Склонила Муза лик печальный

Не тужи! Пусть растет, прибавляется,
Не тужи! как умрем,
Кто-нибудь и о нас проболтается
Добрым словцом.

После нескольких мгновений тишины, вспоминал современник, слушатели вскочили с мест, оглушительно его приветствуя. Но поднявшаяся в зале буря аплодисментов и восторженные крики не заставили Некрасова выйти на вызовы легковерной публики.

Драматическая пора смены редакции и направления журнальной политики «Современника» в конце 1850-х гг. в протекала на фоне большого общественного подъема: Россия готовилась к реформе по отмене крепостного права, чувствовала себя на пороге эпохальной перемены жизни. Некрасов, вернувшись из-за границы, сразу ощутил эти настроения ожидания, слушал повсеместные обсуждения будущих перемен. Он с радостным волнением ожидал реформы, которая должна была освободить народ от векового рабства. И в то же время внимательно наблюдал, как же сам народ относится к грядущим переменам, сомневался в его заинтересованности и – подозревал его в безучастности:

В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России —
Там вековая тишина…

Тот же вопрос о народной апатии, о вековом долготерпении народа, его забитости и темноте был поставлен им и в известнейшем стихотворении «Размышления у парадного подъезда», поводом для создания которого послужила увиденная из окна городская сцена: швейцар и квартальный прогоняли от парадного подъезда вельможи крестьянских ходоков, пришедших с прошением или жалобой, а те покорно, «с непокрытыми головами», подчинялись насилию. Поэт сталкивает в стихах мир столичных роскошных палат и мир нищих мужиков, пригнанных в столицу нуждой, безответных и темных. Последняя, лирическая часть стихотворения, где поэт размышляет об увиденном, есть эмоциональный и идейный центр его, в котором прозвучал больной для Некрасова вопрос о будущем народа и страны:

…Где народ, там и стон…эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..

Вопрос этот волновал поэта постоянно, в предреформенные годы особенно. И стихи своей страстностью и болью приковывали внимание к проблеме. В России они не были разрешены к печати до 1863 г., распространялись во множестве списков, и со списка, дошедшего до Лондона, были напечатаны в герценовском «Колоколе» с примечанием: «Мы очень редко помещаем стихи, но такого рода стихотворение нет возможности не поместить».

Отвечая ожиданию перемен, будоражившему молодежь, которая пребывала в воодушевлении, готовая жизнь свою посвятить служению народному благу и даже жертвовать ею, если потребуется, откликаясь на эти настроения, создал Некрасов колыбельную «Песню Ерёмушке». В ней правила «новой житейской мудрости» звучали для молодых необыкновенно притягательно. И колыбельная, положенная на музыку, на протяжении лет была одной из самых популярных студенческих песен.

Сегодня стихотворение кажется довольно дидактичным, и не совсем понятны и оглушительный его успех, и энтузиазм, им вызванный. Но люди того времени и того поколения всерьез готовились к «великому труду» во благо народа, как они его понимали, и стихи были для них своеобразным катехизисом, учебником жизни.

Манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости, принятый 19 февраля 1861 г., разочаровал многих, в том числе в какой-то мере и Некрасова. Приехав на лето в деревню, в Грешнево, поэт пристально вглядывался в жизнь вчерашних крепостных, пытаясь угадать, что несет им освобождение. Новые наблюдения, размышления о прошлом и будущем деревни, об отношениях между мужиками и помещиками (повод для них давали и действия отца, пытавшегося напоследок еще прижать уже бывших «своих» крестьян) – все это пригодится ему позднее, когда он начнет работать над крестьянской эпопеей «Кому на Руси жить хорошо». И тогда сложность задуманного и осуществляемого уничтожения крепостного права, предвещающего грандиозный сдвиг всей российской жизни, всего ее многовекового уклада станет ему понятнее. Понятнее станет и то, что подобная реформа не может пройти легко и безболезненно, не затронув интересы большей части населения. Недаром появится в поэме поэтическая формула этого события:

Порвалась цепь великая.
Порвалась – расскочилася.
Одним концом по барину.
Другим по мужику!..

В то лето в его стихах не звучала усадебная тема с волнующими воспоминаниями о собственном прошлом, Некрасов писал только о крестьянах. Стихотворения «Свобода», «Дума», «Похороны», «Крестьянские дети» и, наконец, крестьянская поэма «Коробейники» стали отражением его наблюдений, деревенских встреч, событий, разговоров этого лета.

В поэме народ, его дела, чувства, рассуждения становятся предметом изображения, а не только объектом жалости и заботы; автор угадывает в нем источник вечной духовной силы и одновременно видит его участником истории, возможным вершителем судьбы страны. Реформа, при всей ее несправедливости, была делом благотворным, поскольку давала народу шанс проявить заложенные в нем огромные нравственные и интеллектуальные силы. Недаром именно эту поэму первой предназначил Некрасов для чтения своим героям, для народного дешевого издания – книжки, изданные автором, продавались коробейниками по селам и сельским ярмаркам по 3 копейки, и скоро стихи из поэмы зазвучали как народные песни.

А Некрасову в то лето пришлось уехать из деревни гораздо раньше, чем он планировал. Он вернулся в Петербург около середины сентября, когда вокруг «Современника» начались тревожные и трагические события.

Трудно сказать, насколько глубоко Некрасов был посвящен в деятельность своих сотрудников, связанную с противостоянием власти. Скорее всего, предполагал, что такая деятельность осуществляется, в какой-то степени сочувствовал ей, как сочувствовали вольнолюбивым настроениям молодежи многие, но не разделял крайности воззрений членов своей молодой редакции. Ведь он принадлежал по жизни и интересам другому кругу. Однако оппозиционное направление журнала поддерживал и не возражал против того, чтобы в нем печатались антиправительственные материалы. Центром этого вольного содружества был, конечно, Чернышевский, которого, как и Добролюбова, Некрасов по-человечески любил.

Разочарованные крестьянской реформой и ожидая активных народных протестов, журнальные вольнодумцы решили усилить пропаганду, перейти к нелегальной деятельности и всеми средствами просвещать и готовить народ к выступлениям против власти. В июле Михаил Михайлов, руководивший иностранным отделом, привез из Лондона отпечатанную в типографии Герцена прокламацию «К молодому поколению», в которой критиковались действия власти, резко осуждалась реформа и содержался призыв к молодежи «всех сословий» возглавить стихийное крестьянское движение. В середине сентября он был арестован и посажен в Петропавловскую крепость за то, что «с замечательной смелостью» распространил эти прокламации по городу, причем экземпляры ее были даже доставлены по почте некоторым министрам и самому графу Шувалову, начальнику Третьего отделения. Этот арест был первым в новое царствование, он многим казался недоразумением, и столичные писатели обратились с петицией к министру народного просвещения Е.В. Путятину, защищая Михайлова.

Когда Некрасов вместе с другими подписывал письмо, он еще не предполагал, какие беды ждут «Современник». Оно, однако, не возымело никакого действия, а через три недели был арестован другой сотрудник журнала, В.А. Обручев, друг Чернышевского и Добролюбова (его многие считали прототипом Рахметова в романе «Что делать?»).

Беды следовали одна за другой и не отпускали несколько месяцев. 17 ноября умер Добролюбов, и горе этой потери Некрасов преодолевал очень долго. 14 декабря был совершен публичный обряд гражданской казни над Михайловым, и в тот же день, перед самой отправкой его на каторгу в Сибирь, поэт простился с ним в крепости. 18 февраля 1862 г. после недолгой сердечной болезни умер И.И. Панаев, многолетний и бессменный соредактор «Современника». А 27 февраля Обручев был приговорен к пяти годам каторги и бессрочному поселению в Сибирь.

Некрасов остался единоличным редактором журнала, и вместе с Чернышевским они держали его до лета. Но жизнь готовила новые удары.

В середине июня было объявлено о запрещении на восемь месяцев журналов «Современник» и «Русское слово» «за вредное направление». 2 июля был арестован критик Д.И. Писарев за памфлет против «дома Романовых», а 7 июля узниками крепости стали сотрудники «Современника» Чернышевский и Н. Серно-Соловьевич. В конце ноября умер отец, Алексей Сергеевич Некрасов.

Потрясенный всем случившимся, потерей близких людей, жестокостью расправы с ними, горькими потерями, Некрасов писал:

Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора…

За годы совместной работы он успел понять и полюбить своих молодых коллег. Восхищался их честностью, храбростью, готовностью к страданиям за свои идеи, а главное, стремлением неустанно работать во имя своей цели, действовать. Деятель по натуре, Некрасов глубоко уважал их, сочувствовал многим их идеям, некоторые разделял, но понимал, что сам он – человек другого времени и поколения, иного общественного положения – не может так жить, не готов, как они, следовать политической цели, не готов к борьбе и подвигу. Он живет другой жизнью, иными интересами, хотя и преклоняется перед жертвами, понесенными этими людьми.

Небольшая поэма «Рыцарь на час», написанная в 1862 г., пронизана этими настроениями. В определенном смысле поэт беспощаден к себе, чувствуя себя лишенным того заряда большого дела во имя всеобщего блага, каким обладали его молодые друзья, отсюда его отчаяние и мольбы, обращенные к матери:

Выводи на дорогу тернистую!
Разучился ходить я по ней,
Погрузился я в тину нечистую
Мелких помыслов, мелких страстей.

Одно из лучших исповедально-лирических произведений Некрасова, поэма не просто пронизана чувством неудовлетворенности собою и своей жизнью. Она сложна и своеобразна, ее открытая гражданственность, пронизанная личной болью, превратилась в скорбную и волнующую лирическую исповедь. И неизменно покоряет читателей своей невероятной искренностью и поэтической силой. Поэма была послана М. Михайлову на каторгу с супругами Шелгуновыми, которые ехали к другу в Сибирь. В альбом Л.П. Шелгуновой поэт вписал отрывок из «Рыцаря на час», который оканчивался обращением и горьким упреком к тем, кто не готов к действию, хотя и сочувствует тем, кто в борьбе:

Покорись, о ничтожное племя!
Неизбежной и горькой судьбе,
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе,
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано… —

к этим стихам была сделана приписка, обращенная к Михайлову: «Редки те, к кому нельзя применить этих слов, чьи порывы способны переходить в дело. Честь и слава им – честь и слава тебе, брат! Некрасов. 24 мая, 6 час. утра».

В Петербурге ходили упорные слухи, что Некрасов не станет возобновлять «Современник» или поменяет направление журнала. Однако в феврале 1863 г. сдвоенный его номер вышел, и имена прежних сотрудников – М.А. Антоновича, А.Н. Пыпина, Г.З. Елисеева, Ю.Г. Жуковского – представлены были на его страницах, что сразу опровергало слухи о ренегатстве Некрасова. Потерявший важнейших сотрудников журнал сохранил все же прежнее оппозиционное направление и достаточно высокий уровень публикаций. В журнал пришли Глеб Успенский с «Нравами Растеряевой улицы», Ф.М. Решетников, замечательным нововведением стало ежемесячное сатирическое обозрение «Наша общественная жизнь», которое вел М.Е. Салтыков-Щедрин, имевший уже громкое литературное имя и вошедший в состав редакции. А еще через некоторое время появилось сатирическое прибавление «Свисток», в котором и Некрасов часто помещал свои фельетоны. Главным же свидетельством сохраненного курса было объявление о том, что с третьего номера журнал начнет публиковать новый роман Чернышевского «Что делать?».

Непонятно, каким образом удалось Некрасову получить рукопись только что написанного в крепости романа вместе с другими бумагами, взятыми жандармами еще при аресте Чернышевского; это был грандиозный ляп охранителей арестованного. А публикация романа в первых номерах возобновленного журнала свидетельствовала о немалом мужестве и бесстрашии его редактора (который не только на медведя ходил не однажды, но и позволял себе поступки гражданские, требующие не меньшей храбрости), а также о его настоящей журналистской хватке. Роман был напечатан практически без цензурных изъятий и на десятилетия стал настольной книгой для нескольких поколений молодежи. Только после выхода последней главы власти спохватились, роман был запрещен и до 1905 г. в России в легальной печати не издавался.

Конечно, возобновленный «Современник» не стал тем журналом, каким был до закрытия, из него ушло слишком много талантливых людей. При всей одаренности оставшихся, критических статей уровня добролюбовских «Что такое обломовщина?» или «Темное царство» в нем больше не появлялось. Не было среди них и работников, так самозабвенно отдающихся журналу, как это делал Чернышевский. Ушедшие коллеги любили журнал и старались своими действиями и произведениями не подвести его и редактора, чего нельзя сказать об их молодых друзьях, людях достаточно амбициозных, собственные интересы и успех ставящих прежде общих. Потому Некрасов не мог им доверять в той же мере и старался сам прочитывать все материалы, которые готовились в номер. Никогда у него не складывалось с этой молодежью и тех отношений дружбы и доверия, какие были в прежней редакции. Тем более что к нему самому члены новой редакции большой симпатии не испытывали, осуждали его за большой достаток и за «барские» привычки и вкусы. Друг друга они тоже не любили, характерами обладали отнюдь не миролюбивыми, потому Некрасову, который заботился о спокойных и доброжелательных отношениях в редакции, приходилось вмешиваться в конфликты и улаживать их. Так что атмосфера в журнале была не очень легкой.

Лето 1863 г. Некрасов провел в деревне, в купленном недавно имении Карабиха, и оно несомненно принесло некоторое отдохновение после потрясений предшествующих месяцев. Несколько недель поэт провел на охоте; сюда приезжали к нему в гости Салтыков, Островский и Григорович. И, как всегда летом, он много писал. Стихи, написанные там, свидетельствуют, как менялась и углублялась в них крестьянская тема. Стихотворение «Калистрат» представляет собой попытку создать стихи в духе народной песни, которая не совсем удалась, потому что стихи пронизаны внутренней иронией, горькой усмешкой крестьянина над своей безысходной нищетой, а это далеко от простодушной наивности народных текстов. И знаменитая «Орина, мать солдатская», героиню которой поэт знал лично и не раз слушал ее рассказ о великом горе матери, потерявшей на армейской службе сына:

И погас он, словно свеченька
Восковая, предыконная…

Поэт заключал его печальными словами:

Мало слов, а горя реченька,
Горя реченька бездонная!..