Земля и воля. Собрание сочинений. Том 15

– У коней овес кончился, – сказал кто-то.

– Молодец! – крикнул Григорий. – Все, кто свободен, вынимаем ножи и в болото, там должна быть трава, шумиха. Каждому нарезать по охапке, все равно мясо еще долго будет вариться.

Кони ели шумиху без особого энтузиазма, потому что овес им успели высыпать. Григорий посмотрел и повел еще за охапкой: утром съедят, это точно.

Наевшись мяса, стали спорить, кому идти в дежурство. Глаза слипались, а надо три часа ходить, проверять. Григорий не вмешивался, график есть график, и пошли те, чья была очередь.

Утром поднял ветер. Снег несло так, что свету белого не видно. Поехали вдоль камыша, навстречу ветру. Кони бежали легко, потому что ветер выдирал снег с берега, но время шло, а камыш не кончался. Григорий опять проехал вперед: вот он, поворот. Вынул компас: направление на ближний клин сосняка, языком выходящий из тайги. Еще через полчаса в густой тайге отдышались: ветра нет, теплее. Опять вытянулись в нитку, один за другим, быстрым шагом пошли вглубь тайги. Буреломы приходилось объезжать, терять время, зато потом вышли на кедровник, место чистое, хоть пляши. Опять прибавили шаг. Обедали на ходу вчерашним мясом, не останавливались ни на минуту. Кони, кажется, понимали хозяев, что это последнее усилие, и шли резво. Когда совсем стемнело, Григорий остановил коня, все собрались вокруг.

– Кто скажет, сколько верст мы прошли от Кабанихи?

Никто не рискнул сказать.

– Думаю, не меньше пятнадцати, – предположил Владимир.

Григорий кивнул:

– И я так думаю. Значит, надо еще пять. Такое условие старших. Потому прошу высказаться: или заночуем, или будем пробираться дальше, благо ночь месячная.

Он видел, что все уже измучены холодом и недосыпанием, но понимал, что оставаться на ночь из-за пяти верст пути нет смысла. Потому сказал:

– Едем вперед, только пять верст, это два часа всего.

Он опять уехал первым, чтобы определить место остановки, не знамо, по каким приметам, но определить: вот тут будет деревня. И сразу разгрузить лошадей, пустить их на волю, пусть добывают корм из-под ноги. Переночевать, и с утра рубить тонкие сосны и ели для большого шалаша, выгораживать укрытие для лошадей. Выехал на поляну. Ни одного деревца, с десятину ровной и чистой земли. Вот тут и быть!

Наскоро собрали костры для себя и коней, наломали лап еловых на постель и укрытие, еще раз определились с дежурными и спать. Уставшие кони копытами разгребали снег и ложились, откинув копыта. Да, им досталось. Григорий лег последним, подкормив оба костра.

Глава четвертая

Купец Колмаков хорошо знал психологию уездного обывателя. Используя наиболее говорливых людей, чаще всего приказчиков в магазинах, он жаловался, что врачи в губернском городе нашли у него страшную болезнь, а знакомый доктор с ученым званием, немецкий еврей, прибывший в Россию на заработки, сказал, что спасти его может только операция, которые делают его друзья исключительно в Мюнхене. Сам одновременно решал две проблемы: добыть разрешение на выезд в Германию, для чего пришлось отвалить приличный куш большому чину в ОГПУ, зато он лично привез Емельяну Лазаревичу все разрешительные документы на него и на Зину, с которой тот успел зарегистрировать брак, даже бумагу на провоз большой суммы в золотых червонцах. Вторая задача: продать магазины. Жалко было продешевить, а с другой стороны – органы могла насторожить продажа подряд всего имущества. Дом предложил давнему конкуренту купцу Половникову, значительно занизив цену за обещание месяца три в дом не переходить, а только через своих людей тщательно охранять, потому что продавец оставил покупателю все имущество, вплоть до посуды.

С открытием телефонной станции Колмакову одному из первых поставили телефон, среди дня позвонил Щербаков, поинтересовался, как ему новая услуга и спросил, может ли он принять его вечером, часов в семь. Колмаков с радостью согласился, но, положив трубку, в искренней радости засомневался. Ему показалась в голосе Щербакова излишняя серьезность, хотя игривым голос его никогда и не был, но неожиданность и строгость пугали. Емельян сам себя успокаивал: если Щербаков узнал, что он сбывает магазины, то это можно объяснить: продам старые, построю большой, как в губернском городе, чтобы на два этажа, внизу продукты и скобяные изделия, вверху ткани и разная одежда. Конечно, Щербакова так просто не проведешь, но не будет же он препятствовать. И вдруг Емельян похолодел: а если тому стало известно о заграничном паспорте гражданина Колмакова? Тогда нетрудно сложить воедино всю картину: продаешь собственность, чтобы вывести деньги за границу, урвать от последнего куска скудного бюджета советского государства, иными словами, нести стране ущерб.

Хозяин распорядился, чтобы ужин был в самом лучшем виде, велел приготовить новые итальянские вина, которые еще и не поступили в магазины. Убрал даже в кабинете все бумаги, чтобы они не спровоцировали вопроса о делах. Хотя о чем еще будут говорить руководитель городской власти и купец, который снабжает товарами полгорода? Велел девушкам протереть всю мебель и пол, чтобы была идеальная чистота.

Вошел Охрим, остановился у порога:

– Хозяин, там какой-то человек, говорит, насчет магазина.

– Принесла нелегкая не вовремя. – Глянул на часы – только шесть. – Успею. Зови.

Вошел молодой человек, в коридоре девушки помогли ему раздеться, великолепного покроя костюм и явно чешские сапожки выдавали в нем человека приезжего. Ни разу его Колмаков не видел. Гость без смущения поздравствовался, извинился, что поздно и прямо в дом, но человек он приезжий и для этикета не располагает временем.

– Роман Аронович! – представился он и поклонился. Хозяину ничего не оставалось, как назвать себя и пригласить гостя присесть.

– Узнал, что вы имеете желание продать магазины. Что бы вы мне могли предложить?

– Видите, ли, Роман Аронович, все зависит от ваших возможностей и наклонностей. Не думаю, что вы захотите торговать скобяными изделиями или, к примеру, керосином. – Емельян Лазаревич не к месту хохотнул. – Можете посмотреть винный магазин, у меня поставщики лучших марок европейских напитков, от шипучих до крепких. Дело весьма прибыльное.

Гость кивнул:

– А что еще из интересного?

– Могу предложить одежду и ткани. Фуфайками мы не торгуем. Поставки московских и питерских фабрик.

– Ленинградских, – поправил гость.

– Простите, все еще никак не привыкну, да и вы своей респектабельностью как бы вернули меня в старые времена. Жду завтра в десять часов у себя в кабинете, это с правой стороны здания.

Гость, кажется, не собирался уходить:

– Но вы ничего не говорите о ценах?

Колмаков улыбнулся:

– У купцов заведено о цене говорить, когда товар видишь, а так я могу вам назвать любую сумму, все равно после осмотра будет торг и появится настоящая цена. Итак, жду вас завтра.

Гость встал, девочки подали ему легкую шубу, шапку и трость, он еще раз поклонился и попрощался.

На дрожащих ногах Емельян дошел до дивана и сел.

«Это – не купец! Это человек оттуда…, из органов, из ГПУ. Накрыли они меня с аферой, кто-то сдал, сволочи, тот же Половников, завистник чертов! Надо срочно спрятать всю наличность, как это у них называется: конфискация! Все пятаки вытрясут из кошелька! А я в Европу собрался, дурак неотесанный. В самой ГПУ взятку давал. Теперь и это могут пришить. Господи, что за времена!».

Гудок машины вывел его из панических размышлений. Опять холодно стало в груди:

«И этот неспроста сегодня, оба в один день. Вот и предложит он сейчас все бумаги на стол и с вещами на выход, а тот у машины ножку об ножку греет, чтоб он сдох, покупатель чертов!».

Но гостя встречать надо, и улыбку изобразить, и радушие. Ничем нельзя выдать смущения.

– Дорогой Всеволод Станиславович, проходите, пожалуйте шубку, Зина, прими, в передний угол, будьте любезны.

Щербаков прошел, сел, как всегда, в кресло, взял в руки газету, но и смотреть не стал, бросил.

– Пройдемте в кабинет, девушки стол накроют, – предложили хозяева.

Щербаков пожал плечами:

– Надеюсь, мы не помешаем, а, Зина?

– Конечно, нет, Всеволод Станиславович.

Сели за стол, Емельян Лазаревич разлил по рюмкам коньяк, но рука дрожала, и несколько капель упали на стол. Выпили, приступили к еде, молчали. Перекусив, Щербаков заботливо спросил:

– До меня дошел слух, что вы болеете, да и заметно это, вот коньячок расплескали. Слабость? Сердце шалит? Почему ко мне не обратились, я бы отправил в спецклинику в губернию или в Москву. А вы сразу в панику, магазины давай продавать. Нет для этого никаких оснований, такие болезни очень легко лечатся у нас в спецорганах ОГПУ. Емельян Лазаревич, я вас не для того посвящал в некоторые особой важности вопросы, чтобы вы тут же воспользовались информацией и незаконным способом получили документы на выезд за границу. Да, тот сотрудник, что совершил преступление, незаконно, за взятку оформив вам загранпаспорт и еще некоторые бумаги, уже разоблачен и расстрелян. Теперь вопрос, что с вами делать. С одной стороны, вы враг советской власти, покушались на государственную измену с нанесением ему, государству, существенного материального ущерба. С другой стороны, вы мой хороший знакомый, добрый человек, в свое время много для меня сделавший. Научите меня, как я должен поступить: забыть о долге и чести и сделать вид, что ничего не случилось? Или выполнить свой долг и отдать вас в ОГПУ? Вы слышали, очевидно, что это довольно серьезная организация, ваш состав преступления превышает все допустимые сроки наказания, остается только высшая мера.

Емельян Лазаревич едва сидел на стуле, Щербаков налил ему стакан коньяка:

– Выпейте, а то сейчас сознание потеряете, возись потом с вами.