– Покажите язык… Больше, больше! Чего вы боитесь? Я не откушу! Объелись, верно?
– Это точно-с. Действительно, третьего дня на похоронах у одного подрядчика блинов двадцать съел, потом это хмельная антимония началась, пуншевую сырость разводили… и все этакое… не оставьте нас, грешных! Верите ли, разогнуться не могу! И в баню ходил, и перцовкой терся…
– Снимите сибирку и лягьте на диван.
Купец жалобно смотрит на доктора и ложится. Доктор начинает мять ему спину, спрашивая:
– Не больно? Не больно?
Купец кряхтит и стонет. Доктор напирает еще сильнее. Купец вскакивает.
– Ага! Проняло? Отлично. Я пропишу вам лекарство, но прежде всего вам нужно сидеть на диете.
– А где эту деету купить-то можно? В мебельной лавке, что ли?
– Да что же, по-вашему, диета-то – мебель, что ли! От пищи воздерживаться надо! Один суп с булкой есть. Чай пить жиденький с белым хлебом… Лягьте еще, я вас смеряю…
Доктор лезет в шкаф с инструментами и для пущей важности начинает перебирать хирургические инструменты. Вот достал акушерские щипцы. Мелькнула сталь на солнце. Купец пугается.
– Батюшка, ваше высокоблагородие, увольте от этого! Не дамся! Нельзя ли так! Вдвое заплачу! – вопит он.
– Ну, бог с вами! Только для вас освобождаю… Да главное – насчет еды остерегайтесь. Пирогов не ешьте.
Доктор пишет рецепт. Купец лезет в карман и достает синенькую.
– Так и щец, и пирожка с капусткой нельзя?
– Нельзя.
– И с морковью невозможно?
– Невозможно.
– А с рысью и с яйцами?
– Нельзя.
– А с творогом или вареньем?
– Да нельзя же, говорю вам!
– А насчет хмельного былья? – робко спрашивает он.
– Пейте, только умеренно!
– Вот насчет этого спасибо!
Купец лезет снова в карман, прибавляет к синенькой еще целковый, раскланивается и уходит.
На Фонтанке
Сквозь тонкий лед ледокольной майны на Фонтанке провалилась пробегавшая собака. Она жалобно визжала и билась, стараясь выкарабкаться из воды, но тонкий лед обламывался под ней, и она снова падала в воду. Визг ее был пронзителен и раздирал душу. На набережной стал останавливаться проходивший народ. Толпа быстро увеличивалась. Слышались соболезнования, но спасать собаку никто не решался.
– Утонет, – говорит полушубок. – Как пить даст – утонет.
– Нет, выкарабкается, – отвечает другой, – как до твердого льда дойдет, так и выкарабкается. Вишь, как визжит-то жалобно, будто человек! А спасти можно. Стоит только доску накинуть.
– Идет на пару пива, что утонет?
– Ах ты, душевная! Умирать-то тоже не хочется, – вставляет слово баба.
Стоящий рядом купец хмурится:
– Душевная! Нешто про пса можно так говорить!
– А все-таки блажен раб, еже и скоты милует. Ах, как визжит-то, сердечная! Братцы, да что ж вы так-то стоите. Можно багор подать, петлю накинуть…
– У меня полушубок новый… Мальчик, зайди вон на плот-то, да помани ее будто булочкой…
– А хорошая собака… Это, надо статься, польской породы. На охотника так рубль целковый даст.
– Ври больше! Нынче польские-то собаки ничего не составляют. Вот ежели бы лягаш был!.. Да и вовсе это не польская, а водолаз, потому у водолаза этого самого в лапах перепонка…
– Водолаз! – передразнивает солдат. – Ты видел ли водолазов-то? У нас у поручика водолаз был, так тот у дверей на лестнице в колокольчик звонился. Схватит зу-бьем за колокольчик да и позвонится. Капут! Поминай как звали! Нет, вынырнула!.. А теперича ежели ее спасти, лучший друг будет.
– Это точно… – замечает чуйка. – Теперича у нас в Ямской у извозчиков собака… на каретном дворе… Гусляк один держит, так у него теща… ну и козел от домового взят… Так эта собака все с козлом… На Масленице стала это она печь блины… а сам он пошел в трактир…
– Эх, как воет! Даже слушать жалостно! Видно, со щенятами!
– Нет, мужской нации… Со щенятами давно бы ко дну пошла. Только эта самая теща… Нет, что я?.. собака…
С дрожек соскакивает проезжавший бородач в золотых очках, расталкивает народ и подходит к перилам.
– Что тут такое? – спрашивает он.
– Собака тонет, ваше высокоблагородие…
– Так что же вы стоите и не спасаете! Эх вы! А еще православные! Как вам не стыдно за свое бессердечие!.. Да знаете ли вы, что даже само общество покровительства животным за это награды назначает. Ведь у собаки так же, как и у человека, жизнь, ведь она так же мучается… Вон доски на спуске валяются, тащите их за мной. Господа, я честью вас прошу…
– Нет, сунься-ко сам, коли тебе жизнь дешева, – раздается со всех сторон. – Да у нас тоже дело есть… Нам прохлаждаться из-за собаки невозможно…
– Почтенные, помогите барину!.. Отчего собаку не спасти, коли возможно… – упрашивает какая-то женщина.
– А ты стегани сама прежде… Тонуть будешь, так по крайности карналин поддержит, а мы в полушубках по-топорному…
На льду раздается пронзительный вой. Бородач в очках подбоченивается.
– Так не хотите вы честью, распроканальи, архибестии? – кричит он. – Где городовой? Я вас!..