Долинский подумал, чем он занимается, и отвечал:
– Даю уроки.
– Мы с Ильёй Макарычем о вас долго справлялись; несколько раз писали вам в Ниццу, письма приходили назад.
– Да меня там, верно, уж не было.
– Илья Макарыч кланяется вам, – сказала Анна Михайловна после паузы.
– Спасибо ему, – отвечал Долинский.
– Ваш редактор несколько раз о вас спрашивал Илью Макарыча.
– Бог с ними со всеми.
Анна Михайловна посмотрела на испитое лицо Долинского и, остановив глаза на белом шве его рукава, сказала:
– Как вы бережливы! Это у вас еще петербургское пальто?
– Да, очень прочная материя, – отвечал Долинский. Анна Михайловна посмотрела на него еще пристальнее и спросила:
– Не хотите ли вы стакан вина?
– Нет, благодарю вас, я не пью вина.
– Может быть, рому к чаю? Долинский взглянул на нее и ответил:
– Вы, может быть, подозреваете, что я начал пить?
– Нет, я так просто спросила, – сказала Анна Михайловна и покраснела.
Долинский видел, что он отгадал ее мысль, и спокойно добавил:
– Я ничего не пью.
– Скажи же, пожалуйста, отчего ты так… похудел, постарел… опустился?
– Горе, тоска меня съели.
Анна Михайловна покатала в пальцах хлебный шарик и, повертывая его в двух пальцах перед свечкою, сказала:
– Невозвратимого ни воротить, ни поправить невозможно.
– Я не знаю, что с собой делать? Что мне делать, чтобы примирить себя с собою?
Анна Михайловна пожала плечами и опять продолжала катать шарик.
– Я бегу от людей, бегу от мест, которые напоминают мне мое прошлое; я сам чувствую, что я не человек, а так, какая-то могила… труп. Во мне уснула жизнь, я ничего не желаю, но мои несносные муки, мои терзания!..
– Что же вас особенно мучит? – спросила, не сводя с него глаз, Анна Михайловна.
– Все… вы, она… мое собственное ничтожество, и…
– И что?
– И всего мне жаль порой, всего жаль: скучно, холодно одному на свете… – проговорил Долинский с болезненной гримасой в лице и досадой в голосе.
– Не будем говорить об этом. Прошлого уж не воротишь. Рассказывайте лучше, как вы живете?
Долинский коротко рассказал про свое однообразное житье, умолчал однако о Зайончеке и обществе соединенных христиан.
– Ну, а вперед?
– Вперед?
Долинский развел руками и проговорил:
– Может быть, то же самое.
– Утешительно!
– Это все равно: хорошего где взять? Анна Михайловна промолчала.
– Чего ж вы не возвращаетесь в Россию? – спросила она его через несколько минут.
– Зачем?
– Как, зачем? Ведь вы, я думаю, русский.
– Да, может быть, я и возвращусь… когда-нибудь.
– Зачем же когда-нибудь! Поедемте вместе.
– С вами? А вы скоро едете?
– Через несколько дней.
– Вы приехали за покупками?
– Да, и за вами, – улыбнувшись, отвечала Анна Михайловна.
Долинский, потупясь, смотрел себе на ногти.
– Пора, пора вам вернуться.
– Дайте подумать, – отвечал он, чувствуя, что сердце его забилось не совсем обыкновенным боем.
– Нечего и думать. Никакое прошлое не поправляется хандрою да чудачеством, Отряхнитесь, оправьтесь, станьте на ноги: ведь на вас жаль смотреть.