Майор из Варшавы

– А на кой он нам? – пан Казимир безразлично пожал плечами.

То ли Гнат вообще соображал туго, то ли был себе на уме, но, во всяком случае, прошло немало времени, прежде чем, покосившись на Вукса, он медленно, с запинкой спросил:

– А раз вы, пане, той… Уходите… То мени, той… Чого казаты?

– А так и скажешь, – добродушно хмыкнул пан Казимир. – Искал самолет и нас видел. А еще пану Меланюку скажешь: у нас интерес есть поговорить с ним, если захочет…

– А якщо не схоче?

– А тоди й мови нема, розийшлысь тай годи, – неожиданно для Гната по-украински сказал пан Казимир.

– А якщо… – видно было, что мужик тяжело думал, – вин погодыться, мени що, по вас до лясу йти?

– Ну зачем же?.. – усмехнулся пан Казимир. – Я полагаю, пан Меланюк – человек занятой, ему ждать некогда. Мы его сами тут подождем.

– Тут?.. – совсем растерялся Гнат.

– Ну да. Ты ж сам уверял, что он вот-вот приехать должен… – и поднявшись с лавки, пан Казимир начал по-хозяйски осматривать горницу, как бы выбирая, где тут расположиться…

* * *

Сегодня Малевич чувствовал себя гораздо лучше. Жжение во всем теле пропало, сознание сделалось ясным, и хотя едва затянувшаяся рана отзывалась на каждый толчок, но все же боль стала терпимой. Плетеный кузов тарантаса уютно поскрипывал, над его краем неспешно плыли ветви деревьев, а далеко вверху, в пронзительно-синем небе, висели маленькие, ватно-белые облака.

Чувствуя прилив сил, Малевич приподнялся на локтях и выглянул из тарантаса. Лошади рысью бежали по узкой лесной дороге, ее колея, испятнанная световыми зайчиками, уползала в глубь чащи, и та же брезентовая спина возницы маячила на сидении.

Полковник-то и дело подстегивавший и так идущих рысью коней, услыхал сзади возню и сразу же, натянув вожжи, обернулся.

– Тебя как, унтер, трясет не сильно?

– Нормально… Вот только не пойму я, вашбродь, чего это вы с утра пораньше, гоните? Или поспеть хотите до вечера?

– Приехали, унтер, приехали. Вот-вот увидеть должны…

– Как приехали? – изумился Малевич. – А чего ночевали рядом? Вполне могли вчера добраться. Засветло…

– А ничего ты, унтер, не понимаешь… Я ж сколько лет тут не был! Хочу, чтоб как в детстве… Солнце, утро, радость…

Действительно, из леса доносился птичий пересвист, пряный запах и шум листьев от тянувшего поверху ветерка.

Некоторое время Малевич в упор смотрел на брезентовый пыльник. Он понимал, что обязан этому человеку, своему врагу, многим, к тому же, превратившись в «герра барона», полковник становился как бы вдвойне врагом, и эта мысль все время подспудно давила Малевича. В конце концов надо было что-то решать, и он рубанул прямо:

– Ага, и меня, для полноты счастья, на пороге застрелите!

– Тп-п-р-р-р-у… – Лечицкий резко осадил лошадей. – Дурак ты, унтер, ох и дурак! Пойми, застрелить-то тебя я и раньше мог. Так что, гусь лапчатый, ты зря боишься…

Малевичу вспомнилось, что в прежние времена «их высокоблагородие» называл его «гусем лапчатым» только в минуты крайнего благорасположения, но тут же прогнал эту мысль и сердито поджал губы.

– А кто вас знает? Небось там у столба в восемнадцатом многое передумали…

– Ты глянь! Вроде как поумнел… – Лечицкий пристально посмотрел на Малевича. – До моих лет доживешь, совсем умным станешь. Сказал, – целый будешь.

Сейчас между ними как бы само собой возникло какое-то почти прежнее доверие, и Малевич немедленно этим воспользовался.

– Да зачем я вам целый-то? В холуи, что ли?

– Зачем на себя наговариваешь? Холуем ты никогда не был. Ты, унтер, – солдат и хороший солдат… Пойми, встреть я тебя в колонне пленных, сдал бы охране не задумываясь. А ты в самых клятых условиях дрался, еще и шкуры своей комиссарской не снял. Ценю…

– Вы что, хотите, чтоб я и дальше с немцами воевал? – изумился Малевич.

– Да, унтер, я тебя из того леса вытащил для войны…

– Погодьте, вашбродь, мы вроде как с вами по разные стороны? – В голосе Малевича прозвучала растерянность. – И защищали разное…

– Одно мы с тобой защищали, унтер, одно… Только я – раньше, а ты – теперь… И нечего нам с тобой, унтер, больше делить. А что было, так то быльем поросло, да… Или, может, ты иначе считаешь?

– Не знаю…

Вопрос застал Малевича врасплох. Он и в самом деле не мог понять, как ему относиться к так внезапно возникшему в его жизни полковнику.

– И верно, откуда тебе знать? – Лечицкий помолчал и медленно, как-то раздумчиво, добавил: – Да и зачем знать? Вот подлечишься малость, и иди себе на четыре ветра…

Услышав эти слова, Малевич вздрогнул. До сих пор он все время терялся в догадках, на кой черт Лечицкий тащит его за собой. Уж что-что, а возможность избавиться от Малевича предоставлялась «герру барону» неоднократно. Тем более, что тарантас катил через занятые немцами местечки, с поразительной легкостью минуя всякие контроли посты и проверки.

Малевич решил было, что такой многообещающий разговор будет продолжен, но Лечицкий неожиданно замолчал, встряхнул вожжами, лошади побежали резвей, колеса застучали по корневищам, и, наконец-то съехав с увала, тарантас резко остановился.

Малевич перевернулся через здоровый бок и заглянул поверх кузовной плетенки. Вырвавшись из леса, дорога сбегала вниз и исчезала за фасонной оградой. Небольшая усадьба раскинулась на берегу озера, как красочная игрушка. Темно-зеленая горжетка леса полукругом подступала с боков, и на ее фоне красная черепичная кровля дома, украшенного башенками и галерей, казалась оторочкой старого военного кафтана…

– Слава те, Господи, цел! – Лечицкий снял пенсне и осторожно, пальцами, прикоснулся к глазам. – Ты тоже, наверное, хату свою помнишь, унтер, так что должен понять…

Малевич не ответил. Он увидел, как из ворот усадьбы верхами выехало несколько полицаев и карьером понеслись к остановившемуся тарантасу. Топот всадников приближался, и, едва подъехав, их старший полициант гаркнул:

– Хто такие? Документен!

Лечицкий протянул бумаги, полицейский углубился в чтение, а Малевич инстинктивно дернулся, и у него все поплыло перед глазами. Рядом с тарантасом, на сытой, перебирающей ногами лошади, одетый в полицейскую форму, сидел Петро Меланюк…

* * *

Тарантас Лечицкого в сопровождении полицейских торжественно въехал во двор усадьбы. Лечицкий натянул вожжи, встал в тарантасе во весь рост и перекрестился. Меланюк, теперь неотступно следовавший за ним, приказал своим людям спешиться и, стоя рядом с тарантасом, почтительно доложил:

– Я перепрошую, позаяк я ознайомленый з вашими паперами, забовъязаный всиляко сприяты у ваший справи…

Похоже, только теперь «герр барон» обратил на него внимание.

– Послушайте, любезный, а вы зачем здесь?

– За наказом ляндвирта проводили облiк реманенту, герр оберст!

– Вон оно что… Ну тогда помоги вылезть, любезный.