Жёлтый саквояж

– А сюда, панычу, сюда… Ось так, стежечкою, и он-до хата ихняя. И сам Дмитро десь во дворе був, я бачила…

– Как это был? – глядя на хату, указанную бабой, забеспокоился Зенек. – Он что, ушёл?

– Та ни, панычу, ни! Дома он, дома. Во дворе весь час[46 - Всё время.] ковырялся, а сейчас, мабуть, до клуни пошёл. Вон та стара. Бачите? Ему б нову…

Не дослушав болтливую бабу, Зенек кивнул головой и прямиком направился к скособоченной риге. Перед дверью, прежде чем сделать шаг в темноту, где действительно кто-то копошился, Зенек чуть задержался и только потом переступил порог.

– Кто то? – спокойно окликнул хозяин, и Зенек, узнав знакомый голос, весело отозвался:

– Это я, пане Дмитро, я…

Внутри было темновато, и Зенек не понял, чем был занят Дмитро, который что-то делал в дальнем углу, а теперь, выбравшись к свету, насторожённо смотрел на поручика.

– А, то вы, пане, забув[47 - Забыл.], як вас зваты…[48 - Называть.] – наконец протянул Дмитро и, заметно обеспокоившись, спросил: – То вас пани Ковальская прислала?

– Не присылала, а кто я, знать тебе вообще незачем… – с угрозой заявил Зенек и неожиданно рявкнул: – Мувь, гайдамака[49 - Говори, разбойник.], ты всё пани Ковальской отдал?

– Что всё, что всё?.. Какое-такое всё, про что это вы? – растерялся Дмитро и почему-то добавил: – И пани Ковальская сказали, всё. Вы ж слышали…

– А ну не выкручивайся! – прикрикнул Зенек. – Где саквояж? Который в самолёте был?

– Який саквояж?.. Вы про що?.. Я не разумею, пане… – как-то неуверенно забормотал Дмитро.

Однако Зенек, уже успевший привыкнуть к полутьме, заметил, как глаза у парня воровато стрельнули в угол, и потому, обрывая пустой лепет, выхватил из-под полы ВИС[50 - Польский офицерский пистолет.].

– Говори, пся крев, где саквояж?.. Считаю до трёх… Раз…

Зенек повёл дулом пистолета и вдруг, получив страшный удар по затылку, рухнул на землю. Едва придя в себя, поручик поднял голову и со страхом увидел, что Дмитро, который только что испуганно жался в угол, схватил вилы и, взвыв:

– Запорю!.. – бросился на него.

Поручик рванулся в сторону, но кто-то невидимый от дверей кинулся на Дмитра и, вырвав у парня вилы, заорал:

– Та вы тут що, подурели?!

И тогда враз обмякший Дмитро жалко залопотал:

– Та чого ты, Остап?.. Чого?.. Бачишь, он меня убить хотел. Саквояжа якогось ему давай. А де той саквояж брать, когда той литак наче смолоскип палав?[51 - Как факел горел.]

Ничего не слушая, крепкий парень, которого Дмитро назвал Остапом, откинул ногой подальше валявшийся на земле ВИС и обратился к продолжавшему полулежать Зенеку:

– Вставайте, пане…

А Дмитро, поняв, что теперь-то ему больше ничего не угрожает, тоже подал голос:

– От и робы людям добре. Я им письмо, а он люфою в облыччя[52 - Стволом в лицо.]… – Дмитро обиженно шмыгнул носом и, видя, что Остап ставит вилы на место, спросил: – А ты откуда взялся?

– Вчера вечером вернулся и тебя проведать зашёл, – Остап замолчал и, увидев, что поручик наконец поднялся, жёстко взял Зенека за локоть. – Идёмте, пане, я провожу вас, бо тут, я гадаю[53 - Считаю.], вам робыты нечего.

Хорошо понимая, что парубок прав, Зенек молча подчинился. Они вместе, как добрые друзья, прошли сельской улицей, и только миновав крайние хаты, Остап спросил:

– Пане, а через что у вас бийка[54 - Драка.] вышла?

– Самолёт наш упал. А Дмитро ваш рядом был. Письмо взял, а саквояжа, который я сам в кабину клал, вроде как нет, – поигрывая желваками, процедил Зенек.

– А в саквояже-то что? Наверно, что-то важное было? – миролюбиво поинтересовался Остап.

Зенек, и сам этого не зная, наобум ляпнул:

– Бумаги…

– Э-э-э, бумаги моему брату ни к чему, – откровенно рассмеявшись, махнул рукой Остап.

Зенек глянул на Остапа и, уяснив, что говорить больше не о чем, сжав зубы, зашагал по дороге…

* * *

Дмитро и Остап вместе с другими селянами шли на майдан, куда, как им сказали, приехали люди из города. Что касалось недавней стычки с поляком, требовавшим возвратить какой-то саквояж, то Остап, расспросив Дмитра, пришёл к выводу, что дело выеденного яйца не стоит, а отобранный у поляка офицерский ВИС забрал себе и на всякий случай припрятал.

Сейчас, вышагивая рядом с братом, Остап вполуха слушал уже в который раз повторенный рассказ о первых днях появления в селе красноармейцев. Видимо, на Дмитра это произвело неизгладимое впечатление, и он, для большей убедительности на ходу хватая брата за рукав, говорил:

– Розумиешь, солдаты приезжали, машинами, на гармошках играли, песни пели, танцы булы, весело так…

Догадавшись, что Дмитро и сейчас ожидает нечто подобное, Остап покосился на брата:

– Весело, говоришь?.. А про колхоз и райскую жизнь разговор уже был?

– Ни, не було, – замотал головой Дмитро. – А от земли каждому нарезать обещали.

– Они нарежут, держи карман… Обицянка цяцянка, дурневи радисть[55 - Обещание цацки, дураку радость.]. – Остап выругался.

– Ну чого ты так? Чого? – сразу встрепенулся Дмитро и убеждённо заговорил: – Так, я всегда хотел землю иметь!.. И хиба я один? Все хотят!.. И щоб ты там не казав, я верю, дадуть нам бильшовики землю, дадуть!

– Что, тебе так комунию с головы и не выбили? – хмыкнул Остап. – Як був дурень, так и е…

– Ну, нехай дурень, – обиделся Дмитро. – Может, тогда так було, а теперь иначе. Принайми[56 - Во всяком случае.], и от панов избавились, и немцев нема. А что до того, что ты мне втолковывал, может, и правда Украина теперь едина и вильна будет…

– Что едина, то правильно, – отозвался Остап и жёстко добавил: – Запомни, брате, никогда москали не дадут воли…

Дмитро хотел было возразить, но они уже пришли на майдан, к которому со всех сторон спешили такие же припозднившиеся. Сельский сход собрался рядом с подворьем сбежавшего солтыса[57 - Старосты.]. В его добротном доме под бляхой[58 - Под железом.] теперь разместилась управа, и над входом трепыхался большой, уже слегка выцветший красный флаг.

На крыльце, поглядывая на собирающуюся толпу, топтались трое: приехавшие стоявшей тут же у дома легковушкой здоровяк-штатский и затянутый в ремни военный с болтающимся на боку «маузером» искоса поглядывали по сторонам, а рядом с ними жался новоявленный местный активист, бывший сельский ненза[59 - Бедняк.] Гараська Брыль.

Дождавшись, когда толпа перед крыльцом стала достаточно плотной, штатский решительно шагнул к краю крыльца, поднял над головой кулак и зычно объявил:

– Товарищи! Красная армия освободила вас от гнёта куркулей, помещиков и польской шляхты! Теперь мы с вами должны строить новую жизнь, потому как наша цель – социализм!

Непонятное слово насторожило селян. Они представляли себе новую жизнь по старинке. С реманентом[60 - Инвентарём.], худобой[61 - Скотом.], запасами жита и потому кто-то из особо нетерпеливых, не выдержав, крикнул: