По следу тигра

– Не, не пойдет. У меня тут всего пять кубов, не хватит, – забраковал он первоначальную идею Максима. И завертел головой, подыскивая новую цель.

Время уходило стремительно, ждать дольше было нельзя, скоро крысы потянутся обратно в нору. И так уже две или три из них пробежали мимо, но пока ничего не заподозрили. Максим рванул к подъездам, остановился перед первым и крикнул водиле:

– Сюда давай, быстро! – а сам позаимствованной из кабины монтировкой расколотил чудом уцелевшее с незапамятных времен стекло в окне первого этажа.

Осколки брызнули вниз по стене, закрывавший изнутри окно лист фанеры упал куда-то внутрь. За спиной рыкнул двигатель, и Максим успел убраться в сторону – синяя ассенизаторская бочка подъехала к бараку почти вплотную. Водитель выскочил из машины, отцепил закрепленный на боку шланг, перекинул его в окно, повернул вентиль. Потоки нечистот полились из бочки в комнату, хлюпая и чавкая, дерьмо растекалось по дому. Первые тридцать или сорок секунд не происходило ничего – только гудел насос, откачивая содержимое синей емкости, и стучал двигатель. Потом пополз запах – густой, плотный, основательный. Он быстро перебил вонь окружавшей дом помойки, утвердился здесь всерьез и надолго. А потом началось бегство постояльцев – они, в чем придется, выскакивали из подъездов, толкались в дверях, лезли через окна, орали, визжали. В руках они волокли коробки, ящики, чье-то вонючее барахло летело из окон на снег. Кто-то выпрыгнул со второго этажа, вскочил на ноги и рванул прочь, кто-то, наоборот, кинулся к машине. Но быстро передумал вступать в прения – монтировка в руках водилы и полученный хороший удар в грудь от Максима остудили пыл переговорщика. Музыка давно оборвалась или ее заглушили крики, вой и ругань – Максиму было все равно. Он наблюдал за покидающими дом гастарбайтерами и слушал вполуха речь водителя «бочки»:

– У меня там все свежее, только сегодня септики откачивали. Свиное там, коровье, куриное – на огород бы. Я сначала так и подумал, что тебе…

– Картошку удобрять? – перебил его Максим – А откуда дровишки – свиньи, коровы, в смысле? Тут что, скотину держат?

– Не, не здесь, не в городе, – помотал головой водитель, – километрах в десяти отсюда. Там хозяйство фермерское, то ли матери мэра нашего принадлежит, то ли жене – черт их разберет. Но там у них все как надо, как раньше, в колхозе. Чтобы дояркой работать – очередь по триста человек на место.

– Ладно врать-то, – осадил мужика Максим, но тот яростно замотал головой:

– Говорю тебе – триста, значит, триста. И очереди год или больше ждать надо, люди, кто туда попал, увольняться не спешат, вцепились в места, как клещи.

– Им там что, медом намазано? – Максим лениво отпихнул от шланга очередного ретивого гостя с юга.

– Еще как намазано! У них там зарплаты по две тыщи долларов! У рабочих! У кого дети – сад бесплатный, там же, на территории. И жилье даром – живи, пока работаешь, и квартплаты нет. И премии, и отпускные, и на рождение ребенка денег дают! И на свадьбу! – завистливо перечислял мужик привилегии сотрудников удивительного сельхозпредприятия.

– Врешь, – не поверил Максим, – быть того не может. Ты сам лично хоть одного человека оттуда видел, с ним разговаривал?

– Нет, – осекся водитель, – ни разу. Только когда септики откачивать заезжаю. Там будка на воротах, в ней охранник. Он пропуск смотрит, шлагбаум поднимает. Но близко не подходит, только рукой показывает – проезжай. А на территории – никого, зато чисто.

Пропуск, ворота, молчаливый охранник в будке – ничего себе фермеры сегодня пошли! Что ж они там разводят помимо стандартного набора скотины – шиншилл, крокодилов? Хотя нет, от крокодилов столько добра не накачаешь, и шиншиллы тоже маленькие, как морские свинки… Если только от слонов.

Но об особенностях местного сельского хозяйства пришлось забыть – содержимое бочки иссякло. Мужичок резво свернул шланг, забросил его на борт, подошел к Максиму.

– Все равно все зря, – пробурчал он, пересчитывая деньги.

Да, зря. Эта свора уже сегодня найдет себе пристанище в другом месте. С законами природы не поспоришь: где-то убыло, где-то прибыло. Но хоть первое время будут потише, попрячутся по норам. Зато здесь теперь чисто. Относительно, правда. Дом превратился в общественный сортир, и зайти внутрь в ближайшие месяцы вряд ли кто-то отважится. А Маша сможет спокойно ходить в школу, гулять с подружками. И не только она. Плохо только одно: Максима и водителя ассенизаторской машины наверняка кто-то запомнил в лицо и сможет опознать при случае. Но с мужика взятки гладки – отоврется, если что. Да никто и не спросит: гастарбайтеров по документам здесь нет, они тени бесплотные, а не люди, жаловаться не пойдут.

– Ну, все, бывай, – Максим распрощался с отзывчивым мужиком и двинулся назад, к мосту через речушку. Постоял немного, свесившись через перила, смотрел на темную быструю воду. В каком классе учится Маша, интересно? Он даже забыл спросить ее об этом. Максим развернулся и быстро, почти бегом направился к дому. На сегодня хватит, осмотр владений депутата-людоеда откладывается до завтрашнего дня.

Станция техобслуживания располагалась на другом конце города, по соседству со школой – большой, новой. Гараж, где когда-то мальчишки обучались автоделу, давно приватизировали ушлые деляги. Уж больно место удобное – и подъезд отличный, и вся база в наличии, тратиться не надо. За какие особые заслуги именно стрелявший по детям депутат получил этот лакомый кусок, Максим особо не задумывался. Здесь одного слова достаточно – депутат, оно звучит как оскорбление и ругательство одновременно. Или как диагноз, как характеристика нравственных качеств и умственных способностей обладателя этого звания. Сейчас Максим думал только об одном: «Повезло гаду целые сутки лишние прожил. Девчонку напуганную благодари, она тебе лишний день на этом свете подарила. И за что только такая милость – непонятно». Предприимчивый депутат, помимо халявных площадей и боксов, оттяпал у школы хороший кусок земли. Огородил его высоченными бетонными плитами, даже не поскупился на «Егозу» поверху. Рядом с воротами – непременная будка с охранником и тощий ротвейлер на цепи. Дальше, насколько мог рассмотреть Максим, въезды в три бокса и «офисный» вагончик-бытовка у забора. И уже за ним верхушки деревьев старого парка, окружавшего пруд. Максим, увязая в снегу, три раза обошел территорию и устроился напротив ворот. Оставаться незамеченным тут можно долго – рядом автобусная остановка и трехэтажный бетонный уродец, набитый магазинчиками. Народу полно, никто ни на кого не обращает внимания. Вот только погода к наблюдениям не располагала, на ледяном февральском ветру долго не прогуляешь. Максим поднялся на третий этаж торгового центра, встал у высокого окна. С этой точки вся территория автосервиса как на ладони, отлично виден и парк за ней, и замерзший пруд. Дальше – домишки частного сектора, а за ними гигантская, пустая, как прерия, территория оборонного завода. Отступать лучше через нее, там легко затеряться среди ангаров, гаражей, зданий цехов и кирпичных сараев. Только до них добраться еще надо – вход-выход, он же въезд-выезд у автосервиса один. Неудобно, очень неудобно, а время идет и ничего не происходит. Вернее, работа там, внизу, кипит, иномарки снуют туда-сюда через ворота, народец по территории носится. Толку-то? Максим уже сто раз пожалел, что не вытряс тогда из полупьяного работяги все: привычки, распорядок дня, часы и дни, в которые Вохменцев обычно появляется на территории сервиса. Погорячился, а теперь придется проделывать работу над ошибками и попробовать подобраться к депутату с другой стороны.

Все, больше тут делать нечего, надо уходить. Тем более, что истосковавшиеся в ожидании покупателей продавцы магазинчиков третьего этажа каждые пятнадцать минуты выбегали в коридор покурить. И шушукались в сторонке, поглядывая на странного мужика, уставившегося в окно. Максим сбежал по лестнице на второй этаж, потом на первый. Здесь уже толчея, очереди к банкоматам, дверь в аптеку не закрывается. Максим снова вышел на улицу, отвернулся от порывов ледяного ветра. План, сложившийся за время наблюдения за автосервисом, Максиму не нравился. Но другого выхода он не видел: перебросить через забор пару бутылок с бензином, проникнуть на территорию, дождаться приезда Вохменцева. И прикончить его здесь же, на рабочем месте, а потом быстро свалить. Но изъянов в плане слишком много, вероятность его успеха невелика. Надо придумать что-то другое, но что? За забор идти все равно придется, так почему не сделать это сейчас? Тем более, что наползали ранние зимние сумерки, время для налета идеальное.

К забору со стороны парка Максим подошел уже в полной темноте, постоял немного, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за забора. Прошел вдоль бетонных плит, задрав голову, высматривая подходящий участок. Так, вот это местечко подойдет – проволока сползла с верхушки серой плиты, а с той стороны, кажется, бытовка. Максим подпрыгнул несколько раз и наконец ухватился руками за край плиты, подтянулся, лег животом на ее край. И тут же пришлось падать вперед, на вытянутые полусогнутые руки, прячась от слепящего дальнего света фар. Максим рухнул на крышу бытовки, откатился за заснеженную груду пластиковых ящиков, выглянул из-за своего укрытия. В бокс заехала темная иномарка, ворота за ней закрылись. Максим только и успел рассмотреть номер машины и разбитый правый задний фонарь. Во дворе все успокоилось. Максим выждал еще немного, потом спрыгнул на землю. Пес далеко, он чужака не почует, но все равно надо поторапливаться. Так, что тут у нас? Открыть хлипкий замок на двери бытовки не составило труда, и скоро Максим оказался в душном тесном помещении. Разнокалиберные стулья по стенам, стол, груды картонных коробок, набитых бумагами и даже шкаф со стеклянными дверцами – почти как настоящий офис. Только секретарши в приемной не хватает. Но это только потому, что приемной нет. Максим прикрыл дверь, взял первый попавшийся под руку стул, уселся на него верхом, стянул с головы шапку, запихнул ее в карман. Въезд-выезд с территории автосервиса как на ладони, теперь только ждать. Час, два, три, сутки – сколько понадобится. Должен же он появиться здесь в конце концов, депутат с замашками людоеда. И уже для того, чтобы никогда не выйти отсюда.

Время ползло еле-еле, Максим терпеливо ждал, смотрел на освещенный пятачок перед боксами, прислушивался к доносившимся с улицы звукам. Место для засады идеальное: не дует, на голову не капает, сверху крыша, а не открытое небо, не надо на брюхе по грязи ползать. Курорт, одним словом. Только разморило в тепле, в сон тянет, а это уже лишнее. Максим поднялся, прошел в темноте вдоль стола, заглянул во все ящики. Ничего интересного: обрывки бумаг, накладные, счета, журналы – с девками и автомобилями. Максим швырнул макулатуру обратно, захлопнул ящик и бросился обратно к окну. Автоматические ворота бокса уже открывались, темная иномарка остановилась, пропуская вперед другую машину. Красный кроссовер пересек площадку и остановился перед бытовкой. Захлопали дверцы машин, водители выбрались наружу. Максим снова сел на стул, пригнулся, разглядывая обоих. Один высокий, тощий, движения резкие, сутулится. Одет в спортивные штаны, толстую короткую куртку и, кажется, кроссовки. Второй – из кроссовера – ростом почти с первого, но более плотный, в пальто и лакированных ботинках. Это в мороз-то. И тоже руками размахивает, запрокидывает голову и ржет как лошадь. «Найдите десять отличий между сутенером и депутатом» – Максим нащупал за поясом рукоять «Макарова». Если присмотреться внимательно, то сходство почти полное, различие только в деталях – бандиты лишь одеты по-разному. Что вполне естественно: один трудится «в поле», окучивает федеральную трассу, второй – кабинетная крыса, общественный деятель. А грязи и дерьма от «бизнеса» обоих на выходе получается одинаковое количество. Хотя как сказать.

Двое на площадке перед боксами распрощались, первый уселся за руль темной иномарки, захлопнул дверцу, а второй, сплюнув себе под ноги, запахнул пальто и затопал к бытовке. Максим вскочил, бросился к дверям, замер там, вжавшись спиной в стену. Вохменцев уже гремел ключами за тонкой стенкой и бормотал что-то себе под нос. Максим слышал, как входит в замочную скважину и ворочается в ней ключ. Потом дверь распахнулась, депутат сделал шаг и застыл на пороге. Максим затаил дыхание у него за спиной, приготовился к броску. Вохменцев сделал несколько шагов вперед, остановился у стола. И рухнул на него всей тушей, не успев даже пикнуть: Максим сбил депутата с ног, впечатал носом в столешницу и быстро, не давая ему опомниться, встречным движением рук свернул депутату шею. Вохменцев умер в тот же миг, он не орал, не сопротивлялся, не успел позвать на помощь. Все произошло тихо и незаметно. Максим отступил назад, вытащил шапку из кармана куртки, надел, замер на мгновение. Все, дело сделано, а тот, кому доложат о происшествии, сразу поймет, что здесь поработал специалист. И сделает выводы, станет осторожнее и злее. И потребует найти убийцу, уже завтра опричники по приказу мэра будут землю рыть. «Флаг вам в руки, друзья, и возглавляйте колонну идущих в известном направлении».

Максим шагнул к двери, но открыть не успел – она распахнулась сама. Кто-то попытался ворваться в бытовку и остановился на пороге, увидев незнакомого человека. Максим сразу узнал его, хоть и видел вблизи впервые. Длинный, нескладный, в позорных трениках – сутенер Вован собственной персоной. Максим не заметил, когда тот вернулся: то ли что-то забыл, то ли, наоборот, вспомнил. И теперь стоит с убийцей депутата лицом к лицу. А за спиной Вована маячит еще кто-то в рабочем комбезе и накинутой на плечи куртке, орет что-то неразборчиво. Вдобавок мобильник Вохменцева придушенно заорал откуда-то из темноты и, услышав эти звуки, Вован вздрогнул и попятился. «Черт, а как хорошо все начиналось, какого хрена ты назад притащился…»

Максим ударил Вована головой в лицо, тот хрюкнул, отшатнулся и замахал руками, стараясь удержать равновесие. Максим толкнул сутенера ногой в живот, в объятия работяги и метнулся за бытовку, взлетел на ее крышу, перепрыгнул оттуда на бетонные плиты. Свалился мешком в сугроб со стороны школьного парка и рванул мимо замерзшего пруда, увязая в снегу, подальше от автосервиса. Быстро, быстро, не останавливаться, не тормозить. И так наследил, подставился по-дурацки. Ладно, пусть ищут того, не знаю кого. Даже если описание составят или словесный портрет, кого по нему искать? Капитана Логинова? Он давно умер, и на его могиле вместо памятника вкопана в холм табличка с номером захоронения.

Максим промчался через пустой парк, остановился на его границе, чтобы отдышаться. И сразу почувствовал, как усилился мороз: от ледяного воздуха перехватывало дыхание. А топать до дома придется почти через весь город.

Мимо притихших за заборами домов прошел быстро, вслед пару раз прогавкали особо бдительные псы. На улице – ни души, и тихо, как на кладбище. Дальше дорога уходила к давно заброшенным цехам завода, и гулять здесь даже днем мог позволить себе только очень уверенный в себе человек. Но холод разогнал с улиц всех, и Максим шагал по кривой колее в полном одиночестве. Ветер разогнал тучи и стих, над головой сияли огромные неподвижные звезды. Максиму было не до красот, территория заброшенного завода почти закончилась, дальше начинались обитаемые земли. Их граница пролегала по территории гаражного кооператива. Здесь Максим оказался впервые и понятия не имел, что ждет его за ближайшим поворотом. Поэтому сбавил шаг, прислушиваясь к подозрительным звукам. Притормозил, а затем вообще остановился, услышав неподалеку грохот: кто-то бил чем-то тяжелым в ворота гаража и, подбадривая себя, матерился во всю глотку. Отсутствие ответа раздражало кричавшего, и он порядком озверел. Да и подустал – удары стал реже, слабее, хотя не прекратились. Максим наблюдал за ним издалека – бомжеватого вида мужичонка бесновался перед наглухо закрытыми воротами, рядом бродили еще двое. А через приоткрытую калитку просачивался свет: в гараже кто-то был, и этот кто-то попал в осаду. Он даже пытался обороняться – Максим услышал слабый короткий вскрик, указывавший направление движения для бомжей. Но силы были явно не равны, почуявшие поживу гиены отступать не собирались. Максим тихо подошел к ничего не замечавшим вокруг себя бомжам и поморщился от резкой вони.

– Брысь отсюда, – скомандовал он вполголоса, и его сразу правильно поняли. Три тени в прения вступать не стали, огрызнулись пьяно и убрались прочь. Для наведения порядка хватило одного окрика. Зато активизировался тот, из гаража – он приоткрыл дверь и поинтересовался:

– Кто там? – но выходить не стал.

– Свои, – ответил Максим, пытаясь рассмотреть человека.

– Раз свои, заходи, – грохнул засов, и калитка гостеприимно распахнулась.

Максим приглашение принял, перешагнул через высокий порог и остановился, глядя на обитателя гаража. Древний, сухой, как листок из гербария, на такого дунь – улетит или рассыплется – дед в драном пуховике, камуфляжных штанах, валенках и офицерской зимней шапке с опущенными ушами уставился на позднего гостя. Потом спохватился, отступил в сторону, пропуская Максима. Тот же смотрел на машину и породу ее определил только по металлической накладке на кузове: «Москвич 412». Веселенького голубенького цвета корыто занимало собой все тесное помещение, передвигаться здесь Максим смог только боком.

– Ты чего тут по ночам сидишь, – строго спросил он деда, – жить надоело? Давай, домой топай, бабка заждалась, поди.

– Нет у меня дома, – прошелестел дед, – и бабки нет. Уже пятнадцать лет. – И стащил с лысой головы шапку.

Познакомились. Деда звали Егор Сергеевич, и лет ему было восемьдесят семь. Он соскучился в тишине и одиночестве, и все благодарил Максима за помощь. Тот же предпочел помалкивать, давая старику выговориться. Через пятнадцать минут он знал о нем все. Дед давно овдовел, жил один в честно заработанной на заводе небольшой двушке, получал пенсию. До осени прошлого года все было почти хорошо, но однажды в квартиру вошли незнакомые люди. Они говорили все одновременно, очень громко и порой непонятно, совали под нос какие-то бумаги. И притащили с собой кучу дурно пахнущих огромных сумок, свертков и коробок. Из всего сказанного ими дед понял только одно: теперь это их квартира. Ушлые торгаши с ближайшего рынка давно присматривали себе место для хранения товара, чтобы и за аренду не платить, и недалеко от «рабочего» места. Поговорили с нужными людьми, внесли первый взнос и получили квартиру деда в свое полное распоряжение. Вместе с ее хозяином.

Участковый подтвердил претензии «новоселов» – документы оформлены правильно, а вот и подпись самого деда, который, мол не возражает против временной (всего на два года) регистрации гостей города. Все заявления старика о том, что он ничего подобного не подписывал, остались без внимания. Предприимчивые «соседи» пригласили участкового пройти в кухню и плотно прикрыли за ним дверь. А после беседы тот быстро удалился и больше в квартире старика не показывался. Не помогало ничего – дед, несмотря на свой возраст, из ума еще не выжил. Но поход в паспортный стол не помог, чиновники из управляющей компании просто выгнали деда из офиса, предлагая обратиться в суд. А количество подселенцев увеличивалось день ото дня. Они деда не трогали, даже не угрожали, а просто не замечали – как мебель или домашнее животное. Но продукты из холодильника исчезали бесследно, в ванную и туалет скоро стало страшно заходить. Торгаши превратили помещение в перевалочную базу. Они могли не показываться в квартире сутками, появлялись одновременно с очередной партией товара. Затаскивали в квартиру гигантские тюки и коробки и снова исчезали. Дед не стал ждать, пока его квартира окончательно превратится в оптовый склад, и съехал, вернее, сбежал из собственного дома в гараж. И жил здесь уже почти полгода, ночуя в старом «москвиче». В общем, все оказалось не так страшно: пенсию он получает, раз в неделю ходит в баню, в гараже тепло и есть свет. Пугает деда только одно: вдруг новые жители его квартиры узнают про гараж? Что тогда делать, куда идти? Да еще недавно свалилась новая напасть – бомжи. Они пронюхали, что в гараже поселился одинокий беспомощный старик, и принялись терроризировать его, требуя денег.

– Пенсия-то у меня небольшая, на все не хватает. За квартиру отдай, за лекарства… – начал перечислять дед, и Максим не выдержал:

– Я не понял – ты что, и за квартиру платишь?

– А как же! – всполошился дедок. – А кто ж заплатит? Книжка у меня, плачу аккуратно, и квитанции сам забираю. Нельзя, чтобы долги копились… – и полез в бардачок автомобиля, выкопал оттуда пакет с документами, подал Максиму. Дар речи к тому еще не вернулся, он молча перебирал проштампованные «платежки», смотрел на даты и цифры. И название управляющей компании: «ООО „Контур“». Твою ж мать – дед платит почти по полторы тысячи в месяц за выгнавших его из дома торгашей! И, заметьте, по грабительским тарифам. Деду еще повезло, что он льготник… Максим прикрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться. Так, граждане, получается следующее: участника Великой Отечественной войны выкинули из собственной квартиры, чтобы рыночным торговцам дешевым китайским барахлом было, где жить. Максим отдал документы старику, а сам плюхнулся на переднее сиденье «москвича». Дед сидел рядом, «за рулем», и обстоятельно перечислял свои заслуги перед исчезнувшей великой державой:

– Первый Белорусский, потом Второй Белорусский, потом Восточная Пруссия. Там день Победы встретили, в Кенигсберге, потом на Дальний Восток…

– А туда зачем? – невпопад ляпнул Максим и втянул голову в плечи под укоризненным взглядом старика:

– На войну с Японией, ведь капитуляцию только в сентябре сорок пятого подписали. Потом еще полтора года прослужил, потом демобилизация, сюда приехал. Женился, работал… – монотонно продолжал старик. Максим его почти не слушал, кивал для вида и все гнал, гнал от себя мысль – сладкую, соблазнительную. Сейчас же, немедленно, в эту же секунду встать, найти дом старика… Нет, нельзя, не сейчас, позже. В городе и так, наверное, шухер, мэру наверняка обо всем доложено, и сутенер с разбитой рожей уже и внешность убийцы депутата описать мог. Хотя чего он там видел, в темноте-то, да и контакт был скоротечным… Не надо их сейчас злить, в бешенстве можно наделать ошибок, нарваться, а уезжать из города нельзя, впереди еще слишком много дел.

– Вот, смотри, – на колени Максиму лег тяжелый матерчатый сверток. Что-то звякнуло в нем негромко. Максим осторожно приподнял ткань: «За отвагу», «За победу над Германией», «За взятие Кенигсберга», «За оборону Москвы», «За боевые заслуги». И два ордена Славы. Перед глазами почему-то потемнело, тусклый свет наград чуть померк. Но тут же все вернулось в исходное, и Максим бережно вернул сверток деду. Тот прижал его к груди и сообщил важно:

– Я в батальоне связи всю войну прошел, еще с Москвы. До капитана дослужился.

Максим выбрался из машины, посмотрел на ее блестящий ультрамариновый бок.

– Ты, дед, вот что… Ты особо не нарывайся. Попросят денег – отдай, жизнь дороже. И меня подожди, я к тебе еще загляну. На следующей неделе, наверное.

– Заходи, заходи, – покладисто согласился старик.

– И не пускай больше сюда никого – зашел, дверь закрыл и сиди, как мышь. Все, жди меня, – Максим переступил высокий порог и вышел из гаража. Дождался, пока дед закроется на все засовы, и медленно, глядя то себе под ноги, то на звездное небо, потащился к дому. Усталость – моральная и физическая – накрыла разом, как плотная тяжелая морская волна. Угнетало не отсутствие сил, их можно восстановить быстро – поесть плотно, отоспаться. Нет, давило и жгло другое. Во-первых, сознание собственных ошибок, и совершил он их по глупости, по-идиотски. А Стрелкова нельзя недооценивать, эта опытная скользкая тварь обязательно воспользуется промашкой оппонента. Но это ладно, это черт с ним. Ну, проживет он на один-два дня дольше, чем ему положено – ничего страшного. А во-вторых, Максим очень дорого заплатил бы сейчас за возможность поговорить с глазу на глаз с директором управляющей компании дома, где еще недавно доживал свои дни дед.

Как неудачно все получилось, не вовремя и некстати… Война объявлена, останавливаться нельзя. Преимущество нападающего – во внезапности и непредсказуемости, нельзя позволить стервятникам расслабляться. Каждый день по одному, а лучше по два – отстреливать, резать, рвать зубами, выхватывая их из стаи. Чтобы, когда останется последний, ничего не помешало поговорить с ним один на один.

Глава 2