Наши за границей. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно

– Ну вот! Как же мы иначе багаж-то наш получили бы? Как же забытые-то в вагоне саквояжи и подушки выручили бы? Ведь они до Берлина были отправлены.

– Все может случиться.

– Однако ты видишь, по каким мы богатым улицам едем. Все газом и электричеством залито.

– А все-таки ты спроси у швейцара-то еще раз – Берлин ли это?

Николай Иванович поднял стекло кареты и высунулся к сидящему на козлах, рядом с кучером, швейцару:

– Послушайте… Как вас? Мы вот все сомневаемся – Берлин ли это?

– Берлин, Берлин. Вот теперь мы едем по знаменитая улица Unter den Linden, Под Липами, – отвечал швейцар.

– Что ж тут знаменитого, что она под липами? У нас, брат, в Петербурге этих самых лип на бульварах хоть отбавляй, но мы знаменитыми их не считаем. Вот Бисмарка[115 - Бисмарк Отто фон (1815–1898) – первый канцлер Германской империи, осуществивший план объединения Германии.] вашего мы считаем знаменитым, потому в какой журнал или газету ни взгляни – везде он торчит. Где он тут у вас сидит-то, показывай. В натуре на него все-таки посмотреть любопытно.

– F?rst[116 - Князь.] Бисмарк теперь нет в Берлине, господин.

– Самого-то главного и нет. Ну а где у вас тут самое лучшее пиво?

– Пиво везде хорошо. Лучше берлинский пиво нет. Вот это знаменитый Бранденбургер тор[117 - Бранденбургер тор (Бранденбургские ворота) – триумфальные ворота в центре Берлина, построенные в 1789–1781 гг., главный символ города.], – указывал швейцар.

– По-нашему, Триумфальные ворота. Так. Это, брат, есть и у нас. Этим нас не удивишь. Вы вот их за знаменитые считаете, а мы ни за что не считаем, так что даже и стоят-то они у нас в Петербурге на краю города, и мимо их только быков на бойню гоняют[118 - Триумфальные ворота… в Петербурге на краю города, и мимо их только быков на бойню гоняют. – Имеются в виду Московские триумфальные ворота (1838), возведенные на Забалканском (ныне Московском) проспекте недалеко от первой в России скотобойни (1825).]. Скоро приедем в гостиницу?

– Сейчас, сейчас, ваше превосходительство.

Карета остановилась около ярко освещенного подъезда гостиницы. Швейцар соскочил с козел, стал высаживать из кареты Николая Ивановича и Глафиру Семеновну и ввел их в притвор. Второй швейцар, находившийся в притворе, позвонил в объемистый колокол. Где-то откликнулся колокол с более нежным тоном. С лестницы сбежал кельнер во фраке.

– Sie w?nschen ein Zimmer, mein Herr?[119 - Вам нужна комната, сударь?]

– Я, я… Только не грабить, а брать цену настоящую, – отвечали Николай Иванович.

– Der Herr spricht nicht deutsch[120 - Господин не говорит по-немецки.], – кивнул швейцар кельнеру и, обратясь к Николаю Ивановичу, сказал: – За пять марок мы вам дадим отличная комната с две кровати.

– Это то есть за пять полтинников, что ли? Ваша немецкая марка – полтинник?

– Немножко побольше. Пожалуйте, мадам… Прошу, господин.

Супруги вошли в какую-то маленькую комнату. Швейцар захлопнул стеклянную дверь. Раздался электрический звонок, потом легкий свисток, и комната начала подниматься, уходя в темноту.

– Ай, ай! – взвизгнула Глафира Семеновна. – Николай Иваныч! Голубчик! Что это такое? – ухватилась она за мужа, трясясь, как в лихорадке.

– Это, мадам, подъемный машин, – отвечал голос швейцара.

– Не надо нам, ничего не надо! Отворите!.. Пустите… Я боюся… Впотьмах еще. Бог знает что сделается… Выпустите…

– Как можно, мадам… Теперь нельзя… Теперь можно убиться.

– Николай Иваныч! Да что ж ты молчишь, как истукан!

Николай Иванович и сам перепугался. Он тяжело отдувался и наконец проговорил:

– Потерпи, Глаша… Уповай на Бога. Куда-нибудь доедем.

Через минуту подъемная машина остановилась, и швейцар распахнул дверцу и сказал: «Прошу, мадам».

– Тьфу ты, чтоб вам сдохнуть с вашей проклятой машиной! – плевался Николай Иванович, выходя на площадку лестницы и выводя жену. – Сильно перепугалась?

– Ужасти!.. Руки, ноги трясутся. Я думала, и не ведь куда нас тащат. Место чужое, незнакомое, вокруг все немцы… Думаю, вот-вот в темноте за горло схватят.

– Мадам, здесь отель первый ранг, – вставил замечание швейцар, как бы обидевшись.

– Плевать я хотела на ваш ранг! Вы прежде спросите, желают ли люди в вашей чертовой люльке качаться. Вам только бы деньги с проезжающих за ваши фокусы сорвать. Не плати им, Николай Иваныч, за эту анафемскую клетку, ничего не плати…

– Мадам, мы за подъемную машину ничего не берем.

– А не берете, так с вас нужно брать за беспокойство и испуг. А вдруг со мной сделались бы нервы и я упала бы в обморок?

– Пардон, мадам… Мы не хотели…

– Нам, брат, из вашего пардона не шубу шить, – огрызнулся Николай Иванович. – Успокойся, Глаша, успокойся.

– Все ли еще у меня цело? Здесь ли брошка-то бриллиантовая? – ощупывала Глафира Семеновна брошку.

– Да что вы, мадам… Кроме меня и ваш супруг, никого в подъемной карете не было, – конфузился швейцар, повел супругов по коридору и отворил номер.

– Вот… Из ваших окон будет самый лучший вид на Паризерплац[121 - Паризерплац (Парижская площадь) – площадь в центре Берлина, возле Бранденбургских ворот.].

– Цены-то архаровские[122 - Цены-то архаровские… – Здесь: нечестные, грабительские. Первоначально архаровцами называли московских полицейских – от фамилии московского обер-полицмейстера Н. П. Архарова, который разработал систему жестких мер по подавлению преступности; его подчиненные действовали вероломно, и слово «архаровцы» приобрело негативное значение: им стали называть не блюстителей порядка, а его нарушителей – хулиганов и преступников.], – сказал Николай Иванович, заглядывая в комнату, которую швейцар осветил газовым рожком. – Войдем, Глаша.

Глафира Семеновна медлила входить.

– А вдруг и эта комната потемнеет и куда-нибудь подниматься начнет? – сказала она. – Я, Николай Иваныч, решительно больше не могу этого переносить. Со мной сейчас же нервы сделаются, и тогда смотрите, вам же будет хуже.

– Да нет же, нет. Это уж обыкновенная комната.

– Кто их знает! В их немецкой земле все наоборот. Без машины эта комната? Никуда она не опустится и не поднимется? – спрашивала она швейцара.

– О нет, мадам! Это самый обыкновенный комната.

Глафира Семеновна робко переступила порог.

– О Господи! Только бы переночевать – да вон скорей из этой земли! – бормотала она.

– Ну так и быть, останемся здесь, – сказал Николай Иванович, садясь в кресло. – Велите принести наши вещи. А как вас звать? – обратился он к швейцару.

– Франц.

– Ну, хер Франц, так уж вы так при нас и будете с вашим русским языком. Три полтины обещал дать на чай за выручку наших вещей на железной дороге, а ежели при нас сегодня вечером состоять будете и завтра нас в какой следует настоящий вагон посадите, чтобы нам, не перепутавшись, в Париж ехать, то шесть полтин дам. Согласен?