Герой безвременья

(#c_48): «Покупаю для общего нашего обихода Лафатера и Галя и множество других книг». Это свидетельствует о довольно широких и разносторонних чисто умственных интересах, и если «просвещение» является в глазах Лермонтова «ядом», то лишь в том смысле, что оно, при известных условиях, так сказать, парализует, подобно некоторым настоящим ядам, двигательные нервы, отнимает у них способность быть проводниками воли. И действительно, есть дозы и формы просвещения, которые, подмывая старые верования, служившие когда-то источником или импульсом деятельности, не дают взамен ничего нового и оставляют человека при голом скептицизме. Есть другие дозы и формы просвещения, которые делают мысль, идею, познание, теорию настолько преувеличенно привлекательными, что человек на них останавливается, не помышляя о претворении мысли в дело и теории в практику. Такое-то просвещение и есть, с точки зрения Лермонтова, яд.

Лермонтову казалось иногда, что и сам он отравлен этим ядом. Оно так и было до известной степени, но в несравненно большей мере его точил другой недуг. Он рассказал о нем словами Печорина: «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели я родился?.. А верно она существовала, и верно было мне назначение высокое, потому, что в душе моей я чувствую силы необъятные. Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных, из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший цвет жизни». Эта характеристика Печорина, сделанная им самим под диктовку Лермонтова, приложима и к Лермонтову, но с ограничениями. Ни из чего не видно, чтобы Лермонтов «навеки утратил пыл благородных стремлений». Он умер слишком молодым, чтобы можно было делать подобные заключения, и все заставляет, напротив, думать, что он, в лице Печорина, слишком рано поставил на себе крест. Не совсем также верно, что он не угадал «своего назначения». Но зато вполне верно, что силы его были громадны и что эти силы тратились иногда на «приманки страстей пустых и неблагодарных». Исключительный размер сил Лермонтова сказался не только в его чарующей поэзии, совмещающей в своем содержании глубокую мысль и сильное чувство, а в своей форме – музыку стиха, живопись красок и пластику скульптуры. Исключительная сила выразилась и в житейских делах Лермонтова, даже в самых мелких и, прямо сказать, дрянных, нравственно безобразных. Нет имени его поведению в истории с Сушковой-Хвостовой, как мы ее знаем и от нее, и от него. Но, принимая в соображение его тогдашний мальчишеский возраст и житейскую, а в частности, светскую неопытность, нельзя все-таки не признать, что это – злая, бесспорно злая работа, но работа недюжинной силы. И сила эта совершенно особенная, редкий дар природы, приносящий с собой иногда много добра, иногда много зла, – дар дерзать и владеть, сила психического воздействия на людей. Печать этой силы лежит на всей поэзии Лермонтова, но и помимо поэзии она всегда рвалась в нем наружу, требовала работы, стихийно искала себе точки приложения. Именно стихийно. Лермонтов, по самой натуре своей, не мог не подчинять себе людей, так или иначе играя на струнах их душ, то намеренно их очаровывая, то столь же намеренно доводя их до озлобления. В последние годы своей жизни Лермонтов мечтал о том, чтобы выйти в отставку и совсем отдаться литературе, – он думал издавать журнал

(#c_49). Мудрено гадать, чего мы лишились, благодаря неосуществлению этого проекта. Мудрено гадать даже о том, удовлетворился ли бы сколько-нибудь сам Лермонтов тою литературною деятельностью, какая была возможна в его время. Но вся жизнь его протекла в условиях, совершенно неблагоприятных для приискания деятельности, сколько-нибудь его достойной, за исключением, разумеется, поэзии, в которую он и вкладывал свою уязвленную душу. Отсюда мрачные мотивы и мрачный тон этой поэзии. В придачу к тяжким впечатлениям детства, быть может и преувеличенных пылкостью воображения и болезненною чуткостью поэта, в пору сознательной жизни явилось еще нечто вроде мук Прометея, у которого печень вновь вырастает по мере того, как ее клюет коршун. Мы видели, что даже в юнкерской школе, среди веселого разгула и непристойных упражнений в поэзии, Лермонтов внут-ренно угрызался и тосковал. И так было всю жизнь. Становясь на Кавказе во главе чего-то вроде шайки башибузуков, он находил некоторое удовлетворение, которое сам сравнивает с ощущениями азартной игры; но это лишь увлечение минуты, за которым следует горькое раздумье и разочарование. Слепая сила его собственной природы стихийно побуждала его держать и владеть где бы то ни было и при каких бы то ни было обстоятельствах, а голос разума и совести клеймил эту жизнь печатью пошлости и пустоты. Но опять, при первом удобном случае, при новой встрече с женщиной, при столкновении с новым обществом, жажда дерзать и владеть выступала вперед, и опять голос разума и совести говорил: не то! не таково должно быть поле деятельности для «необъятных сил»! Немудрено, что в душе поэта вспыхивали зловещие огни отчаяния и злого, мстительного чувства. Немудрено, что жизнь казалась ему временами «пустою и глупою шуткой»… Кн. Васильчиков прав, говоря, что то было время «самое пустое в истории русской гражданственности», и указывая на «придавленность общества после катастрофы 14 декабря». Но он не прав, называя Лермонтова «человеком вполне своего века, героем своего времени» Или по крайней мере это определение требует оговорки Что бы ни хотел сказать Лермонтов заглавием своего романа – иронизировал ли он или говорил серьезно, собирательный ли тип хотел дать в Печорине или выдающуюся единицу, с себя ли писал «героя нашего времени» или нет, – для него самого его время было полным безвременьем. И он был настоящим героем безвременья.

comments

Комментарии

1

Справка эта была опубликована лишь в 1873 году Розановым в «Русской старине». – Заметка «Время рождения и крещения поэта Лермонтова» опубликована в июльском номере этого журнала членом Московского археологического общества и Общества истории и древностей при Московском университете Н. П. Розановым.

2

Ф. Боденштедт (1819–1892), немецкий писатель, переводчик, журналист. В 1852 г. выпустил в Берлине двухтомное издание своих переводов «Поэтическое наследие Лермонтова»– первое зарубежное собрание сочинений поэта. Весной 1841 г. лично встречался с Лермонтовым. Отрывки из статей и воспоминаний Боденштедта о Лермонтове в русском переводе М. Л. Михайлова опубликованы в «Современнике» (1861. № 2. С. 318–334). См.: Сигал Н. Боденштедт– переводчик Лермонтова: Уч. зап. ЛГУ. 1941. № 64.

3

…Ростопчина справедливо замечает… – Е. П. Ростопчина (1811–1858) – писательница. Своими воспоминаниями о Лермонтове поделилась в письме к А. Дюма-отцу. См.: Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972. С. 283. (В дальнейшем: Лермонтов в воспоминаниях.)

4

См.: Белинский В. Г. Полн… собр. соч.: В 13 т. М., 1954. Т. 6. С. 534. Впервые – в «Отечественных записках» (1841. № 2).

5

В стих. «Поэт».

6

Он сам подсмеивался над своею «страстью повсюду оставлять следы своего существования»… – из письма Лермонтова к М. А. Лопухиной от 2 сентября 1832 г. См.: Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 6 т. Л., 1971. Т. 6. С. 111. Впервые письма Лермонтова к Лопухиной были опубликованы в журнале «Русский архив» (1863. № 3–5).

7

«Лермонтов ищет, сочиняет, улаживает…»– См.: Лермонтов в воспоминаниях. С. 283.

8

…Лермонтов зашел к А. Н. Муравьеву… – Об этом эпизоде поэт и мемуарист А. Н. Муравьев (1806–1874) вспоминал в книге «Знакомство с русскими поэтами» (Киев, 1871. С. 24). См.: Лермонтов в воспоминаниях. С. 197.

9

Воспоминания Е. А. Хвостовой (1812–1868) отдельным изданием вышли в Петербурге в 1870 г. См.: Лермонтов в воспоминаниях. С. 82–97.

10

Имеется в виду баллада В. Скотта «Томас Рифмач», написанная по мотивам легенды о шотландском поэте XIII в. Томасе Эрселдауне, по прозвищу Лермонт, который считается зачинателем шотландской литературы.

11

Шангирей думает… – См.: Лермонтов в воспоминаниях. С. 35.

12

В юношеской лирике Лермонтова… – Ниже Михайловский цитирует стих. «Кавказ» (1830), «Эпитафия» (1832), «Ужасная судьба отца и сына…» (1831).

13

M. M. Сперанский (1772–1839), государственный деятель, юрист и дипломат, друг А. А. Столыпина (1778–1825), родственника Лермонтова с материнской стороны.

14

П. А. Висковатов (Висковатый, 1842–1905), историк литературы, биограф Лермонтова, профессор Дерптского университета. Михайловский цитирует Висковатого по статье «Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество» (Рус. мысль. 1881. № 12. С. 32–33). В 1891 г. в Москве под этим же заглавием Висковатов издал книгу, которая была наиболее полным для своего времени систематическим сводом данных о поэте. Этот труд Висковатова со Вступительной статьей Г. М. Фридлендера и примечаниями А. А. Карпова переиздан в Москве в 1987 г.

15

От Галахова до г. Спасовича целый ряд писателей старался определить влияние на Лермонтова… Байрона. – Историк литературы, писатель, сотрудник «Отечественных записок» А. Д. Галахов (1807–1892) в статье «Лермонтов» (Рус. вестн. 1858, № 13, 14, 16) специально рассматривал влияние на Лермонтова европейской культуры, особенно творчества Байрона. Начатое Галаховым сопоставление творчества Лермонтова с западно-европейскими образцами продолжили представители культурно-исторической школы. В частности, известный адвокат, публицист и литературовед В. Д. Спасович (1829–1906) в статье «Байронизм Лермонтова» (Вестн. Европы. 1888. № 4) писал: «Не будь Байрона и его влияния на Лермонтова, вышел бы, может быть, крупный поэт, не очень высокого полета, с узким национальным направлением. Под влиянием Байрона из Лермонтова выработался поэт весьма высокого полета».

16

Другой ряд критиков, от Боденштедта до г. Острогорского… находил… что тон поэзии Лермонтова вполне объясним и без этого влияния. – Об этом писал педагог, автор популярных книг для детей и юношества, посвященных творчеству выдающихся русских писателей, В. П. Острогорский (1840–1902) в статье «Мотивы лермонтовской поэзии» (Рус. мысль. 1891. № 1, 2).

17

…говорит Боденштедт. – См.: Современник. 1861. № 2. С. 321.

18

В статье «Еще о героях» (1891) Михайловский, анализируя книгу английского философа, историка и публициста Т. Карлейля(1795–1881) «Герои, почитание героев и героическое в истории» (СПб., 1891), выделил, в частности, следующие мысли ее автора: «Великий человек „достаточно мудр, чтобы верно определить потребности времени, и достаточно отважен, чтобы повести его прямою дорогою к цели „…Культ героев всегда существовал и всегда будет существовать – преклонение перед тем, что выше нас, есть глубочайшая потребность и вместе с тем благороднейшая черта человеческой природы… Уже из этого видно, что карлейлевский культ героев не заключает в себе ничего раболепного“» (Михайловский Н. К. Т. II. С. 371, 372, 373).

19

Михайловский приводит цитату из XI главы романа Лермонтова о «пугачевщине», известного под редакторским заглавием по имени героя «Вадим», над которым поэт работал, когда ему было девятнадцать лет.

20

…Лермонтов говорил Белинскому о задуманной им романтической трилогии… – Об этом Белинский писал в рецензии на второе издание «Героя нашего времени». См.: Белинский В. Г. Т. 5. С. 455.

21

Из стих. «Не думай, чтоб я был достоин сожаленья…» (1830).

22

«…он кончит жизнь ничтожным человеком»… – из письма Лермонтова (1832, авг.) к С. А. Бахметевой. См.: Лермонтов М. Ю. Т. 6. С. 411.

23