Откройте, я ваша смерть

– Ты кто? Что тебе надо?

– О, какой прогресс! – восхитился довольный Крячко. – Еще один умный вопрос, и я тебе дам полотенце. А уж если начнешь правдиво отвечать на мои вопросы, то я тебе и из ванны вылезти разрешу.

Герасимов сжал лицо руками, потряс головой, как будто выходя из страшного сна. Под ногами у него хлюпало, брюки прилипли к телу, кровь с разорванной майки медленно стекала, растворяясь в воде бледно-розовыми струйками. Он посмотрел на кровь, задрал майку, убеждаясь, что никаких ран на его теле нет, потом хмуро спросил:

– Че было-то?

– Хороший вопрос, – согласился Крячко.

Молодой бородатый доктор добродушно улыбался. Удивительно, но он совсем не был настроен мешать сыщикам, ограничивать их в чем-то или ставить иные препятствия в их работе.

– Так с ним можно побеседовать?

– Можно, беседуйте, – кивал доктор.

– А как себя чувствует Осипов? Не опасно его напрягать?

– Нет, напрягайте, – пожал плечами врач.

Гуров непонимающе смотрел в его улыбающиеся глаза. Веяло от этого человека уверенностью, невозмутимостью. Пришлось вопрос ставить ребром. Оказалось, что Осипов потерял не так уж и много крови, как показалось Крячко. Сутки под капельницей, соответствующие препараты да сильный организм у раненого – вот и вся загадка. А нож просто расслоил мышцы, не задев внутренних органов.

– Меня не физическое состояние Осипова беспокоит, – признался доктор. – Моральное угнетение у него. Есть не хочет, в потолок все время смотрит и не разговаривает. Вы думаете, что я вас с такой готовностью к нему пропускаю, потому что мне все равно или потому что Осипов так прекрасно себя чувствует? Ничего подобного. К другому я бы и близких родственников не пустил, а к нему даже вас пущу. Если он сам не захочет выздоравливать, то медицина бессильна. А потенциал у него приличный, это я вам правду сказал. Сильный организм, и сопротивляемость, и потенциал самовосстановления высокие. Регенерационные процессы на высшем уровне. Поэтому мне и хочется, чтобы его хоть кто-то расшевелил. Если, конечно, вы его своими разговорами совсем в тоску не вгоните. Он не убийца, не маньяк какой-нибудь?

– Нет, все нормально, – облегченно ответил Гуров. – Он – бывший полицейский, только недавно оставивший службу. А разговор пойдет о том, кто его ножом пырнул. Ну, и еще кое о чем из его прежних дел, где нужна его профессиональная консультация.

– Ну, будем надеяться, – решительно встал доктор, предлагая полковнику следовать за ним.

Когда Гуров с врачом вошли в палату, Осипов лежал на спине и смотрел в потолок. Небритый подбородок, острые скулы, темные круги под глазами и пустые глаза. Нет, понял Лев, подойдя ближе, не пустые. В них боль, отчаяние, просто этот человек никого в себя не пускает. Что же ты так, старший лейтенант? Врач подошел к больному, посмотрел на него и, видимо, удовлетворившись внешними признаками, кивнул Гурову и вышел из палаты.

Лев Иванович подошел к окну, постоял, глядя на больничный двор, потом заговорил:

– Погода там ты не представляешь какая. Тепло, тихо и птицы! Я вчера ехал через парк, а там белки скачут, у ребятишек из рук орехи берут. Зверушки, они ведь все чувствуют, их не обманешь. Они сразу видят, есть опасность или нет ее.

– Вы кто? – хрипло и неприязненно осведомился раненый.

– Как-то ты не очень вежливо обращаешься к полковнику полиции.

– А мне все едино: что полковник, что генерал. Я в органах больше не служу. Свободный человек я теперь.

– И я свободный, – пожал плечами Гуров, подошел к кровати и уселся на стул, закинув ногу на ногу. – В нашей стране все свободные люди, Осипов. Рабство и крепостное право отменили двести лет назад. Или около того.

Осипов молчал. Но было понятно, что на душе у парня кошки скребут, в том числе и из-за его увольнения из полиции. События прошлой ночи его тоже волнуют, если он хоть помнит, что там у них между собой произошло. А ведь парня надо спасать, подумал Лев. Его еще можно спасти, пока он совсем не опустился, не пропал как личность.