Унесенный ветром: Меняя маски. Теряя маски. Чужие маски

Горо вздохнул, ему-то своего тащить придется.

– Я ему щас сам ноги сломаю.

– Своему ломай, а этот сам пойдет. Ведь так?

– Да! Да. Я встаю.

– И только попробуй убежать. Бегать я люблю еще меньше, чем уродов всяких таскать, – сказал ежедневно бегающий по утрам индивидуум.

В ответ гопник попытался встать, но его явно повело, и он опять шлепнулся на асфальт. Видимо, я переборщил с ударом.

– Хотя можешь и попробовать. Какое-никакое, а развлечение.

– А может, все-таки…

– Это мое тело, Вася-тян, хочу – ломаю, хочу – нет.

– Эх, – вздохнул очередной раз Горо, взваливая на себя «свое тело».

Вот так парни и развлекаются. Я имею в виду шутки, а не ломание костей.

Через главный не пошли, там сейчас Наталья, а ей такое лучше не видеть, так что направились к служебному.

– На кухне есть еще кто?

– Не, пусто пока.

– Тогда тащите, хомяки, куда обычно тащите.

– Господин, может, договоримся все-таки? Мы ведь вас знать не знаем и здесь случайно оказались. – Я лишь помахал рукой, показывая, чтобы парни поторапливались. – Господин! За что? Пощадите, господин! – стал упираться этот придурок.

– Эти в высшей степени благородные господа объяснят тебе и твоему другу, что к чему. И если ты, наконец, заткнешься и не будешь сопротивляться, то скорей всего даже калекой не станешь. Все, тащите их.

– Господи-и-ин!

Вот дурак-человек. Видать, нехило его жизнь потрепала, если он думает, что мне здесь трупы нужны. Или по себе судит. Лучше, конечно, первое, но скорей всего второе.

В зале тетя Наташа все еще обрабатывала ушибы Казуки. Тот шипел и кривился, но вырваться не пытался. Подойдя к ним, словил резкий вопрос.

– Кто это сделал? – спросила меня женщина.

На что Казуки вильнул взглядом. Ясно с ним все.

– Упал он.

– Я серьезно, Синдзи. После такого надо обращаться в полицию. Сначала в больницу, а потом в полицию. А этот мальчишка молчит, как партизан. Все упал да упал.

– Ну а вы как думаете, теть Наташ? – спросил я по-русски. – Мужчина не может проявлять слабости и жаловаться даже столь красивым женщинам, – попытался я убрать серьезность из ее голоса.

– Он ребенок!

Не получилось.

– И, судя по поведению и словам, не только.

Отвернувшись обратно к замершему мальчику, Наталья уже ворчливо задала мне вопрос:

– Я надеюсь, ты не оставишь без внимания то, что здесь ходят какие-то отморозки?

– Он упал, теть Наташ.

– Синдзи!

«Вот почему-то вне квартала Кояма и школы меня не воспринимают как взрослого», – меланхолично подумал я.

– Вместе с проходящими мимо двумя мужчинами.

– Мужчинами? Двумя?! Да мы просто обяз…

– Наталья Романовна, – прервал я ее, – с проблемой неустойчивости на ногах этого молодого человека я как-нибудь разберусь сам.

– Пф. – И эта туда же. Как же все вокруг меня любят фыркать. – Тогда все. Теперь в больницу. И надо сообщить его родителям.

Вот тут-то парень и заерзал.

– Я… – начал он.

– Я разберусь с этим. Телефон ты мне дал, так что все нормально. Теть Наташ, его родители сейчас на работе, вы не сможете сходить с ним в больницу? Девчата ведь справятся без вас некоторое время, если вы задержитесь?

– Я…

– Ладно уж, не отпускать же его одного. Наверняка домой сразу побежит, ну, или поползет. Или еще куда.

– Спасиб, теть Наташ, – улыбнулся я ей. – Что б мы без вас делали?

– Померли от гастрита! Подождешь пять минут, Казу-тян? Мне надо переодеться.

– Я…

– Что такое, Казу-тян, боишься идти к доктору?

– Конечно, не боюсь! Чего там бояться-то?

– Значит, не убежишь никуда?

Покосившись на меня, тот ответил:

– Я и не собирался.