Проект собственной смерти

– Логично, – чуть удивленно протянул Крячко. – Штейн вернулся домой и занялся привычными делами. Возможно, прошел в кухню, чтобы налить себе стаканчик прохладительного. Убийца подкрался сзади, оглушил жертву, перетащил его в гостиную, накинул удавку и задушил. После чего прибил его одежду к полу, выколол глаза, а для пущей важности наклеил на лоб бумажку с пиктограммой.

– Но зачем? – задал вопрос Гуров. – Для чего такие сложности? А главное, ради чего? Что убийце нужно было в квартире архитектора?

– Почему ты решил, что ему что-то было нужно? – пожал плечами Крячко. – Возможно, его единственной целью было убийство. А в сатанистов играл либо из интереса, либо с целью замести следы, чтобы на него не подумали.

– Это в том случае, если он не является сатанистом, – снова подал голос Егоров. – Психически неуравновешенный человек вполне мог выбрать жертву произвольно и поглумиться над трупом.

– Не годится, – возразил Гуров. – Для простого психа все слишком сложно. Если бы речь шла о психе, ему не нужно было забираться в дом к выбранной жертве, скорее он вывез бы тело в лес или в какое-то другое безлюдное место. Чтобы гарантированно не помешали. А тут такие сложности. Дом под охраной. Соседи кругом. В любой момент к Штейну мог кто-то прийти.

– В первом часу ночи? – скептически проговорил Крячко.

– Почему бы и нет? Штейн относится к городскому бомонду, а эта братия привычна принимать посетителей и в более позднее время. Данный тип людей ведет ночной образ жизни, не забывай об этом. И еще один факт: сатанисты, они на то и сатанисты, чтобы производить свои пакостные дела над живыми людьми. Жертвоприношения, прочая гадость. А тут все не так. Даже убили его в бессознательном состоянии. Нет, я за версию, что простое убийство замаскировали под ритуальное.

– Не думаю, что генерал позволит тебе отбросить данную версию, – проговорил Крячко. – Журналюги такой хай поднимут, небесам тошно станет. Это ж сенсация на многие недели. Нет, подобной добыче они не дадут так легко сорваться с крючка.

– Журналисты меня волнуют меньше всего, – отмахнулся Лев. – В данный момент меня беспокоит то, что в доме не обнаружено ничего, что могло бы охарактеризовать хозяина как личность. Как такое вообще возможно? Мужику под полтинник, а у него даже личных фотографий в доме нет. Тебя это не смущает, Стас?

– Мало, что ли, на свете чудиков? – ответил тот. – Не любил человек сантименты, и что с того?

– Тем не менее у каждого нормального человека за жизнь накапливаются предметы, которым он придает особое значение, – настаивал Гуров. – Пусть не фотографии, но что-то же должно было его волновать? Скажите, кто осматривал квартиру на предмет пропавших вещей?

Он повернулся к Егорову, ожидая ответа. Тот замялся, потом, выудив из памяти нужную информацию, радостно сообщил:

– Секретарша. Его личный секретарь, Светлана. Она осматривала квартиру и заявила, что все на месте.

– Интересно, как часто она тут бывала до смерти Штейна? – полюбопытствовал Крячко. – Они что, состояли в интимной связи?

– Нет, этого она не говорила, – смутился Егоров.

– Тогда как она может знать наверняка, все ли предметы на месте? Или он ей опись личного имущества произвести поручал? – усмехнулся Стас.

– Не могу знать, – вытягиваясь по стойке «смирно» под строгим взглядом полковника, отчеканил Егоров.

– Да что вы тут вообще делали все это время? – загромыхал басами Крячко. – Все дело похерили. Вы хоть в общих чертах с правилами осмотра места преступления знакомы?

– Остынь, Стас, сейчас не до этого! И так понятно, что в этом деле масса недоработок, потому нас с тобой и вызвали, – остановил его Гуров и уже более мягким тоном обратился к Егорову: – Кто обычно наводил порядок в доме Штейна, вам известно? Был ведь у него на этот случай кто-то? Не сам же он квартиру драил?

– Не сам, – снова оживился молодой следователь. – Женщина к нему ходила. Приходящая помощница. Это нам Иван Сергеевич, консьерж, доложил.

– Ее сюда вызывали?

– Виноват, я думал, что секретарши достаточно.

– Ясно. Адрес помощницы по хозяйству хоть знаете? – вздохнул Гуров.

– Никак нет, но консьерж наверняка знает, – едва слышно произнес Егоров.

– Дуй к консьержу, узнавай адрес и гони за помощницей, – с полуслова поняв намерения друга, скомандовал Крячко. – И чтоб одна нога здесь, другая там. Это ясно?

Егоров даже не ответил. Пулей вылетел из квартиры, влетел в лифт и через пару минут уже стоял перед Иваном Сергеевичем, требуя адрес уборщицы. Пока Егоров выполнял поручение полковников, те перешли в противоположное крыло здания, намереваясь опросить консьержа на предмет владельца пентхауса и посещения дома посторонними. В холле второго крыла их ждало разочарование. В противоположность подтянутому и организованному Ивану Сергеевичу, их встретила седовласая старушка, возраст которой говорил сам за себя. Обложившись клубочками, она мирно вязала и на приход полковников никак не отреагировала.

– Да, дела! – протянул Крячко, после того как Гурову пришлось трижды призвать старушку к вниманию, а она так и не отреагировала. – Бабуля-то, похоже, глуха как пробка.

Потеряв терпение, Лев грохнул кулаком по стеклянной перегородке, отделяющей холл от места консьержа. Старушка от неожиданности подскочила на месте, рассыпала клубочки и заверещала, как пожарная сирена:

– Караул, убивают! Полиция!

– Спокойнее, бабушка, полиция уже здесь! – выкрикнул Станислав, заметив, что рука старушки уже потянулась к тревожной кнопке. – Полковник Крячко, у нас к вам вопросы имеются. Соблаговолите выйти.

Он махнул перед лицом консьержки удостоверением, после чего она немного успокоилась и извлекла из ушей беруши.

– А бабуля-то продвинутая! – не сдерживая эмоции, выдал Стас, забыв, что теперь она их слышит. – Сейчас окажется, что она металл уважает. «Рамштайн» или «Мановар».

– Не говорите ерунды, молодой человек! – хорошо поставленным голосом произнесла старушка. – Предпочитаю классику. Моцарт, Вивальди, Чайковский, но вам, вероятно, эти имена ни о чем не говорят.

– Еще и с ехидцей, – восхищенно произнес Крячко. – Не дом, а сплошные сюрпризы!

– С чем пожаловали, господа? – приосанилась консьержка.

– Полковник Гуров, Лев Иванович, – предъявляя удостоверение, представился Гуров. – Нам нужно задать вам несколько вопросов относительно жильцов этого дома.

– Полковник, говорите? Масштабно! Меня можете звать Антонина Егоровна. А вопросы вам нужно задавать не мне, а Ивану Сергеевичу, это на его территории убийство произошло. У нас, слава богу, с этим все в порядке.

– Как сказать, – протянул Крячко, но Антонина Егоровна и глазом не моргнула.

– Нас интересует владелец пентхауса в вашем крыле. Мы обнаружили черный ход из его квартиры на крышу, – начал Гуров. – Вы знали, что оба крыла сообщаются?

– Впервые слышу, – озадаченно произнесла старушка. – Пожарная лестница имеется, как и во всех приличных домах, но о каком-то тайном ходе не слышала. Впрочем, господин Штейн любил такие штучки. Я, знаете ли, поклонница его творчества. Кое-что изучала. Так вот, насколько мне известно, штампов он не любил, а этот дом проектировал лично под себя. Значит, говорите, у него тайный ход устроен? А наш жилец тут каким боком прижимается?

– Обе квартиры последнего этажа спроектированы симметрично. Следовательно, и выход на крышу у них одинаковый. Нам нужно пообщаться с владельцем пентхауса, – повторил Гуров.

– Быстро не получится, – заметила Антонина Егоровна, – жилец сейчас в отъезде. У него работа с командировками связана, постоянно в разъездах. Вот и сейчас в какой-то дальний город укатил.

– Как давно он отсутствует?

– Да пару недель как отбыл.

– Связь с ним какая-то имеется?

– Какая еще связь? – хихикнула Антонина Егоровна. – Я ему не невеста, чтоб в связи состоять.

– Очень смешно, – фыркнул Крячко. – Я о телефонной связи речь веду. Должны же быть у вас номера телефонов жильцов. На случай пожара, например.

– Это вам лучше у моего внучка спросить. Я ведь тут только на подмене, на время отсутствия постоянного консьержа. А он сейчас в отъезде.

– Ну, разумеется, – протянул Крячко. – Где ему еще быть. Похоже, из этого дома все разъехались. Одна бабуся в наушниках и осталась.

– Попрошу без оскорблений! – обиделась Антонина Егоровна. – Я вам не бабуся, мне, между прочим, и восьмидесяти еще нет.