Некуда

– Полноте, что вам там дома с своим стариком делать? У нас вот будет какой гусарчик Канивцов – чудо!

– Бог с ним!

– Сонька его совсем заполонила, разбойница, но вы… одно слово: veni, vidi, vici.

– Что это значит?

– Пришел, увидел, победил.

– Оооо! Мне этого пока вовсе не нужно.

– Те-те-те, не нужно! Все так говорят – не нужно, а женишка порядочного сейчас и заплетут в свои розовые сети.

– Я вам не сказала, что мне вовсе не нужно, а я говорю, мне это пока не нужно.

– А, – рассмотреть хотите, это другое дело. Ну, а с нами-то нынче оставайтесь.

– Не могу, Егор Николаевич.

– Лиза, что ж ты не просишь?

Лиза очень боялась этого разговора и чуть внятно проговорила:

– Оставайся, Женни!

– Не могу, Лиза, не проси. Ты знаешь, уж если бы было можно, я не отказала бы себе в удовольствии и осталась бы с вами.

– Вы не по-дружески ведете себя с Лизой, Женичка, – начала Ольга Сергеевна. – Прежние институтки тоже так не поступали. Прежние всегда старались превосходить одна другую в великодушии.

– Если одна пила рюмку уксуса, то другая две за нее, – подхватил развеселившийся Бахарев и захохотал.

– Да, – продолжала Ольга Сергеевна, – а вы вот не так. Лиза у вас ночевала по вашему приглашению, а вы не удовлетворяете ее просьбы.

Лиза во время этого разговора старалась смотреть как можно спокойнее.

– Лизанька, вероятно, и совсем готова была бы у вас остаться, а вы не хотите подарить ей одну ночку.

– Я не могу, Ольга Сергеевна.

– Отчего же она могла?

– У меня хозяйство, я ничем не распорядилась.

– А, вы хозяйничаете!

– Не могу выдерживать. Я и за обедом едва могла промолчать на все эти задиранья. Господи! укроти ты мое сердце! – сказала Лиза, выйдя из-за чая.

Ольга Сергеевна прямо из-за самовара ушла к себе; для Гловацкой велели запрягать ее лошадь, а на балкон подали душистый розовый варенец.

Вся семья, кроме старухи, сидела на балконе. На дворе были густые летние сумерки, и из-за меревского сада выплывала красная луна.

– Ах, луна! – воскликнула Лиза.

– Что это, Лиза! точно вы не видали луны, – заметила Зинаида Егоровна.

– И этого нельзя? – сухо спросила Лиза.

– Не нельзя, а смешно. Тебя прозовут мечтательницею. Зачем же быть смешною?

К крыльцу подали дрожки Гловацкого, и Женни стала надевать шляпку.

– Надолго теперь, Женни?

– Не знаю, Лизочка. Я постараюсь увидеть тебя поскорее.

– Вы уж и замуж без Лизы не выходите, – смеясь, проговорил Бахарев.

– Я уж вам сказала, Егор Николаевич, что мы с Лизой еще и не собираемся замуж.

Бахарев продекламировал:

Золотая волюшка
Мне милей всего,
Не надо мне с волею
В свете ничего.

– Так ли?

– Именно так, Егор Николаевич.

– И ты тоже, Лизок?

– О да, тысячу раз да, папа.

– Ну вот, говорят, институтки переменились! Всё те же, и всё те же у них песенки.

Егор Николаевич снова расхохотался. Женни простилась и вышла. Зина, Софи и Лиза проводили ее до самых дрожек.

– Какая ты счастливица, Женни: ехать ночью одной по лесу. Ах, как хорошо!

– Боже мой! что это, в самом деле, у тебя, Лиза, то ночь, то луна, дружба… тебя просто никуда взять нельзя, с тобою засмеют, – произнесла по-французски Зинаида Егоровна.

Женни заметила при свете луны, как на глазах Лизы блеснули слезы, но не слезы горя и отчаяния, а сердитые, непокорные слезы, и прежде чем она успела что-нибудь сообразить, та откинула волосы и резко сказала:

– Ну, однако, это уж надоело. Знайте же, что мне все равно не только то, что скажут обо мне ваши знакомые, но даже и все то, что с этой минуты станете обо мне думать сами вы, и моя мать, и мой отец. Прощай, Женни, – добавила она и шибко взбежала по ступеням крыльца.

– Однако какие там странные вещи, в самом деле, творятся, папа, – говорила Женни, снимая у себя в комнате шляпку.

– Что такое, Женюша?