Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова

15 августа

Генеральшина горничная Марья Дементьевна в благородстве оказывается много чище табачницы. Сегодня она стирала генеральшины манишки и так чувствительно пела «Гусар, на саблю опираясь», что я заслушался. Также и по-французски говорит. Сегодня вечером звал ее в молодцовский клуб, но она отказалась. Не пойду, говорит, я в молодцовский – там хватаются, а я привыкла к благородству. Ежели, говорит, хотите, то пойдемте в пятницу в благородку. Обещал, и вечером, когда лакей Иван ставил самовар, удрал с ней в Строгонов сад. Гуляли по первой аллее и разговаривали по-французски; я ей – «тре бье, лямур», а она мне – «жоли мерси». Проходящие, во всей вероятности, думали, что мы графы или князья. Возвратились домой в десять часов. Вследствие ее своевольной отлучки генеральшин лакей Иван рассвирепел и обещал пробить ей темя поленом. Это из ревности.

17 августа. Вечер

Сейчас генеральша призывала меня к себе и объявила, что едет на неделю в Москву, а также берет с собою француза Мутона. «А как же, говорю, я-то?.. Мне бы тоже хотелось побывать в Москве, к тому же и у тамошних медиумов поучился бы, а то что ж мне с вами все на один манер?..» Пустяки, говорит, этому никто ни у кого не учится, это по вдохновению. Все-таки, говорю, какому-нибудь новому колену обучился бы. Нет, говорит, нельзя. Ты останешься в Петербурге и будешь наблюдать за домом, за людьми, за лошадьми, и за этот труд жалую тебе двадцать пять рублей и старый генеральский халат на красной шелковой подкладке (халат ее покойника мужа), для внушения страха прислуге. Халат и четвертная бумажка тотчас же были вручены мне. Отъезд генеральши назначен послезавтра.

Как там ни говори, а без Мутошки будет скучно. Хоть он и француз, а все-таки человек: по херам с ним поговоришь, рюмочку-другую сентифарису толкнешь, о француженках потолкуешь и все эдакое…

18 августа. Утро

Вчера ложился спать полный чувства самодовольства. Что ни толкуй, а все-таки я буду в некотором роде начальник, управляющий домом и, так сказать, глава. Квартира к моим услугам – захочу, так созову всю Александровскую линию и задам пир; по островам захотелось прокатиться или так куда съездить – так закатил кучеру пару пива и поезжай куда хочешь на генеральшиных лошадях.

А что в самом деле: ведь квартира будет свободна, так не созвать ли знакомых приказчиков да не закатить ли пирушку в складчину? Чудесно! Повар есть. Купим провизии, так что угодно состряпает. Музыка понадобится, так у генеральши и рояль есть, а горничная Марья Дементьевна отлично играет одним перстом «По всей деревне Катенька» и «Чижик, чижик». Да и зачем нам фортепьяно, коли некоторые молодцы из моих бывших соседей по лавке в лучшую жарят на гитаре, а кучер Герасим, ежели на гармонии – так просто собаку съел. Сообщил о своем предположении повару; тот с радостью согласился.

18 августа. Вечер

Целый день сбирали генеральшу в Москву. Вечером она собрала всю прислугу и объявила, что я остаюсь старшим и что все должны меня слушаться. Я в это время стоял в отдалении, потупя взор. Когда генеральша ушла, лакей Иван показал мне кулак и сказал: «Это старшему». На что я ему ответил: «Погоди, голубчик, дай только генеральше уехать, так я тебя в бараний рог согну» – и тут же объявил ему, что горничная Маша будет состоять при мне. «Ну, еще это дудки!» – сказал он. А Маша ему: «Конечно, денно и нощно при Касьяне Ивановиче состоять буду, так как он от самой генеральши поставлен». Под вечер забежала ко мне в комнату и просила, чтобы я сжил Ивана. Обещал.

19 августа

Сегодня провожал генеральшу в Москву. Когда поезд тронулся, мне в голову пришла гениальная мысль. В газетах то и дело читаем, что то там, то сям устраиваются съезды и конгрессы; был съезд археологов, съезд естествоиспытателей, были железнодорожные съезды, наконец, недавно был статистический конгресс, – так чем устраивать в генеральшиной квартире просто пирушку, не лучше ли мне устроить «съезд петербургских лавочных приказчиков»? В сущности, это будет та же пирушка, только по новой моде, по-современному. В сильной радости, что в голову мою пришла такая счастливая мысль, прямо с железной дороги я побежал к дьячку Ижеесишенскому и сообщил ему об этом. Тот в восторге чуть не привскакнул на стуле. Не теряй, говорит, золотого времени, беги на рынки и созывай приказчиков! Но как же, говорю, ты-то будешь на этом съезде, коли это будет съезд приказчиков? Какой же ты приказчик? Пустяки, говорит, я буду делегатом от просвирни и от свечной продажи. Порешили сзывать из каждого рынка по одному и по два приказчика и назначили съезд на 22-е августа, после чего я опрометью побежал в рынки и Гостиный Двор. Первый визит мой был в бывший Апраксин двор, к приказчику Николаю Усталову. Выслушав меня, он не сразу понял, в чем дело, но когда я растолковал ему, что мы на съезде выпьем, закусим, поругаем хозяев и потолкуем – «как бы нам обороняться от них, дабы они не слишком на нас ездили», то обещал быть. Главная, говорит, штука, что у хозяина не отпросишься со двора! Ну, да как-нибудь урвемся! Спрошусь в баню, а на всякий случай, если запоздаю, то положу на кровать чучелу в моем халате. Ежели хозяин заглянет в молодцовскую, так будто бы это я сам лежу. От Усталова бросился в Мариинский рынок, из Мариинского в Гостиный Двор, из Гостиного в Никольский рынок, из Никольского на Васильевский остров в Андреевский, а оттуда домой на Черную Речку, где по силе данной мне власти обругал лакея и почил от трудов моих, надев генеральский халат.