Гуров не церемонится

– Не надо напрягать Тимофеева, мы сами этим займемся.

Едва они вошли в дом, как приехала «Скорая». Если раньше лечивший Ларису Петровну врач и хотел что-то сказать вновь приехавшим коллегам, то, увидев рядом с ними одного из охранников, резко передумал и, сунув им листок бумаги со списком примененных им лекарств, вышел во двор, где, без сомнения, тоже не остался без присмотра. Врачи поднялись наверх, и Погодин с Гуровым и Тимофеевым вместе с ними. Понуро сидевшая в кресле женщина в халате выглядела крайне изможденной: худая, с темными кругами под глазами, которые при виде Погодина зажглись испепеляющей ненавистью, но сказать она ничего не решилась, а только поджала губы и отвернулась. Медсестры рядом с ней уже не было – видимо, она собирала вещи, а вот охранник присутствовал, и рядом с ним стояла собранная для больницы сумка. Пока врачи занимались с больной, он подошел к Леониду Максимовичу и тихонько сказал:

– Все свои драгоценности, деньги, пластиковые карточки и документы в сумку положила. Видно, решила сбежать. Я все это отобрал и положил ей только самое необходимое в больнице. Сотовый отдавать?

– Ни в коем случае! Пусть в психушке полежит до выздоровления Коли, а там видно будет, – негромко сказал ему Погодин. – У меня с ним отношения и так паршивые, так что хуже уже не будет. А ты сейчас сходи туда, где медсестра веши собирает, и узнай, нет ли среди них какого-нибудь магнитофона или еще чего-то такого. И, если есть, выясни, чей он: их собственный или эта стерва им подарила. А потом поедешь вместе с Лариской и поговоришь там с врачами, чтобы держали ее в одиночной палате, но не лечили – она нам в здравом уме потребуется, а не обдолбанная, а главное, чтобы никакой связи с внешним миром не было. Это подчеркни особо! – и, достав из кармана очередную пачку денег, протянул ее парню: – Потом отчитаешься.

Тот кивнул, показывая, что все понял, взял деньги и вышел.

– У вас карманы бездонные? – тихо поинтересовался у Погодина Гуров.

– Нет, просто большие, – сухо ответил тот.

Быстро вернувшийся охранник сообщил им, что ничего подозрительного в вещах врача и медсестры не обнаружено, вот и получалось, что и запись, и то, на чем ее проигрывали, еще в доме. Врачи и женщина ушли, а с ними и охранник.

– Ничего, сейчас мои мальчишки все здесь обшарят и найдут, – пообещал Погодин.

– Смысл? Зачем вам это надо? – спросил Гуров. – Ну, найдут, и что? Нам это ничего не дает.

– Это надо не мне, а Кольке!

– Чтобы он наконец-то понял, с какой сволочью связался и как она над ним издевалась? Думаете, поможет? – с сомнением спросил Гуров.

– Не повредит, – бросил Погодин, позвонил кому-то и раздраженно спросил: – Где вас черти носят? – а, выслушав ответ, сообщил: – Уже подъезжают.

– А покажите мне те документы, которые Лариса Петровна хотела с собой забрать, – попросил Гуров.

– Да бога ради, – пожал плечами Леонид Максимович.

Гуров внимательно просмотрел все бумаги и отдал их Погодину:

– Пусть полежат где-нибудь. Кое-что из них потом пригодиться может.

Тот с интересом посмотрел на Льва Ивановича, но спрашивать ничего не стал, а когда они вернулись в кабинет, положил документы в ящик письменного стола. Горничная принесла им чай и кофе, и не успел Гуров допить свою чашку, как в комнату вошла крупная, миловидная женщина лет тридцати пяти и испуганно посмотрела на Погодина.

– Олеся! Вот тут Лев Иванович хочет тебе несколько вопросов задать, так ты отвечай на них максимально откровенно, – попросил Погодин.

– Так я же вам уже все рассказала, и ему тоже, – она кивнула в сторону Тимофеева.

– Да, но я-то ничего не знаю, – мягко заметил Лев Иванович. – Вот вы мне и расскажите все, но не о том дне, когда выяснилось, что детей похитили, а о предыдущем. Прямо с самого утра начинайте. И присаживайтесь, пожалуйста. А то что же получается? Мужчины сидят, а женщина стоит? Непорядок!

Олеся неуверенно опустилась на краешек дивана – сидеть в этом доме ей явно приходилось нечасто – и начала вспоминать о том, как приготовила завтрак и отнесла его хозяйке с детьми, как убиралась, как подала второй завтрак и начала готовить обед, когда какой-то мужчина прошел наверх с двумя большими коробками, а через некоторое время спустился с ними же и уехал.

– Дети, наверное, после этого визжали от радости? – улыбаясь, спросил Гуров.

– Нет, это уже потом было, а в тот момент они спали, – объяснила Олеся. – Но уж когда проснулись, крику было!

– Представляю себе, – покивал Лев Иванович. – Значит, потом вы отнесли наверх обед?

– Нет, хозяйка сама за обедом пришла и наверх забрала.

– Вот это да, – сделал вид, что удивился, Гуров. – И как же она это объяснила?

– Никак, – покачала головой Олеся.

– А вы, что, не спросили у нее?

– Да вы что?! – всплеснула руками женщина. – Здесь это не принято.

– Олеся, вы можете говорить совершенно свободно, ее в доме нет. И потом, вы же здесь больше не работаете. Она, что, была очень строгой хозяйкой?

Женщина повернулась к Погодину, явно ища подтверждение словам Гурова, и тот успокаивающе ей сказал:

– Нет ее здесь! И, надеюсь, больше никогда не будет.

– А-а-а, – с облегчением протянула Олеся. – Ну, тогда чего скрывать-то? Боялись мы ее до ужаса. Она ведь ведьма настоящая! Вот вы, городские, в такие вещи не верите, а они есть! – убежденно сказала женщина.

– И в чем же это проявлялось? – поинтересовался Гуров.

– Да одни ее глаза чернющие чего стоят! Она как глянет, так мороз по коже, и руки дрожать начинают, а уж ноги сами собой подкашиваются. И стоишь ты перед ней, как кролик перед удавом, а она все взгляд не отводит, своей властью наслаждается. Злая она! Мы даже с Галиной уйти хотели, но уж больно зарплата хорошая была. Да ведь и новое место не сразу найдешь, тем более вдвоем – мы же с Галькой с одного городка, как же нам разлучаться? А вдвоем спокойнее.

– Ну, с мужем своим, надеюсь, она подобрее была? – как бы между прочим спросил Лев Иванович.

– Скандалить – не скандалила, ровная такая была. Точнее, равнодушная. Он к ней все «Ларочка» да «Ларочка», а она его только Николаем и звала. Он мимо нее спокойно пройти не мог: или погладит, или поцелует, легко так, в щеку, или в плечо, или в голову, а она… Ой, вы знаете, мне иногда казалось, что она его ненавидит, – призналась Олеся. – Я несколько раз ее взгляд замечала, когда она на него смотрела, а он не видел. Так он таким злым был, словно она его убить готова. И уж не знаю, говорить или нет… – засомневалась женщина.

– Говори все, – приказал Погодин.

– Ну, в общем, они, как муж с женой, почти не жили, – тихонько сказала Олеся. – Постели-то мы перестилаем, нам же видно. И вообще они по разным комнатам спали. Не мое, конечно, это дело, я же простая прислуга, но ведь непорядок это. А уж как хозяйка с детьми вернулась, так ни разу вместе и не побыли. Она в детской жила, а на ее постели няня с мужем спали, хотя им отдельную комнату внизу выделили.

– А что эти няня с мужем собой представляли?

– Наглые они поначалу были, особенно Тамарка, словно она здесь хозяйка. А Лариса Петровна с ней как с ровней обращалась, и с ее мужем тоже. Они даже за одним столом с хозяевами ели. А потом, уж не знаю почему, поскромнее стали себя вести, – удивленно сказала Олеся. – Но спали по-прежнему в комнате хозяйки.

– Наверное, Николай Степанович их на место поставил, – предположил Гуров.

– Да что вы! – отмахнулась Олеся. – Он не вмешивался ни во что, на все согласен был, лишь бы его Ларочке хорошо было.

Гуров посмотрел на Погодина, и тот с самым невозмутимым видом пожал плечами, словно давая понять, что не мог же он не вмешаться. Ну, пусть не лично, а через своих доверенных людей.

– А как уезжали они, так хозяйка ей почти весь свой гардероб отдала, хотя на Тамарку ничего и не налезло бы, – продолжала рассказывать Олеся. – У хозяйки после этого почти ничего и не осталось. А вещи-то все дорогущие были!

– Вы в этом разбираетесь? – удивился Гуров.

– Так ей сюда постоянно разные журналы и каталоги по почте приходили, а она их через некоторое время выбрасывала. Ну а мы с Галькой их потихоньку забирали и рассматривали, – объяснила женщина.

– Ну, новое, наверное, купила, – небрежным тоном предположил Гуров.

– Да нет, – помотала головой Олеся. – Не стала покупать. Может, некогда ей было – она же одна с детьми осталась.