покоя история, свидетелем которой они с Крячко стали в поезде Москва – Алма-Ата. Вчера на банкете эта история получила некоторое продолжение – вот откуда и плохое настроение.

Где-то в середине вечера, когда их с Марией разлучили – она принимала бесконечные комплименты и поздравления от разомлевшей столичной элиты, – к Гурову неожиданно подкатилась молодая и поразительно красивая женщина, актриса из той же труппы. У нее была фигура модели, голубые глаза и короткая стрижка, еще более ее молодившая. И еще она отличалась удивительной непосредственностью, хотя этот факт можно было отнести к влиянию все того же шампанского. Они разговорились. Девушку звали Ольгой. Фамилия ее, Копалова, ничего Гурову не говорила. В афишах она ему не попадалась. Видимо, вся слава была у этой красавицы еще впереди.

Гуров знал, что производит неплохое впечатление на женщин, но не подозревал, что может представлять интерес даже для столь юных особ. Тщеславием он не отличался, и активность Ольги слегка насторожила его, особенно после того, как выяснилось, что девушка прекрасно осведомлена о нем, и о его профессии, и о том авторитете, который он имел в своем кругу. Конечно, что-то она могла слышать от Марии, но интерес ее к Гурову выходил за рамки обычного любопытства. Он мог поклясться, что Ольге и в самом деле хочется произвести на него самое выгодное впечатление, обаять, если угодно. За непритязательной болтовней, за кокетливыми взмахами ресниц, доверительными интонациями угадывалась какая-то цель. Но ведь не собиралась же в самом деле эта девчонка отбить мужа у ведущей актрисы театра! Здесь было что-то другое.

Однако Копалова так ничего ему и не сказала. Полчаса светской болтовни, обольстительных улыбок и еще полтора бокала шампанского. Умом новая знакомая не блистала, очарование ее также не выходило за рамки отработанного стандарта, и Гуров испытал облегчение, когда вдруг опять появилась Мария и заговорщическим шепотом предложила ему сбежать домой. Гуров с восторгом согласился, и, несмотря на неимоверные трудности, им удалось обойти все препоны и исчезнуть. Разумеется, Гуров тут же забыл про Ольгу Копалову. Но почему же тогда, едва пробудившись, он прежде всего вспомнил о ней?

Интуиция редко подводила Гурова. Если какое-то событие, слово или предмет западали ему в голову, значит, это заслуживало внимания. Тем более если воспоминания вызывали неприятные чувства.

Гуров посмотрел на часы, стоявшие на столике у кровати. Пора было вставать и собираться на работу. Мария могла спать сегодня хоть до обеда, и он решил не мешать ей.

Но, покончив с утренним туалетом и поставив на огонь чайник, Гуров все же не выдержал. Внутреннее напряжение не отпускало его, и ему не хотелось уходить из дома, так и не поняв, в чем дело.

Смущаясь и хмурясь, он подсел к жене и осторожно погладил ладонью ее волосы. Мария тихо вздохнула и открыла глаза.

– Привет, Гуров! – сказала она не совсем разборчиво. – Ты уже уходишь? Бедняжка! А я буду спать весь день – после этой Австралии у меня никаких сил не осталось. Подумай только, мы были на другой половине земли! Там все ходят вверх ногами. Такая нагрузка...

Мария улыбнулась, и глаза ее опять закрылись. Гуров кашлянул и осторожно спросил:

– Послушай, я сейчас уйду, но для меня важно, чтобы ты ответила на один вопрос...

– Пожалуйста – я люблю тебя, – пробормотала Мария, переворачиваясь на другой бок.

– Гм, это, конечно, самое замечательное, что я мог услышать в своей жизни, – совсем смутившись, сказал Гуров. – Но, собственно... Видишь ли... Одним словом, ты можешь объяснить, кто такая эта Ольга Копалова? Ну, та девушка, с которой я болтал перед тем, как мы ушли.

Сон у Марии будто рукой сняло. Она живо поднялась, села и в упор посмотрела на Гурова.

– Та-а-ак! – Зловещим театральным тоном произнесла она. – Вон что тебя волнует! Интересно, с каких это пор тебя стали волновать мои конкурентки?