500 великих катастроф

Толок сказал, что единственный выход для нас – пожертвовать пару сандалий и, стоя на одном из холмов, попросить у великанов прощения. Мы тотчас же отправились в компании вождя на холм. Толок закопал в песок сандалии из кожи буйвола. Мы попросили прощения. В следующую ночь пролился ливень – явление для аборигенов долгожданное. Толок сказал, что мы прощены, так как колодцы племени полны до краев.

На прощание вождь подарил нам древний керамический горшок, на внутренних и внешних поверхностях которого весьма искусно были изображены великаны – мужчины и женщины. Художники пускали для окаски охру, зеленую краску, серебристый лак. Предмет искусства великих людей обернулся бедами, потому что отныне по ночам нас преследовали призрачные твари, возникающие на фоне озерной волны. Мы прежде никогда не видели, как горит вода. А тут она горела, выбрасывая клубы пара. Что-то отвратительное, отравляющее, ядовитое залегает на дне Чада. Уж не преисподняя ли? Надобно искать рациональное объяснение кажущимся иррациональными вещам».

Можно предположить, что со дна озера Чад в сезоны дождей прорываются на поверхность ядовитые галлюциногенные газы. Они образуются из останков растений и животных, которые веками скапливаются на дне. Немудрено, что люди, попавшие в зону их действия, начинают грезить наяву. Косвенные свидетельства о проявлениях этого феномена есть в путевых записках Диксона Дэкхема.

«Часто мы сталкивались с таинственным явлением, – пишет Дэкхем. – Как только укладывались на отдых, пустыня вокруг, да и озерная вода, начинали выбрасывать высокие песчаные струи. Фонтаны били недолго. Оттого окружающая среда делалась тусклою, имеющей запах прогорклого масла. Головы наши кружило, подкатывала тошнота, и мир приобретал неприятные краски, из которых выползали люди-звери, стремящиеся к диалогам с нами. Диалоги шли и шли, несомненно, как игра наших собственных мыслей. Обозначался опасный предел всему этому, близкий к гибели. Чаще всего мы наблюдали кораблекрушения на Чаде, вполне натуральные. И все при том, что озеро это никогда не было судоходным, и плавали по нему утлые долбленки аборигенов. Пусть наши видения вынашивают в себе песчаные яды. Не могут же эти яды уносить и возвращать разные предметы, даже отдавая те, что нам не принадлежат».

Далее путешественник рассказывает о телепортации, об общениях с призрачными сущностями, ее осуществляющими: «На день-два из наших мешков бесследно исчезали ножи, булавки, фляги со спиртом, хина, брикеты пороха и запасы дроби. Дважды пропадал мой дневник. Поиски, сопровождаемые взаимными подозрениями в розыгрышах, не приводили ни к чему. Предметы, необходимые нам, сами собой возвращались. Я видел обнаженные по локоть руки, подсовывающие их. К вору обратился, без гнева осведомившись, кто он и как делает неприятности. Наблюдалось это при костре ночью. Вор предстал призраком покойного нашего товарища Уолтера Аудни. Он ответил, что проделывает шутки, чтобы мы не забывали о нем. Проделывает это, оборачивая твердые предметы в свой разряженный дух, что возможно только у воды в Сахаре и поблизости от некоторых других водоемов Земли. Аудни сказал, что теперь он помогает нам во всем.

Общение с призраком конкретного Аудни, бесспорно, проистекает из моего болезненного состояния в условиях Сахары, как мы поняли, отличающейся преследующими нагромождениями миражей. Исчезновение предметов, очевидно, принадлежит к дополнительной составляющей окружающего мира, еще не познанной человеком».

Озеро Чад, или Нги-Буль, отмечается уникальными парадоксами. Поэтому последние пять десятилетий ученые пытаются разобраться в его аномалиях. Как не вспомнить слова гениального физика Льва Ландау: «Отличие современной науки в том, что человек может понять вещи, которые он не в силах вообразить».

(По материалам А. Кобеца)

Нева вздувалась и ревела…

1824 г.

День 6 ноября 1824 г. с самого утра был очень неприятным. Шел дождь, и дул пронзительно холодный ветер… К вечеру он еще больше усилился, предвещая Петербургу грозное бедствие. Только когда вода поднялась на три с половиной фута, на Адмиралтействе были зажжены сигнальные фонари и всю ночь (на 7 ноября) неоднократно раздавались пушечные выстрелы.

А ведь многие народные приметы, над которыми ученые люди того времени посмеивались, предвещали катастрофу еще месяца за четыре до того рокового дня. Летом камень, лежащий близ берега на Каменном острове, был весь покрыт водой. По приметам старожилов, это предвещало осенью необыкновенное повышение воды.

Необычайно высоко устроили свои «склады» зимних запасов муравьи – на верхней перекладине ворот. И опять-таки старые люди увидели в этом предупреждение: когда быть большой воде, муравьи делают свои гнезда как можно выше.

За несколько дней до 7 ноября известный физик и механик Роспини увидел, что его барометры показывают такое низкое давление, какого он никогда еще не видывал. Это обстоятельство сильно его встревожило.

За день до наводнения кошка в одном доме перетащила своих котят на ту ступеньку лестницы, до которой вода потом не поднялась. Во многих домах крысы и мыши из подвала перебрались на чердак. Но большая часть жителей отнеслась к чудовищным порывам ветра с какой-то беспечной легкомысленностью, хотя ветер вздымал воду в реках и каналах Петербурга до самых берегов.

Известный писатель того времени Фаддей Булгарин отмечал в своих записках, что «к 10 час. толпы любопытных все равно устремились на берега Невы, которая высоко вздымалась пенистыми волнами и с ужасным грохотом разбивала их о гранитные берега.

Необозримое пространство Финского залива казалось кипящей пучиной, над которой высоко стоял туман от брызг! Белая пена клубилась над водяными громадами, которые беспрестанно увеличивались, а потом с яростью устремлялись на берег. Много любопытных погибло от беспрестанно прибывающей воды. Ветер усиливался, и потому возвышение воды в Финское заливе простерло бедствие на целый город. Нева, встретив препятствие в своем естественном течении, не могла излиться в море. Она возросла в своих берегах, переполнила каналы, через подземные трубы фонтанами хлынула на улицы».

К 12 ч. дня уже две трети города оказались затопленными. Но между тем даже это обстоятельство немногих насторожило.

А стихия уже разбушевалась вовсю. Вдруг разом на все улицы, со все сторон хлынула невская вода. Она затопляла нижние этажи домов, экипажи, ломала заборы, разрушала мосты через каналы, фонарные столбы и несущимися обломками выбивала не только стекла, но и сами рамы в окнах, двери, перила, ограды… Только тогда смятение и ужас объяли петербуржцев. В полдень улицы уже представляли собой быстрые реки, по которым носились барки, полицейские будки, крыши с домов, дрова. Среди порывов ужасной бури со всех сторон раздавались отчаянные людские крики, ржание коней, мычание коров и истошный лай собак. Исаакиевский мост бурей был разорван на части, которые понеслись в разные стороны.

По затопленным улицам сновали на лодках, шлюпках и просто на спасательных плотах. Со всех сторон погибающие молили о помощи. Но ветер был так силен и неистов, что и собственная жизнь спасателей часто подвергалась опасности, и они сами вынуждены были искать спасения на возвышенных местах. Многие при спасении вещей и товаров сами погибали в погребах.

Разъяренная Нева представляла собой страшную силу. По ней (с Васильевского острова к Охте) неслись барки с сеном, дровами, углем, плоты, бревна, различные суда и обломки строений.

А.П. Бушуцкий, адъютант графа М.А. Милорадовича, писал впоследствии: «Вода кипела в Неве, как в котле. Дома на набережной казались парусами кораблей, нырявших среди волн. На площади против дворца картина представала такая. Под небом, почти черным, темная зеленоватая вода вертелась, как в огромном водовороте; по воздуху, высоко и быстро крутясь, носились широкие листы железа, сорванные с крыши нового строения Главного штаба. Буря играла ими, как пухом.

Зрелища уничтожения и гибели особенно ужасны были на Чугунном заводе. С самого начала наводнения рабочим было позволено вернуться в свои жилища, расположенные отдельно от завода. Но вода прибывала так быстро, что вскоре стала неодолимым препятствием.

Александр I смотрел на ужасы наводнения с балкона Зимнего дворца. Едва вода настолько сошла, что можно было проехать по улицам, он поехал в Галерную гавань.

Страшная картина разрушений предстала перед ним. Пораженный, он вышел из экипажа и несколько минут стоял безмолвно. Слезы медленно текли по его лицу. Народ обступил императора с воплями и рыданиями. “За наши грехи Бог же карает!” – сказал кто-то из толпы. “Нет, за мои!” – ответил скорбно государь.

Целую неделю посещал он места разорения, принося пострадавшим помощь вещественную и утешение.

Одна женщина лишилась приюта, бежит по воде с малолетней дочерью, выбирая высокие места. О своей жизни она уже не думает. Вдруг видит позади себя солдата, который плавает на бревне. Она бросает к нему через голову свое дитя. Солдат подхватывает девочку, а бедная мать на его глазах погружается в воду и тонет».

К утру 8 ноября ударил мороз. Стужа особенно чувствительной сделалась для тех, кто спасался не в жилых помещениях, не в домах, а на крышах, чердаках и на деревьях и у кого не было под рукой ни еды, ни теплой одежды.

В Адмиралтейской части и везде, где строения были каменные, наводнение оказало не столь пагубное воздействие. Но отопление всех нижних этажей, магазинов, складов, лавок, лабазов и погребов нанесло несметные потери. За короткое время невозможно было спасти все товары и запасы, и на одной только Бирже пропало 300 тыс. пудов сахару. Не меньше исчезло и соли. Совершенно негодными сделались крупа и овес, а также все колониальные товары.

Быков, лошадей, коров и прочей домашней живности в одном только Петербурге погибло 3609 голов. Их невозможно было свозить за город и закапывать, поэтому сжигали прямо в городе.

В городе погибло более 3 тыс. человек, большей частью люди из низшего сословия.

Очевидцем наводнения был и А.С. Грибоедов, который впоследствии писал: «Ветер сильнейший, и в панораме пространное зрелище бедствий… Хаос, океан, смутное смешение хлябей, которые отовсюду обтекали видимую часть города, а в соседних домах, примечал я, как вода приступала к дровяным запасам, разбирала по частям, по кускам и их, и бочки, ушаты, повозки и уносила в общую пучину… Сошедши несколько ступеней, увидел, что пятнадцать детей, цепляясь, перелезли по кровлям и еще не опрокинутым загородам, спаслись в людскую, к хозяину дома, в форточку… Все это осиротело. Где отцы их, матери?»

Образную картину петербургского наводнения 7 ноября 1824 г. дал в своей поэме «Медный всадник» А.С. Пушкин, хотя замысел и идея произведения, конечно же, намного глубже.

Как напоминание об этом страшном бедствии, долгое время на стенах петербургских домов сохранялись пометки в виде жестяных, а кое-где и мраморных дощечек с надписью: «7 ноября 1824 г.», отмечавших уровень воды.

Наводнения, большие и малые, угрожали Петербургу постоянно. В 1890 г. случилось новое наводнение, которое от всех предшествующих отличалось необычайной стремительностью. И еще тем, что для всех явилось совершенной неожиданностью.

Наибольшие размеры наводнение приняло в районе Васильевского острова, в особенности на его окраине – в Галерной гавани и на острове Голодай. Здесь вода из берегов Невской губы выступила еще 15 августа, но до домов пока не дошла, 16-го же числа ветер усилился до степени шторма, поднял воду в гавани и к 10 ч. вечера залил улицы, дома и огороды.

Собаки, свиньи, коровы подняли неимоверный рев и вой, к которым вскоре присоединились истошные вопли людей.

Вода не убывала, и к 3 ч. ночи дошла до небывалого уровня – выше 10 футов. При неярком свете наступившего утра петербургские обыватели увидели, насколько велико было бедствие.

Те из петербуржцев, кто смог, уходили на более высокие места. Кому это не удалось, проводили ночь на крышах.

Жуткую картину представляло собой Смоленское кладбище. Поступавшая сюда с Галерной гавани вода разломала забор и нанесла целые груды капусты, которая потом так и осталась лежать среди могил. Было размыто сорок могил, а некоторые, недавно вырытые, еще не успели осесть и были очень сильно повреждены. После спада воды картина представлялась мистическая. Кресты на многих могилах, которые были посолиднее, покосились. А деревянные почти все были смыты, да так и плавали по кладбищу.

Более всех пострадал Васильевский остров, как самый низменный.

Страшный переполох наделала нагнанная бурей вода среди гуляющей публики в Крестовском саду. Своей кульминации грозная стихия достигла на Елагином острове. В ночь 17 августа здесь все одним разом очутилось под водой: дворец со всеми своими службами, дача министра финансов, Императорское садоводство, дачи придворного духовенства. Сообщение с ними поддерживалось на лодках.

В то время, когда вода затопляла аллеи Александровского сада, в Зоологическом саду еще даже и не подозревали, что вскоре будут врасплох застигнуты наводнением.

Только когда вода показалась из-за эстрады, где играют музыканты, – все как один повскакали со своих мест. Некоторые бросились к воротам, но оказались отрезанными бушующей уже водой. Так многим и пришлось опять вернуться на веранды.

Спасенных зверей размещали на сцене, в буфете, на террасах – словом, везде, куда вода не могла добраться. Когда слона вывели из стойла, он, почувствовав себя на свободе, стал метаться по саду, разыскивая сушу.

Остроумнее всех поступил тюлень. Благодаря царившей кругом суматохе он выбрался из своей небольшой клетки и, несмотря на погоню, улизнул через открытые ворота, получив столь желанную свободу.

«Оползла гора сверху над слободой…»

1839 г.

Оползни в Российской империи чаще всего происходили в Поволжье, по правобережью Нижнего Днепра, на Черноморском побережье в районе Одессы, в некоторых пунктах Южного Крыма, Кавказа, в прибрежной зоне Байкала.

Об оползнях в районе Нижнего Новгорода и вреде, который они причиняют, известно с давних пор. Об этом написано даже в старинных летописях. В XV в. с Гремячей горы сошел оползень, разрушивший большую слободу. Летопись сообщает: «И божьим изволением грех ради наших оползла гора сверху над слободой, и засыпало в слободе сто пятьдесят дворов с людьми и со всякою скотиною».