Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии

– Ну а закуски отчего перед обедом нет?

– Как нет? В «Гранд-отель» в Париже мы завтракали, так была подана на закуску и колбаса, и сардинки, и масло, и редиска…

– Позвольте… Да разве это закуска? Я говорю про закуску, как у нас в хороших ресторанах. Спросишь у нас закуску – и тридцать сортов тебе всякой разности несут. Да еще, помимо холодной-то закуски, форшмак, сосиски и печенку кусочками подадут, и все это с пылу с жару. Нет, насчет еды у нас лучше.

Разговаривая, компания уселась за столиком. Гарсон с расчесанными бакенбардами, с капулем на лбу, в куртке, в белом переднике до полу и с салфеткой на плече давно уже стоял в вопросительной позе и ждал приказаний.

– Катр дежене… – скомандовал ему Капитон Васильевич.

– Oui, monsieur. Quel vin dеsirez-vous?

Было заказано и вино, причем Капитон Васильевич прибавил:

– Е оде’вы рюс.

– Vodka russe? Oui, monsieur… – поклонился гарсон.

– Да неужели водка здесь есть? – радостно воскликнул Николай Иванович.

– Есть. Держут. «Вдову Попову» сейчас подадут.

– Ну, скажи на милость, а мы в Париже раза три русскую водку спрашивали – и нигде нам не подали. Так потом и бросили спрашивать. Везде коньяком вместо водки пробавлялись.

– То Париж, а это Ницца. Здесь русских ступа непротолченная, а потому для русских все держат. В ресторане «Лондон-Хаус» можете даже черный хлеб получить, икру свежую, семгу. Водка русская здесь почти во всех ресторанах, – рассказывал Капитон Васильевич.

Конурин просиял и даже перекрестился от радости.

– Слава Богу! Наконец-то после долгого поста русской водочки хлебнем, – сказал он. – А я уж думал, что до русской земли с ней не увижусь.

– Есть, есть, сейчас увидитесь, но только за нее дорого берут.

– Да ну ее, дороговизну! Не наживать деньги сюда приехали, а проживать. Только бы дали.

– Вон несут бутылку.

– Несут! Несут! Она, голубушка… По бутылке вижу, что она!

Конурин весело потирал руки. Гарсон поставил рюмки и принялся откупоривать бутылку.

– А чем закусить? – спрашивал собеседников Капитон Васильевич. – Редиской, колбасой?

– Да уж что тут о закуске рассуждать, коли до водки добрались! Первую-то рюмку вот хоть булочкой закусим, – отвечал Конурин, взяв в руку рюмку. – Голубушка, русская водочка, две с половиной недели мы с тобой не виделись. Не разучился ли уж я и пить-то тебя, милую? – продолжал он.

– Что это вы, Иван Кондратьич, словно пьяница приговариваете, – оборвала его Глафира Семеновна.

– Не пьяница я, матушка, а просто у меня привычка к водке… Двадцать лет подряд я без рюмки водки за стол не садился, а тут вдруг выехал за границу и препона. Вот уж теперь за эту водку с удовольствием скажу: вив ля Франс!

Мужчины чокнулись друг с другом и выпили.

– Нет, не разучился пить ее, отлично выпил, – сказал Конурин, запихивая себе в рот кусок белого хлеба на закуску и стал наливать водку в рюмки вторично. – Господа! Теперь за ту акулу выпьемте, что мы видели давеча на берегу. Нужно помянуть покойницу.

Гарсон между тем подал редиску, масло и колбасу, нарезанную кусочками. Водкопитие было повторено. Конурин продолжал бормотать без умолку:

– Вот уж я теперь никогда не забуду, что есть на свете город Ницца. А из-за чего? Из-за того, что мы в ней нашу русскую, православную водку нашли. Господа! По третьей? Я третью рюмку наливаю.

Собеседники не отказывались.

Гарсон подал омлет.

– Неси, неси, господин гарсон, назад! – замахал руками Конурин.

– Отчего? Ведь это же яичница, – сказал Капитон Васильевич.

– Знаем! В Париже нам в эту яичницу улиток зажарили. Да еще хорошо, что яичница-то, кроме того, была и незажаренными улитками в раковинах обложена, так мы догадались.

– Что вы, помилуйте, да это простая яичница с ветчиной. Видите, красная копченая ветчина в ней, – пробовал разубедить Конурина Капитон Васильевич.

– А кто поручится, что это не копченая лягушка? Нет, уж я теперь дал себе слово за границей никакой смеси не есть.

– И я не буду есть, – отрицательно покачала головой Глафира Семеновна, сделав гримасу.

Ели только Николай Иванович и Капитон Васильевич.

– Ведь это ты назло мне ешь, Николай Иваныч, – сказала ему жена.

– Зачем назло? Просто из-за того, чтобы цивилизации подражать. За границей надо все есть.

Вторым блюдом была подана рыба под соусом. Глафира Семеновна опять сделала гримасу и не прикоснулась к рыбе. Не прикоснулся и Конурин, сказав:

– Кусочки и под соусом. Не видать, что ешь. Кто ее ведает, может быть, это акула, такая же акула, как давеча на берегу показывали.

– Да полноте вам… Это тюрбо… Самая хорошая рыба, – уговаривал их Капитон Васильевич, но тщетно.

– Нет, нет, не буду я есть. Водки я с вами выпью, но закушу булкой, – сказал Конурин.

– А хоть бы и на самом деле акула? – проговорил Николай Иванович. – Я из-за заграничной цивилизации готов даже и кусок акулы сесть, коли здесь все ее едят.

И он придвинул к себе блюдо.

Кончилось тем, что Глафира Семеновна и Конурин ели за завтраком только ростбиф, сыр и фрукты. Конурин, раскрасневшийся от выпитой водки, говорил:

– Только аппетит себе разбередил, а сытости никакой. А уж с каким бы я удовольствием теперь порцию московской селянки на сковородке съел, так просто на удивление! Хороша Ницца, да не совсем. Вот ежели бы к водке и селянка была – дело другое. Нет, пожалуй, не стоит и запоминать, что есть такой город – Ницца.

– Забудь ее, забудь, – говорил ему Николай Иванович.

Компания смеялась.

Восьмой выиграл