Мысли и сердце

Эпитеты.

Нужно положить заплату, как пластырь под пробоину в судне. Только это трудно – наложить заплату, когда сердце сокращается под руками, а иголки крутятся в иглодержателе.

Я не знаю, сколько это продолжалось. Сначала маленькая заплата. Не держит – из-под ее краев бьет кровь. Потом сверх нее другая, большая, почти с ладонь. Много швов по ее краям. Кровь из раны отсасывается насосом и нагнетается в машину. Отсос часто не успевает, и часть крови стекает через края раны мне на живот и на пол. Уже хотел снова охлаждать больного и останавливать сердце. Но это была бы смерть.

Нет, удалось. Прекратилась. Только тоненькие струйки сочатся из-под заплаты. Еще несколько швов – и все сухо.

Все сухо. Отсос выключен. Сердце работает, но много слабее, – еще не успели восполнить кровопотерю. Переливаем. Лучше.

Смотрю кругом. Вид у всех измученный и несчастный. Радости уже нет. Все еще под властью пережитого и не верят, что все наладилось. И правильно – теперь жди новых напастей.

Может, это за Степу? Наверное, нужно было как-то иначе? Нельзя оскорблять людей безнаказанно. Почему? Я же защищал не себя – их. Да, конечно, но нужно не так. А как?

– Оксана, у тебя ничего?

– Неважно, но терпимо. Низкие зубцы – миокард слабый.

Да, разумеется, слабый. Поэтому и нитки прорезались. Но нужно кончать.

– Сколько времени работает машина?

– Сто тридцать минут.

– Так долго? Гемолиз?

– Последнего анализа еще нет, а до осложнения был восемьдесят.

Значит, теперь много больше. Отсос из раны сильно разрушает эритроциты, а перекачали, наверное, литров двадцать.

– Останавливайте машину. Взгляд вверх. Все жадно смотрят. Раздражение. Глядят как в цирке. Вдруг сорвется. И страшно, и... Брось, ты это зря. Большинство искренне переживает. Не нужно думать, что ты один. Люди хорошие. Хо-ро-ши-е. Нужно говорить это всегда. Иначе трудно жить.

Дима суетится у больного. Начался трудный период; регулирование дыхания, сосудов, сердца – в его руках. Нужно уметь многое быстро рассчитать. Интенсивность работы сердца сопоставить с наполнением сосудистого русла. Чутко слушать, чтобы не прозевать отека легких из-за ослабления левого желудочка. Повысить общий тонус организма с помощью гормонов. Нужно подстегнуть сердечную мышцу специальными средствами. Быстро восстановить свертываемость, которая была полностью снята гепарином на время искусственного кровообращения. Нужно много знать и уметь. Контроль, к сожалению, слаб. Электрокардиограмма, венозное и артериальное давление, зрачки, цвет кожных покровов. Биохимические анализы, но с интервалами в полчаса минимум.

Слабее и слабее шумит машина. Остановилась. Жадно смотрим на сердце. Дима постоянно проверяет зрачки и пытается измерять кровяное давление. Наконец это удается.

– Давление семьдесят. Зрачки все время узкие. Одинаковые.

Это в отношении эмболии. Уверен, что ее нет. Впрочем, разве в медицине можно быть в чем-нибудь твердо уверенным? Только вероятность.

Через отверстие, оставленное в стенке предсердия и временно зажатое зажимом, я ввожу палец, чтобы проверить эффект клапана. Струи крови не ощущаю.

– Обратного тока нет.

Меряю давление в предсердии – оно десять. А было тридцать.

– Можно подкачать еще немного крови в артерию.

– Медленно повернули несколько раз насос машины. Кровяное давление повысилось до восьмидесяти пяти. Хватит пока. Теперь можно удалить трубку из сердца и таким образом отключить машину. Кажется, оно работает удовлетворительно.

Собственно говоря, все. Осталось наложить несколько швов на перикард, провести в плевральную полость дренажную трубку и зашить рану. Но самое главное – нужно тщательно проверить, прекратилось ли кровотечение из мельчайших сосудов. Свертываемость теперь плохая, и кровотечение после операции – самое частое осложнение.

Это занимает почти час. Спешить никак нельзя. Мы все немножко отупели от волнений и усталости и лишь медленно начинаем приходить в себя. Сердце-то работает хорошо! Вот бы еще проснулся, и мы будем счастливы. Пока. Потом могут нахлынуть новые осложнения, новые тревоги.

Накладываем швы на кожу. И вдруг спокойный голос Димы:

– Открыл глаза!

Так сказал, как будто иначе и не бывает.

Все наклонились к лицу. Да, вот он – живой. Глаза открыты. Взгляд совершенно бессмысленный, но человек с эмболией мозга глаз не открывает. Еще один груз убавился с плеч. С души. Правда, осталась опасность кровотечения и отказа почек. Гемолиз после отключения машины сто пятьдесят. Это много. Раньше такие больные умирали. Но теперь мы научились лечить. Если не будет сердечной слабости, то почки справятся и за шесть-восемь часов выделят весь гемоглобин из плазмы с мочой.

Второе или, вернее, первое осложнение – кровотечение. К сожалению, оно часто бывает после операций с длительной работой машины. Какие-то факторы крови разрушаются в ней.

– Дима, позаботься о запасе крови. Чтобы потом ночью не пороть горячку. Нужно не менее двух литров.

Кончилась операция. Рану заклеили, и Сашу перевернули на спину. Глаза он снова закрыл, но это уже послеоперационный сон. Если ущипнуть, он двигает руками и ногами. Параличей нет.

Все продолжалось пять с половиной часов, считая от момента разреза до последнего шва. А с приготовлениями – и все шесть.

– Михаил Иванович, можно разбирать машину?

– Нет. Заверните трубки в стерильные простыни и подождите. Марина, сохраните на столике кое-что стерильное.

– Это все грязное, я лучше сейчас накрою снова.

Говорю на всякий случай. Все должно быть хорошо, но... Сколько раз приходилось повторно раскрывать плевральную полость, чтобы искать какой-нибудь ничтожный кровоточащий сосудик, потому что из дренажа кровит.

Мы благодушествуем в комнате сестер. Я, как мешок, свалился в кресло и не могу двинуть даже пальцем. Так устал. Много я в этом кресле пережил грустных и приятных минут после операций. Сижу, без конца зеваю. Кислородное голодание, будто меня самого оперировали.

Стульев, как всегда, мало, поэтому расположились кто где – на столе, на подоконнике. Все курим, окно открыто. Воздух майский.

До чего приятно, когда работа сделана, когда все хорошо. Когда Саша там лежит живой. С новым клапаном. Когда при нем его жизнь и то письмо, которое я теперь могу не читать.

А впрочем, дело не в Саше. Окажись на его месте любой другой, нам было бы так же хорошо. Все больные дороги после тяжелых операций. В них вкладывается труд... Не знаю, как объяснить.

Мы еще не остыли, и все разговоры крутятся около операции. Это Вася:

– Я не сомневался, что вы справитесь.

– Ты нет, а я сомневался. Конечно, зашили бы в конце концов... Машина же работала... Но цена! Вон гемолиз как подскочил. Ты еще молод, не можешь охватить всего объема информации.

– А все-таки что произошло? Видимо, нитка порвалась. Ведь не могла же мышца прорезаться на всех четырех стежках сразу?

Это Мария Васильевна. Она сидит измученная, как и я, не в силах двинуться.

– Сам не знаю. Нитка оказалась в руках, и я ее бросил куда-то. Нужно было скорей затыкать дырку. Тут не до анализа.

Вася пьет воду. Я тоже хочу пить, потому что вся моя рубаха и брюки мокрые от пота. При таких страстях я терял в весе до двух килограммов. Когда-то проверял.