«Птица, залетевшая в окно» и другие романы

Эмоционально торжественен, наполнен светом и верой в человека финал романа «Кулаки». Коротко очерчивая вехи пути артели, празднуя вместе со своими героями великую Победу, оценивая их немалый вклад в общее дело помощи фронту, автор подводит повествование к своему кульминационному моменту – к возвращению таёжных беглецов в родное село Бархатово, к остальным людям, к воссоединению со всем народом-победителем. Пройдя дороги войны, орденоносец Мирон Курбатов твёрдо убеждён, что у граждан его артели, у нового, молодого поколения должно быть будущее. Он пишет письмо товарищу Сталину с просьбой принять их честную артель, никогда не предававшую свою Родину, в государственную хозяйственную систему и «считать колхозом». Нам остаётся только верить в справедливость и торжество жизни, полагаясь на Божий Промысел о человеке.

«Будем бодрствовать!.. Любовь к своему народу и земле делает борьбу обязательной», – утверждал И. Аксаков. Ибо русский человек всегда в ответе за судьбу родной земли, принимая боль земли, как свою собственную боль. Такова Россия, такова доля её крестьянская!

«Ах, Сибирь, тоска и радость моя…»

Воспоминание о полувеке,
Пронёсшейся грозой уходит вспять…

    Борис Пастернак, «После грозы»

Русь извечная, Русь избяная

Прядёт жизни волшебную нить.

    Евдоким Русаков, «По-над лесом…»

Четвёртая книга «Сибирского романа» Николая Олькова «Сухие росы», как и три предыдущие, выдержана в жанре реалистично-бытового повествования, которое вбирает в себя активный период послевоенного восстановления сельского хозяйства, возрождения сибирской деревни, затем 70–80-е годы – годы мирного созидания, коллективного труда, и начало 90-х годов – новый сложный период: перестройка, повлёкшая за собой распад великой Державы. Как видим, у писателя нет ни одной части его сибиркой эпопеи, где бы ни высвечивалась трагедия того или иного этапа в истории страны.

Кроме того, Н. Ольков – хранитель подлинной, из самой народной жизни зачерпнутой тайны русской души, русской природы, тайны самой земли. Книга «Сухие росы» открывается картиной мощного весеннего половодья. С такой же широтой каждой строки, с таким же привольем народного слова разливается и повествование романа, излучающее радость бескрайней сибирской земли, когда «весна каждый год ожидаема, как девушка на свидание…», когда манит её головокружительный простор! Кажется, пахнет вся природа, и тающий снег, и талая земля, и будущий хлебный колос – все запахи сливаются в единый сильный запах весны. Во всём ощущается чистое народное миросозерцание, народное чутьё, тонкое восприятие красоты, составляющие степень народности, – то, что в романе и есть мера художественности. Автор, прежде всего, выделяет трёх основных персонажей – это партийный руководитель района, прямой и честный коммунист Григорий Хмара, перспективный агроном, будущий руководитель совхоза Юрий Долгополов и председатель колхоза «Светлый путь» Макар Чуклеев, – цельные, основательные, художественно завершённые образы, олицетворяющие нерасторжимую сцепку людей, целиком и полностью посвятивших себя крестьянскому труду. Их всех объединяет вечное, первостепенное – «состояние души, живущей вместе с хлебом». Пожалуй, лучше и не скажешь. Роман захватывает житейской правдой, неожиданными явлениями человеческих характеров, запутанными психологическими коллизиями, лирической, проникновенной мелодией любви, словом, простой и настоящей жизнью людей, самоотверженно работающих на земле.

Отметим, не может оставить читателя равнодушным и поэтический язык, присущий прозе Н. Олькова. Причём язык блистательный, искрящейся юмором, смехом, доброй иронией. Тут непременно вспомнишь и шолоховские образы! Когда-то В. Астафьев создал целый континент «сибирского» языка, отличающегося неповторимой манерой изложения. Сибирский говор – ценность и богатство этой земли. «Высота и богатство слова невозможны без высоты и богатства самого бытия», – писал В. Кожинов. Высокое должно сопрягаться с обыкновенным, никоим образом не противореча друг другу. Такой искромётный язык в романе Н. Олькова, прежде всего, связан с образом председателя Макара Наумовича Чуклеева, весь облик которого вызывает добродушную улыбку. Однако он человек особенный, самозабвенно влюблённый в своё крестьянское дело, и кому-то смеяться над собой вряд ли позволяющий. «Макар встал, прошёлся по кабинету, время от времени останавливаясь и покачиваясь на носках, любуясь новыми бурками с блестящими калошами: – Это хорошо, критика и самокритика, сорта и дипломы, а норму высева на сеялке, например, установить ты умеешь?» – живо, незабываемо описывает автор встречу председателя колхоза «Светлый путь» с молодым агрономом-отличником, защитившим диплом по новым сортам яровой пшеницы, Юрием Долгополовым. Крестьянский мужик Макар Чуклеев вовсе не скрывает, что крайне скептически относится ко всем агрономам, считает их «людьми ненужными».

К примеру, Короленко, когда рассуждал о Гоголе, Чехове, Успенском, как о писателях, делавших попытку смеяться над русской действительностью, понимал, что не всё задуманное им удавалось. Он приходил к выводу: «…в русском смехе есть что-то роковое». По его мнению, если употреблять терминологию химиков, то это «неизбежно даёт ядовитый осадок, разрушающий всего сильнее тот сосуд, в котором она совершается, то есть душу писателя». Но народная смеховая культура традиционно близко соприкасается с фольклором, она находит мудрое духовное равновесие, исцеляет человеческие души радостным, благотворным смехом. Данный феномен ярко проявлялся в творчестве Шолохова, Шукшина, который мог и солёную шутку отпустить, красочно высвечивался у сибирского писателя Ермакова. Вот и герой романа «Сухие росы» Макар Чуклеев, пусть и «не обременённый теоретическими познаниями», никогда особо не спрашивающий чужого мнения, зато называющий землю «не иначе как пашенкой», сочетает в себе и глубину души и в то же время лёгкую ироничность, народный юмор, – то загадочно неуловимое, что присуще лишь русскому мужику. Это как раз тот случай, когда мы имеем дело с юмором неглупым, имеющим под собой серьёзную, объективную природу вещей. И даже его любимое выражение «критика и самокритика», как бы оно не воспринималось, напрямую подводит к известному высказыванию Сталина о том, что «критика и самокритика – движущая сила нашего общества».

В книге обращает на себя внимание и жизненно важная тема современной науки, научного подхода в культуре земледелия как неотъемлемой части крестьянского труда. Проблемные вопросы сельского хозяйства Сибири, в частности, вопросы селекционной науки, новых принципов хозяйствования, тесно взаимосвязанных со сроками сева, элитными семенами, сортами яровой пшеницы, партийный руководитель Григорий Хмара пытается досконально выяснить, встречаясь с академиком Терентием Мальцевым. «Сибирь – зона рискованного земледелия…» – подчёркивает учёный. Он поднимает крайне острые, назревшие проблемы «системы организации труда в полеводстве как самой оптимальной, приближенной для крестьянина к результатам своего труда напрямую», предлагает «убрать показатели и оставить крестьянину только реализацию продукции», «перестать командовать», не донимать его «мелочной опекой». Противоречия, крывшиеся годами, становятся всё более явными, требуя безотлагательного решения. Не видя реальных результатов труда, его рациональных стимулов, люди постепенно утрачивают и чисто профессиональный интерес. В России уже более ста лет не могут надёжно зафиксировать результаты своего скорбного, зачастую невыносимого труда и передать их детям, хотя бы и с некоторыми потерями. Зыбкие отношения с собственностью сообщают русской жизни некую апокалиптическую летучесть. Григорий Хмара, предчувствуя грядущие перемены, пытается хоть в чём-то предвосхитить время, давно требующее от крестьянина конкретного подхода к делу. «Завтрашний день невозможен без ломки старого», – уверен и агроном Юрий Долгополов, руководитель иного типа, рисковый, предприимчивый, который тоже старается предугадать, поймать запоздалое время перемен.

Квинтэссенцией авторских взглядов в романе стали мысли академика Мальцева, когда он говорит об особой значимости крестьянина, высвечивая его лучшие человеческие качества: «Не тот пахарь, кто пашет, а тот, который любуется своей пахотой. Пахать многие могут, а вот любоваться не всякий способен». Н. Ольков очередной раз подтверждает это чисто народное виденье мира, своей духовной миссии на земле, характерное лишь русскому человеку. Непоколебима и вера крестьянина, испокон веков сохраняющего рассудительность: «Кольца веры народной рассыпаны и утрачены, хоть лба русский мужик в храме не расшибал. Но боялся! И жить старался по правде…» – ни в коей мере не сомневается в христианских добродетелях русского человека Терентий Мальцев.

Мифологичность происходящего, сказочность, которой напитана вся сибирская земля, поэзия простого деревенского бытия ощущаются здесь в самых обычных вещах. Героев книги соединяет природная сила любви, когда родную землю любишь непредсказуемо, первобытно. Теперь ясно, откуда земляк Н. Олькова, писатель И. Ермаков, брал свои сочные краски, когда писал о сибирских местах, как о «рае земном для скотинушки».

Мы должны знать, что всё в мире не напрасно, что всё имеет смысл – Божий Промысл о человеке, направленный к тому, чтобы наша жизнь была достойна радости и гордости за свой труд. Русский человек «живёт в нагрузку», как точно подмечает в книге академик Мальцев. Может поэтому он так любит вещи простые, понятные, знает цену, как и Григорий Хмара, каждому выращенному «пшеничному зёрнышку, вскормившему всю большую страну»? Да, русский мужик знает цену родным булкам и калачам, их ароматному запаху, их особому, ни с чем несравнимому вкусу! Стоит от начала и до конца прочесть эту красочную песнь сибирской земле, его Величеству Хлебу! О, сколько она вместила в себя: и боль сухой земли казахстанских степей, мучительно ждущей влаги, дождя, что сделает её «радостной землёй», и спасительное чудо июньского дождя, когда «хлеба ещё сохранили способность к полноценному росту, встрепенутся, раскинутся кустиками, трубку стебля выкинут, потом колос», и когда «август порадует хлебом», и когда настанет «осенняя сибирская ночь, без ветра, без туч», когда не бывает росы, когда можно надеяться на подарок природы – на счастливый урожай!

Необозримые поля с бесконечными рядами вызревающей золотистой пшеницы были для Григория Хмары тем единственным местом на земле, где он находил духовное отдохновение, духовное равновесие. Но с новой политикой перестройки, непонятной, хаотичной, всё чаще посещала его тревога за будущую судьбу деревни. Что стало причиной необдуманных перестроечных реформ? Возможно, ложь, двусмысленность, страх перемен. В образе партийного руководителя проступают такие моральные качества, как решительность, преданность идеалам Родины, служению своему народу, зримо проявляется такая же необоримая, изрядная сила – то явное сходство, что прочно сближает его с героем романа «Кулаки» Мироном Курбатовым.

Перестройку, которая разорила жизни и судьбы миллионам наших граждан, даже сложно назвать историей. «Мы не чувствовали никакой близости к тем, кого вынесла наверх перестройка», – признавался В. Войнович. В конце своего романа Н. Ольков как раз подводит нас к этому моменту общей усталости, спада, разочарования, горечи, послевкусия пережитого, что мы испытали в разрушительный перестроечный период. Автор вместе со своими героями остро воспринимает происходящее. Это – урок поведения при разных режимах жизни. Оставаться равному самому себе – при всех меняющихся политических режимах отстаивать свою позицию, быть рядом с народом. Сегодня понимаешь, что это были лучшие годы созидания, выпавшие на долю нашего народа, прошедшего через революционные бунты, раскулачивание, сталинские лагеря, войну. Нет-нет, да и мелькнёт ускользающая мысль, почему было не взять на вооружение накануне самой перестройки ту же теорию Бухарина, – именно то, что так грандиозно сделал Китай? Но история не любит сослагательных наклонений, предоставляя это право литературе, укрепляющей человека в вере, дарующей ему надежду.

В эпилоге романа «Сухие росы» звучит подлинный гимн Сибири, «земле одушевлённой и одухотворённой…», её неиссякаемым богатствам, гимн-посвящение сибирским труженикам, влюблённым в этот край. Вслушиваясь в слова писателя, в их поэзию, принимаешь всем сердцем его самородный сибирский эпос, впечатляющий своим размахом, раздольем – той безграничной широтой природного пространства, которая имеет некую таинственную родственную связь и с широтой русского слова, что сливаясь воедино, олицетворяют великую Россию. В этой памятливой любви к отчей земле и проявляется в творчестве Н. Олькова его напряжённая страда на ниве слова, сравнимая с многотрудным посевом зерна: «Вот тут радуются сухой росе, сухоросу, неожиданному и жданному, когда влажный воздух ветра поднимут высоко от земли, а зерно останется сухим и твёрдым на радость немногословному крестьянину». Созреет пшеница на полях, уродится рожь, и земля будет с урожаем, а человек с хлебом…

«Хлеб на каждый день. И на всю жизнь»

Стою в полях. И в дымке синей
Я слышу здесь, сквозь ветра зов,
Как дышит сердце всей России
В волненье зреющих хлебов.

    Евдоким Русаков, «Рассвет»

Логическую завершённость «Сибирскому роману» Николая Олькова, вобравшему в себя синтез разных эстетических измерений, его нескончаемым, горячим думам о России придаёт пятая книга «Хлеб наш насущный», заканчивающая художественно-исторический цикл всей грандиозной сибирской эпопеи. Она наглядно свидетельствует о том, что в минувшем времени, пусть и насыщенном событиями, каким был век ХХ, оставаться нельзя, и представляет на своих страницах новые исторические условия хозяйствования.

«Я верю в возможность русского человека вырастать из глубин культурных корней своего прошлого и уходить к небу общечеловеческой цивилизации, не теряя своего удивительного своеобразия, своей универсальности и своей духовности», – пишет российский политический деятель В. Игрунов («Русское и советское»). Н. Ольков, будучи внимательным наблюдателем жизни, создаёт именно такие человеческие образы, какие способны внутренне противостоять жизненным обстоятельствам, способны оставаться собой. Роман писателя рассказывает о судьбе человека, вся жизнь которого – сплошная борьба: вначале за элементарное существование, затем за «место под солнцем», а в конечном итоге – за собственную душу, за высший смысл бытия. Вот лишь общие штрихи петлистого пути деревенского парня Родиона Бывакина, основного персонажа книги: безотцовщина, постоянная травля мальчишки его же одноклассниками, тюрьма, куда он попадает по малолетке. Повествование развивается по законам хорошего детективного жанра, глубоко увлекая читателя элементами тайны и загадки. Сюжет достаточно энергичный, находящейся в движении, как бы незаметно, но поступательно его герой идёт к намеченной цели.

Отсидев свой срок на малолетке, Родион попадает во «взрослую» колонию, где его берёт под личное покровительство тюремный авторитет Доктор. Такая опека для него была «и благом, и наказанием». Чтобы сохранить немалые капиталы, которые будут для молодого парня не только испытанием, но и шансом начать другую жизнь, Доктор, используя старые связи в криминальном мире, добивается его досрочного освобождения. Мы видим воочию, что в нашу когда-то предсказуемую и налаженную жизнь стремительно вторгается иная новая действительность – не утопически-очищенная, которую выстраивали в своём воображении в 1987 году путающие литературу с жизнью либералы-интеллигенты, а реальность с кровью, преступлениями, рэкетом.

Судьба не щадила героя Н. Олькова. Вопреки всему происходящему, Родион открывает в себе предпринимательскую жилку, редкое умение прибыльно вести серьёзное дело, и деньги Доктора пришлись как нельзя кстати. Сам же владелец этих солидных капиталов, настоящее имя которого Иван Александрович Бачурин и которому наш Родя до конца дней своих будет благодарен, вскоре умирает. И герой романа буквально спустя какое-то время уже не Бывалый, как совсем недавно знал его криминальный мир, а Родион Петрович Бывакин, сумевший не только ловко вести бизнес, но и своевременно вернуть зарубежные деньги, а в горячий разгар приватизации приобрести солидную строительную организацию с собственным производством и двумя заводами, объединив всё это в состоятельную корпорацию «Командор». Он занимает прочное место в новом мире, пришедшем на смену старому, открывающему для него самые высокие двери. Теперь уже губернатор говорит с ним на равных, поскольку удачливый бизнесмен активно развивал производство у себя на родине. Ведь тогда в перестройку люди казались странно обезличенными, как-то большинство в одночасье потеряло свою индивидуальность. Те, у кого были деньги, открыто стремились на Запад, поближе к доступным благам цивилизации. Но для Родиона Бывакина всего дороже оставалась родная деревня с чисто русским названием Лебедево. Нет, не забывал он, как в колонии у него была заначка – кусочек хлеба, «подсохшего, пахнущего мышами и махоркой, но – хлеб, его ничем не заменишь». Хлеб и правда, такая же трудная, порой горькая, которая тоже у каждого своя. Хоть не только хлебом единым сыт человек, но и без него не выжить. Автор, как бы невзначай, ненавязчиво направляет главного героя в нужное русло, чувствуя его врождённое стремление к земле.

Неизменный читательский интерес вызывает и сквозная тема книги – тема непреодолимой дилеммы социальных сословий. Среди авторских подходов здесь присутствует соединение разнородных стилей, идей, встречаются некие особенности эклектичности. Подобным примером обращения к старинной манере изложения мыслей, душевной, неспешной, манере утонченной, оставшейся в ХIХ веке, можно считать письма прадеда княжны Лады Станиславовны Бартенёвой – Басаргиной, хранящиеся в её личном семейном архиве, которые она любезно предлагает прочесть своему знакомому Родиону Бывакину. Сегодня уже, увы, практически никто так не пишет! Он откровенно захвачен этим далёким повествованием, письмом к горячо любимой жене, полным чистых и высоких чувств, поражён судьбой осужденного и сосланного в Сибирь прадеда Лады, так живописно поведавшего об удивительных сибирских местах, при этом не утратившего веры, любви к жизни. Родион понимает всю иронию судьбы, что коварно проявилась в неожиданно вспыхнувших к нему чувствах Лады, «сопредседателя губернского Императорского собрания», в её любви, граничащей с безумием, да ещё к кому, к бывшему зэку! «Вы живёте иллюзиями, а я в гуще каждодневной жизни с её грязью, обманом, воровством…» – жёстко отвечает он девушке, подразумевая абсолютную противоположность их взглядов. «Нас века разделяют», – бросает ей Родион резкую фразу, словно подписывает окончательный приговор, ни на минуту не сомневаясь, что подобное разделение стереть невозможно. Ведь и создание сословного общества – тупик, некая иллюзия, когда не стоит рассчитывать на «новых дворян». Социальное разобщение – неизбежный спутник размывания вековых общинных скреп народной жизни. К сожалению, оно поразило и наше современное общество.

Следуя достаточно подробным бытовым деталям повествования, надо признать, что личная жизнь нашего героя, сопровождаемая разными любовными историями, не сразу складывается удачно, а степной образ луноликой красавицы в череде каждодневных забот, неотложных дел так и останется для него лишь прекрасной и недостижимой мечтой. Переосмыслить свою жизнь, вернуть утраченное, вновь обрести единственную женщину и сына его заставляет смерть матери. Родион Бывакин принимает важное и мучительное решение, что станет в его судьбе самым главным: он создаёт в родной деревне Лебедево агрофирму «Труд». Причем само название заключает в себе великий смысл: труд – значит, творчество, которое приходит с любовью к земле, а не просто рабская работа, что от слова раб. «Целую деревню поднять – это великое дело <…> А главное – родина, земля, и люди тебя помнят», – обращаются к предпринимателю его земляки. В то же время настораживает один момент, что многие, по словам жителей деревни, «на себя уже робить не хотят», народ привык к «железной руке», перестал верить в свои силы, в то, что что-то путное может у него получиться. Отойдя от книжных событий, мы сталкиваемся с неким раздвоением личности, случившемся с целым народом, повлёкшем за собой неизлечимую болезнь потерянной родины. Сказалось пагубное влияние перестройки, когда человек опять отвык трудиться на земле. А чья она? Произошло вырождение нации, необоримая усталость, корнями уходящая в прошлое, одолела народ, усталость, заставляющая забыть его о своём духовном первородстве.

Подлинный мастер эпического полотна народной жизни, русский писатель П. Проскурин говорил: «Слишком глубоко зашло разрушение. А спасение только в осознании своего национального пути, своего национального характера. Спасение придёт только тогда, когда русский народ осознает себя историческим народом, как это было раньше, и чего попытались его лишить». Бесконечно печальный писатель В. Распутин словно вторил ему, когда характеризовал период перестройки: «Народ оступился. Если раньше он оступался, то ненадолго. Он брал себя в руки. А тут он не захотел уже. Он устал… Сейчас, мне кажется, обречён весь мир. Подошло время негодности этого мира». Какие вещие строки! Очень хочется, чтобы Распутин ошибся в своём приговоре. Ведь им же было сказано и другое: «Несомненно, русская литература жива…»

Жива и русская земля, необозримая по широте и величию своих бесконечных пространств. Когда в голодные годы из Центральной части России переселялись в Западную Сибирь крестьяне, о чём рассказывается в книге «Хлеб наш насущный», они везли с собой и свою церковь. Крестьянин – от слова крест. Надежда на возрождение у русского человека остаётся всегда. Нет-нет, да и наши мысли вернутся в сегодняшнюю Россию: «Душа и глаз просят церкви на одном из холмов – белой свечи, которая тотчас собрала бы день и даль, а чаша озера при первом звоне ответила бы чаше неба. Но далеко разошлись друг от друга русские деревни, все меньше изб выбегают посмотреть на своё отражение, и красота отзывается болью, как если бы весь этот ненаглядный день в облаках, птицах и водах о чем-то молил твоё сердце, заранее зная, что не удержит тебя», – с пронзительным лиризмом писал В. Курбатов, так же, как когда-то и П. Проскурин, и В. Распутин, как сегодня пишет и Н. Ольков, аналогично спрашивая самого себя о том, «когда же мы из населения станем народом?».

Именно такие перемены в умах, в настроениях народа происходят в повествовании Н. Олькова, деревенские люди хотят трудиться на своей земле. И. Ильин в своё время пророчески изрёк: «Несчастье современного человека велико: ему не хватает главного – смысла жизни». Ищет смыслы, поддержку, доверие народа и герой книги «Хлеб наш насущный» Родион Бывакин, который возвращается к своим истокам, к своим глубинным корням. В убыток собственному агробизнесу он спасает соседние хозяйства от банкротства, закупает самую современную агротехнику, строит кормозаготовительные комплексы, жилые дома для тружеников нового колхоза, подбирает надёжных людей, для которых слово не расходится с делом, расширяет хозяйство, какое переименуют потом в агрофирму с символичным названием «Бывакинская». Родион задумывается: «<…> зачем живёт человек на свете? В муках рождается, потом всю жизнь мучается, не все, понятно, но народишко-то белого света не видит. Мать в колхозе с темна до темна…» – вспоминаются ему и детские годы, трудное время внутреннего одиночества, когда он, спасаясь от окружающей его враждебной действительности, уходил в себя. Поэтому сегодня и хочет он вернуть народу хорошую жизнь, чтобы человек мог гордиться своим трудом. В романе чётко обозначается авторская прохладность какой-либо политической ангажированности, что подводит незримую, но определённую черту во всём «Сибирском романе» Н. Олькова.

«Незнакомые чувства испытал Бывакин, впервые войдя в свои хлеба. <…> Хлеб. Огромными волнами, похожими на колебания океана, колышется пшеница. Так было всегда, и дед его, наверно, при единоличной жизни вот так же выходил к полю и ждал, что оно ему даст. И он сейчас, неожиданный хлебороб, случайный крестьянин, полон этих страстей: что даст, что будет?» – необъяснимое состояние испытывает он, так же желая привезти сюда и своих сыновей, чтобы сохранить эту нераспавшуюся родственную связь времён. Важно, когда твой труд не рассеивается прахом, а может быть материализован и передан детям, что увеличит в будущем их стартовые возможности, когда накапливается не только материальный, но и духовный капитал, и земля, облагороженная человеческим трудом, становится настоящим достоянием народа. «Общение с природой, родство с нею, труд во имя неё – есть древняя, неизменная, самая, быть может, надёжная радость в жизни человека», – вдохновенно писал В. Астафьев.

Вечные, вневременные ценности – земля и хлеб – были всегда спасительными для русского крестьянина. «Только хлеб – это жизнь… хлеб – он насущный, он каждый день нужен, без хлеба человек не сможет прожить», – убеждён и наш герой. Вот, он «бывший зэк, народный мститель и крестьянин, верный земле, на которой родился», Родион Петрович Бывакин, с трепетной любовью бережливого хозяина собирает в поле золотые стебли пшеницы, вяжет крепкий сноп из зерна, чтобы стоял в его деревенском доме как самоё большое богатство, как великий смысл человеческого бытия – этот искрящейся солнечным светом букет из хлебных колосьев. «Хлеб. На каждый день. И на всю жизнь», – какая надёжная опора – земля, деревня!

И какие широкие крылья – история, память! В наш зыбкий, по-прежнему смутный час, как будто свыше даны они писателю эпохального «Сибирского романа», уверенного в величии русского пути, в возрождении России. Нам остаётся лишь оценить сделанное этим замечательным художником слова, поразиться его масштабности! Только человек, любящий свою землю, свой народ, человек, сильный духом, способен воссоздать такие мощные русские темы!

Пусть в завершение прозвучит проникновенное высказывание Василия Шукшина, русского человека с такой же, как и у Николая Олькова, бесконечно растревоженной совестью и душой: «Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвел в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту. Мы из всех исторических катастроф вынесли и сохранили в чистоте великий русский язык, он передан нам нашими дедами и отцами. Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание – не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить. Помни это. Будь человеком».

И ныне и присно

Стане, Анастасии, с душевным трепетом посвящаю

Река долго, тысячи лет и тысячи километров, разбегалась по дикой, необжитой народом степи, чтобы в предчувствии скорого исчезновения напрячь накопившиеся силы и метнуть их в мощном броске на Гору, отринуться, понять безнадежность усилий, и тогда попытаться уйти от неизбежного уже слияния с важными водами Большой Реки. От угрозы раствориться в этих водах и течь дальше под чужим уже именем, Река, оттолкнувшись от Горы, хотела повернуть вспять, но своеволия испугалась, заложила широкую, неохватную петлю, внутренний берег размыла и низвела до заливного луга, внешний возвысила, обустроила, украсила логами и оврагами, взрастила березовые леса, населив зверем и птицей, набросав в них охапками кусты смородины и малины, россыпи ежевики, костянки и клубники с земляникой, спрятав выводки груздей, опят и обабков.

Человек, ступивший на край Горы, обомлел от невиданной красоты, кликнул сотоварищей, и молча стояли они у края, обозревая, сколь видно было, желанное место. Умыли лица свои чистой водой незнакомой Реки, поклонились Востоку, охнула от прикосновения топора белая береза, которой суждено было лечь в оклад первой избы. И назвали то место Зареченька.

Седой зимой через убродные суметы снега с трудом протискиваются лоси и козы, направляясь в подлески, где вихревой ветер озорно выметает опушки, оголяя засохшую траву, малый кустарник и золотой березовый лист, который тоже годится в пищу, если неволят морозы и падера. Кабаны семьями выходят на кормежку, поросятки хрюканьем и повизгиваньем ободряют отца, который буровит снежную залежь, разрывая уже промерзшее одеяло осоки и шумихи, сковыривает кочки, и молодняк беззаботно отыскивает корешки, похрумкивает лакомством, взметнув бирьки и сладострастно прищурив глаза, а мамаша чутко пронюхивает воздух, отыскивая признаки человека или волка.

Лютой зимой небо опускается так близко к земле, что соединяются в едином порыве снежная круговерть и незримая пыль облаков; солнце не находит сил, чтобы разорвать это месиво, оно злится, краснеет и порой удается ему кинуть свой суровый взгляд на своевольную стихию; а если нет – чудные дива случаются в небесах: солнце разведет по обе стороны от себя собственное отражение, и тогда всему живому на земле явятся три солнца, чтобы устрашить зверя, напугать птицу, смутить думающего человека.

Зато летом, когда схлынет разлив Большой Реки, и обнажатся размашистые луга, буйно идет в рост все живое и зеленое, изумрудностью подернется местность, звери спустятся с Горы на приволье, выведут весеннего рождения детенышей и будут кормиться тут, пока Человек придет и заявит свои права, спугнет зверя, выкосит все ложбинки и низины, намечет округлые стога, высокой изгородью защитит свой труд от звериного озорства. Человеку тоже полюбились эти места, он распахал гривы и засеял злаками, он тысячи скота развел на вольных кормах, он дома поставил и объединил их в деревни, он храмы возвел посреди села с гулким колокольным звоном.

Тысячи гроз прогремят над Зареченькой и тысячи дождей омоют ее, многие поколения родятся и закончатся на этой земле, прославив ее многими плодами крестьянской работы и отважной дерзостью на бранном поле. Река все так же тиха и напориста, радостная в своей синеве; Гора холодна и хмура, все так же огрызается оголенными провалами логов и оврагами; зареченская долина горда зеленью трав и золотом хлебных полей. И многоликая жизнь проносится надо всем, вечная и бесконечная…

В первый день православного Рождества молодой человек, совсем еще подросток, вместе с родителями только что прибывший из Варшавы, вернулся из ближайшего костела со службы, позавтракал и вышел в сад Царскосельского дворца, где семейству были отведены комнаты. Для тринадцати лет был он довольно высок, строен, чист лицом, серые глаза и прямой нос делали его взрослее и серьезнее. Отца, как знатока важных старинных документов, Государь лично пригласил вместе с семейством служить при дворе, занимаясь только что найденными в архивах бумагами, их следовало привести в порядок, частично перевести и дать толкование Императору. О важности сих бумаг юный Бронислав думал менее всего, его восхитил Петербург, зная по гравюрам все сколько-нибудь выдающиеся здания и памятники города, он узнавал и Медного Всадника, и Адмиралтейский столп, и Невский проспект, но как широко открылись они его взорам, как далеко вышли за пределы книжных познаний!

Он прошел по хорошо очищенной от снега липовой аллее, глубоко вдыхая воздух незнакомого и родного города, в памяти роились десятки строк русских поэтов о зиме и снеге, но ни одну не мог он поймать, чтобы остановить все стихотворение! «Какая прелесть!» – он сел в беседку, думал и о снеге, и о новом для него празднике, и о городе, в котором предстояло учиться и жить неизвестно сколько. И как круто иногда разворачивает человека судьба, он был в Варшаве, учился в гимназии, занимался языками и отцовской исторической наукой, но где-то что-то меняется, в интересах Империи нужны какие-то меры, и вот вся семья едет в чужие края, хотя и в столицу. Отцу не очень хотелось, но указ был именной, потому выполнение необходимо.

Бронислав не сразу заметил невысокую девочку в расшитой шубке и шапке с соболиным хвостом, которая шла по аллее в сопровождении дамы средних лет, изредка подбегала к невысокому снежному брустверу, ухватывала пригоршню мягкого снега, лепила комочки и бесцельно бросала их в сторону раскричавшихся ворон. Бронислав вышел из беседки и поклонился дамам.

– Мадам, я не знаю этого мальчика. Кто он? – звонким голосом спросила девочка.

– Ваше Высочество, это неприлично! – зашипела воспитательница.