Геральдический туман

– Да обижать зачем. Дитю обидишь – бог обидит.

– Ну так ты так и скажи его отцу.

Собеседник мой выразил недоумение.

– Какой же, – говорит, – у него отец?

– Я не знаю, какой он.

– У него отца нет, – перестанкин сын, так какого он отца знает.

– Кто же его мать?

– Девка, – она допреж к заводским робятам ходила, да перестала.

– Вон что!

– Да. А ты не понял?

– Сначала не понял.

– Просто. За что же ее и перестанкой зовут? У нее заболуйный парень есть… Хороший паренек, тебе бегать очень снадобится.

Вот мне и объяснился простой, но верный корень замысловатой фамилии.

Этот «заболуйный перестанкин сын» был у меня «на побегушках», чистил мне сапоги, обучен мною грамоте и был впоследствии определен в контору, где его прямо так и начали кликать: «Перестанкин»!

Таким образом открылся новый род, потомки которого со временем тоже, пожалуй, станут думать о себе «выше среднего» и захотят рассказывать, что у них «герольд сопрел».

Польская шляхта, не доказавшая своего дворянства, всегда жалуется, что у них «герольд спалён», то есть сгорел; а у наших он всегда «сопрел».

Отчего бы это? Должно быть – дело вкуса и фантазии.

Разумеется, все это, что я теперь написал, крайне несерьезно и более похоже на шуточные воспоминания, а не на исторические коррективы к нашим родословиям, но что же делать, если так бывает с самыми серьезными вещами, что великое близко соприкасается с суетным, и от этого общего закона не убегает даже и русская геральдика.

Во вкусе же народном, – если кто хочет это проверить, – самыми лучшими прозвищами почитаются прозвища «по страны» (то есть по стране), а «не от имени человека». Самое лучшее прозвание у нас идет от края, от города, даже от села, вообще от местности: князь «черниговский», «одоевский», воевода «севский», «гадячский», «ломовецкий» барин, «воронецкий» поп, «рятяжевский» староста. Все «от страны». Старому почетному «седуну» на месте название того места придается, и это есть почет. От «ломовецкого барина» идут и дети его, тоже «ломовецкие господа». И всех таких прозваний «по стране» нет для народного вкуса законнее и «степеннее». И слух народный на этот счет удивительно разборчив. Одно время множество вполне незначительных людей, носящих фамилию Валуевы, «выводили себе герольда» и усиливались производить свое прозвище от города Валуек, но простые староверы им разъясняли, что их геральдическая претензия неправильна. А прозвище их, по народному соображению, надо выводить от «валуя», то есть от того старинного особых дел мастера, который вил воловьи жилы или бил людей этими «валуями».

Правы ли староверы – не знаю, а только можно пожалеть, что они и другие наши простолюдины еще не скоро будут читать книгу Карновича. Они бы, может быть, по ней многое, наконец, уяснили, что останется непонятным для некоторых наших малоначитанных и почти не знающих русской жизни ученых.[4 - Валуй – это, очевидно, что-то тожественное или близкое к понятию, выражаемому словом «заплечный мастер», или палач. В старых (патриарших): Прологах все еще упоминаются валуи и били валуями, то есть жилами воловьими, прототипами кнутов и плетей, уничтоженных при Александре II (17 апреля 1863 года). Вспомнив здесь об этих деятелях, невольно вспоминается и то, что многие из палачей, по игре случая, имели очень звучные и приятные фамилии, – так, например, по Петербургу прославили себя Никита Хлебосолов, Петр Глазов (давший будто свое имя известному Глазову кабаку), Василий Могучий, Степан Сергеевич Карелин (профессор своего дела) и Генрих Пасси. Каждое имя одно звучнее другого, а особенно Хлебосолов (см. «Русск<ий> арх<ив>«, 1867 г.).«Обаче горе тому, его же имя полнее дел его».Как чуток народ и как смысленна его памятливость, это обнаруживается иногда удивительно. Чаще многих, например, встречается очень распространенная простонародная фамилия Половцевы. Где есть «половецкий шлях» или «половецкий брод», там эту местность непременно кругом обсели Половцевы. В Орле немного повыше так называемой «Хвастливой мельницы» (или плотины) был, а может быть и теперь есть, «Половецкий мост» через Оку, а по сторонам «дворы», и тем дворам так и имя было «половецкие дворы», а жители этих дворов все «половцы» (один из них, Спиридон Половцев, заслужив много орденов в военной службе, был швейцаром у князя Трубецкого и был могущественный своего времени делец и замечательный взяточник). Но как ни много Половцевых, а народ все-таки редко кличет просто Половцев, а всегда «придает» – шелудивый, или «шелудивый половчин», или «половецкий шелудяк». Между тем жители от половецкого моста народ очень чистый, и вид их таков, что ничем не напоминает о такой неопрятной, заразной болезни, как шелуди. Отчего же дается им этот непременный придаток к фамилии? Сему есть историческая причина, и она станет ясной и понятной всякому, кто когда-нибудь со смыслом и памятливо читал в Киево-Печерском патерике благочестивое сказание о возведении «небеси подобной» Лаврской церкви. Там, между прочим, читается, что грабившие (в 1096 г.) Русь половцы были «шелудивы» до того, что и сам их хан Буняк, «поноситель бога христианского», тоже был весь «в шелудях». (Прим. автора.).]

Существует довольно распространенное мнение, будто народ русский, кроме многих иных отменных качеств, которыми он превосходит иные народы, еще отличается прирожденным «демократизмом». В печати так и не обинуясь и говорят: «наш русский народ от природы своей – демократическая нация». Другие этому и не верят и смеются, указывая на довольно общие и убедительные факты, как всякий русский охотно «лезет выше своего звания» и отчего у нас почитают «вышедшими в люди» только тех, кто именит и от прочих отличен по заслугам или даже и без оных. Само простонародье, почитаемое нынче за вернейший коэффициент народности в России, говорит: «народ ломлив», то есть любит «ломиться в честь», чтобы «в чести ломаться». Любит поклоны, любит чваниться, ищет лучших мест на сборищах и пирах, любит потеснить слабого и показать над ним свое могущество. Словом, в этом отношении русский человек, кажется, таков же, как и большинство людей на свете, и я никакого своего мнения об этом прибавлять не стану, но укажу только одну смешную странность: замечательно, что эти самые русские люди, которые так любят получать медали, звания и всякие превозвышающие отличия, сами же не обнаруживают к этим отличиям уважения и даже очень любят издеваться. А. П. Ермолов в Москве звал, например, своих лакеев «советниками», и в Москве, бывало, беспрестанно слышишь, как, в трактирах гость в сибирке кричит пробегающему половому: «советник», подай кипяточку!» Самого грязного халатника-татарина у нас все в один голос кличут «князь», и всякий татарин оборачивается на эту кличку. Теперь опять новый и замечательный прием смешанной насмешки с притворством: обращается простолюдин к городовому, а в селе к уряднику, величая его «полковник». И это делают не одни простолюдины, а и образованные люди. «Урядник зауряд полковник», а каждый пристав – «ваше превосходительство». Зачем это так делается без всяких условий и подговоров, – я уж этого не знаю; а только действительно урядников зовут полковниками, а приставов – генералами. И это делают те самые люди, из которых редкий разве не хотел бы быть сам генералом, а иной даже сумел бы хорошо и погенеральствовать.

Вот и судите этот народ, аристократичен он, или он «от природы своей – демократическая нация». А если судить по житейским мелочам, то, кажется, можно подумать, что у нас на этот счет во всех слоях общества стоит гораздо больший хаос, чем у других людей, выработавших себе из своего аристократизма или демократизма что-либо определенное и пригодное к делу.

Примечание

Печатается по тексту журнала «Исторический вестник», 1886, № 6, стр. 598–613.

Всякий имя себе в сладостный дар получает. – Эпиграф – цитата из XXVII идиллии Феокрита (IV – III вв. до н. э.).

На сих днях вышла книжка покойного Карповича о родовых прозвищах – «Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими» (СПб., 1886). Евгений Петрович Карнович (1823–1885), журналист, историк, был одним из близких Лескову людей. См. о нем «Безграничная доброта. Анекдотические воспоминания о Карновиче» («Новь», 1886, № 2, стр. 288–295) в серии «Рассказы кстати». Упоминаемое ниже «прежнее превосходное исследование названного автора» – «Замечательные богатства частных лиц в России» (СПб., 1874; изд. 2-е, 1885).

«Князь Тавриды» – Потемкин Григорий Александрович, князь Таврический (1739–1791), русский государственный деятель, фаворит Екатерины II, происходил из захудалой дворянской семьи Смоленской губернии.

«Татьяна Борисовна». – Лесков намекает на Татьяну Борисовну Потемкину (1797–1869), великосветскую ханжу и «благотворительницу», особое внимание обращавшую на распространение христианства (православия) «среди язычников и в дальних пределах России».

…об этом хорошо пишет Энгельгардт. – Александр Николаевич Энгельгардт (1832–1893), профессор-химик Земледельческого института в Петербурге, был в 1871 году выслан из Петербурга и поселился в своем имении Батищево (Смоленской губ.), где стал заниматься сельским хозяйством. Свои наблюдения над окрестным крестьянством он излагал в письмах «Из деревни», печатавшихся в «Отечественных записках» (1872–1882) и позднее вышедших отдельной книгой (было несколько изданий). Живые и выразительные характеристики деревенской жизни, быта крестьян и помещиков обратили на себя внимание Карла Маркса и В. И. Ленина; последний неоднократно ссылался на наблюдения Энгельгардта в работах «Развитие капитализма в России» и «От какого наследства мы отказываемся».

…от «знаменитого итальянца Альфиери» – то есть Витторио Альфиери (1749–1803), итальянского драматурга и поэта.

Алферьев, Сергей Петрович (1816–1884) – профессор-терапевт Киевского университета (дядя Н. С. Лескова). Лесков посвятил его памяти некролог («Новости и Биржевая газета», 1881, № 91, 11 апреля) и не раз упоминал о нем в очерках и статьях.

Все это напоминало историю Тригопортов. – В тексте статьи Лескова С. Н. Шубинский произвел ряд купюр; вследствие одной из них история о Тригопортах осталась без разъяснений.

Пранец – это французская болячка. – Пранци (укр. народн.) – сифилис.

«Однодворец». – Однодворцами с XVIII века назывались потомки свободных земледельцев, селившихся на границах Московского государства. Однодворцы выделялись из массы крестьянства, имели даже право заводить крепостных, хотя в то же время облагались, наравне со всеми крестьянами, подушной податью.

Когда… в 1847 году прошла по осени опустошительная холера… – Холерная эпидемия «прошла» в Европейской России в 1848 году.

…известного в свое время эмигранта Кельсиева… – Василий Иванович Кельсиев (1835–1872) – публицист; в 1859 году эмигрировал за границу и некоторое время работал с Герценом. В 1867 году возвратился в Россию, «покаялся» и был «прощен».

…рассуждения Тристрама Шанди у Стерна… – то есть в романе Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристама Шенди, джентльмена» (1759–1767).

Васильев день – 1 января.

Морошкин, Михаил Яковлевич (1820–1870) – священник, историк и духовный писатель.

Разумовский, Кирилл Григорьевич (1728–1803) – брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны. Выходец из простых (реестровых) казаков, он сделался одним из первых вельмож Российской империи, президентом Академии наук (1746–1765), гетманом Украины (1750–1764) и т. д.

Чернышев, Захар Григорьевич (1722–1784) – русский полководец, генерал-фельдмаршал. В 1760 году его войска заняли Берлин.

…фамилия Скобелевых дошла до нас в переделке… – По преданию (см., например, рассказ А. И. Куприна «Однорукий комендант»), прадед известного генерала М. Д. Скобелева был дворянином-однодворцем и носил фамилию Кобелев. Его сын, достигнув генеральского чина, добился изменения «зазорной» фамилии.

…множество вполне незначительных людей, носящих фамилию Валуевы… – Этот выпад полемически направлен против Петра Александровича Валуева (1816–1890), министра внутренних дел (1861–1868), министра государственных имуществ (1872–1879) и т. д.

Ермолов, Алексей Петрович (1772–1861) – генерал; деятельный участник войн с Наполеоном, позднее главноуправляющий в Грузии и командир Кавказского корпуса (1817–1826), пользовался громадной популярностью среди офицерства и части дворянства. Популярность эта усилилась после того, как за связи с декабристами Ермолов был уволен в отставку (1827); и доживал свой век в Москве.

notes

Примечания

1

«Родовые прозвания и титулы в России и слияние русских с иноземцами» Е. Карновича. СПб., 1886. (Прим. автора.)

2

Нерусское обличье из Толстых находили у покойного музыкального критика Феофила Матв<еевича> (Ростислава), но и это несправедливо: вся его шиловатая фигура и особенно выражение его лица поразительно напоминали «Моркотуна», крепостного господского музыканта, тип которого и был им недурно описан (см. «Моркотун»). Коверкают или неумышленно переделывают прозвища не одни простолюдины, а и люди высшего общества. Нечто подобное, и притом очень характерное, было с упомянутым сейчас псевдонимом Феофила М. Толстого, что и известно многим живущим людям. Псевдоним Ф. Толстого был «Ростислав», но кн. А<ндрей> Б<арятинский> совсем неумышленно его переделал и раз в присутствии живых поныне свидетелей сказал ему: