Сандинистская революция в Никарагуа. Предыстория и последствия

К сентябрю 1929 года численность национальной гвардии составляла 1846 человек.

Монкада действительно сформировал из бывших либералов две колонны вспомогательных добровольческих войск и направил их в зону действия партизан. Многие, в том числе и сами американцы, ошибочно расценили это как проявление самостоятельности нового президента, который хотел обойтись в умиротворении Никарагуа без иностранных войск. Правда, в оперативном отношении добровольцы все равно подчинялись американским офицерам на местах.

По инициативе Монкады в охваченных партизанским движением районах Никарагуа было объявлено осадное положение. Американцы прекрасно понимали, что это означает на практике усиление репрессий против мирного населения, поэтому оговорили за собой право не участвовать в проведении в жизнь основных положений режима (США заботились о своей и так уже изрядно подмоченной событиями в Никарагуа репутации). Например, американцы решили передавать всех пленных национальной гвардии, прекрасно понимая, что их ждет не только верная, но и мучительная смерть.

И до введения осадного положения национальные гвардейцы прославились своими расправами над мирным населением. Пленным часто отрубали руки, чтобы они больше не могли взять в них оружие. У национальной гвардии даже сформировался набор излюбленных «спортивных» казней. Например, «корте де кумбре» («отрезание вершка» по-испански) – жертву привязывали к дереву и сильным ударом мачете отрубали верхнюю часть черепа, одновременно развязывая веревки, чтобы труп упал на землю. Или «корте де чалеко» («разрезание жилета») – у пленного отрубали руки и ноги, а затем вспарывали живот. Еще был «корте де блумер» – отрезали руки и ноги и оставляли человека истекать кровью.

После введения осадного положения репрессии приняли уже легальный характер. Американцы лицемерно обещали содействовать ограничению «экцессов» национальной гвардии, но в действительности и сами не брезговали никакими зверствами.

Весь корпус морской пехоты США был заражен расистскими предрассудками в отношении никарагуанцев, которых считали грязными, расово неполноценными, дикими и не поддающимися влиянию цивилизации. Поэтому и обращаться с такми людьми следовало как с животными – без всякого сочувствия.

Например, один американский морской пехотинец (никарагуанцы дали ему презрительную кличку Фелипон) услышал в городе Сан-Рафаэль-дель-Норте, как идущая по улице женщина позвала своего маленького сына: «Идем, Аугусто!» Упоминания ненавистного американцу имени оказалось вполне достаточным для того, чтобы морпех вырвал ребенка у матери и бросил его в реку. Когда обезумевшая от горя мать кинулась спасать ребенка, ее арестовали за нарушение «общественного спокойствия».

В городке Ла-Пинтада Фелипон вместе с другими морскими пехотинцами обыскивал дом. Оттуда выбежал и бросился наутек 12-летний мальчик. Фелипон выстрелил ему в спину, потом подошел к раненому, ножом вспорол ему грудь, достал сердце и бросил своей собаке.

Лейтенант Макдональд привязал к двери дома пожилую женщину и поджег дом. Сгорела вся семья. Лейтенант Ли (которого прозвали Мясником) выхватил у крестьянина пятимесячного ребенка, подбросил его вверх и «поймал» на штык. Он же отобрал у одной никарагуанки двухмесячную девочку, взял за ножки и разорвал пополам[327 - Гонионскш С. А. Сандино. М., 1965. С. 100.].

Лейтенант Стюарт расстрелял пленного партизана из пулемета, потом отрезал у трупа уши и привязал их к своему боевому коню в виде «трофея».

Один солдат шел по улице Манагуа, когда пятилетний мальчик неосторожно уронил рядом в лужу мяч и забрызгал американцу брюки. Тот достал пистолет и хладнокровно расстрелял «хулигана».

Зверства морской пехоты и национальной гвардии только усиливали симпатию людей к Сандино, но к началу 1929 года население Сеговии устало воевать. Все надеялись на скорый вывод американских войск после выборов.

В марте – апреле 1929 года большая часть армии Сандино разошлась по домам. В апреле американская разведка констатировала, что как «национальный герой Латинской Америки» Сандино «кончился»[328 - De La Pedraja Toman R. Wars of Latin America 1899-1941. McFarland and company Inc Publishers, 2006. P. 317.].

В мае Сандино получил ответ от Портеса Хиля. Мексиканский президент писал, что с удовольствием предоставит Сандино убежище и даже возьмет на себя расходы по его проживанию в Мексике.

Следует отметить, что, несмотря на активное давление США, правительство Мексики отказалось признать Монкаду легитимным президентом Никарагуа. В январе 1929 года в ответ на соответствующий запрос американского посла в Мексике Морроу министр иностранных дел Эстрада сказал, что Мексика не может признать режим, чей суверенитет ограничен присутствием иностранных войск[329 - Buchenau J. In the shadow of the giant: the making of Mexico's Central America policy, 1876-1930. University of Alabama Press, 1996. P. 179.]. Портес Хиль придерживался той же точки зрения. Он предложил Морроу на миг представить себе, что иностранные войска находятся не в Никарагуа, а в США: «Что Вы тогда скажете, мистер Морроу?»

В первых числах июня 1929 года Сандино вместе со своими помощниками переплыл пограничную с Гондурасом реку Гуайапе. В столице Гондураса Сандино остановился в мексиканском посольстве. Оттуда на предоставленном правительством Гондураса специальном поезде группа выехала в Сальвадор. На границе Сандино встречал сальвадорский военный министр и несколько высших военных чиновников. Один из них, начальник канцелярии военного министерства Монтальво поздоровался с Сандино и заявил, что не будет больше мыть свою руку[330 - Гонионскш С. А. Сандино. M., 1965. C. 81.]. Из Сальвадора на машине Сандино направился в Гватемалу, где на границе его встречал президент этой страны генерал Ласаро Чакон.

Следует отметить, что и в Гондурасе, и в Сальвадоре, и в Гватемале Сандино приветствовали многотысячные демонстрации.

28 июня 1929 года Сандино прибыл в мексиканский порт Веракрус, где его приветствовал командующий местным военным округом генерал Мигель Акоста.

Однако, хотя Портес Хиль и подавляющая часть мексиканцев искренне восхищались Сандино, Мексика все же не желала портить из-за него с таким трудом налаженные после конфликта 1925-1927 годов отношения с США. Поэтому Сандино не рекомендовали приезжать в Мехико и отвели для проживания город Мериду на отдаленном Юкатане. Не собиралась Мексика и оказывать Сандино помощь деньгами или оружием на официальном уровне.

На самом деле, перед тем как дать Сандино согласие на приезд в Мексику, Портес Хиль запросил мнение на сей счет Морроу и госсекретаря Келлога. Ни тот ни другой не возражали, так как считали, что отъезд Сандино из Никарагуа приведет к краху партизанского движения. Однако американцы поставили Портесу Хилю несколько условий:

– Сандино не должен продолжать с территории Мексики борьбу против США;

– он не должен посещать Мехико;

– его резиденцией должен стать «отдаленный штат»[331 - Buchenau J. In the shadow of the giant: the making of Mexico's Central America policy, 1876-1930. University of Alabama Press, 1996. P. 179.].

Портес Хиль выполнил все эти условия. Ничего более отдаленного, чем Юкатан, в Мексике в то время не было. Между этим штатом и остальной территорией страны тогда не существовало никаких шоссейных или железных дорог. Из центральной части Мексики туда можно было добраться только морем или на самолете. Юкатан издавна использовался как место для каторги уголовников и политических заключенных.

Американцы были даже довольны, что Сандино находился именно в Мексике, а не в центральноамериканских республиках, где за ним было бы труднее следить и откуда он мог быстро вернуться на родину.

Сандино приехал в Мексику в надежде на военную и финансовую помощь и был разочарован холодным приемом со стороны правительства. Первоначально он хотел пробыть в стране всего несколько недель, но поиск помощи оказался делом непростым. 4 августа 1929 года Сандино писал Густаво Алеману Боланьосу: «Мне представляется весьма сомнительным, что в Мексике удастся приобрести снаряжение для продолжения нашей освободительной борьбы. Но я постараюсь добыть здесь финансовые средства, чтобы приобрести в других местах необходимое оружие и боеприпасы». Вскоре Сандино пожаловался Боланьосу, что «до сих пор не смог добыть ни полсентаво, ни одного пистолетного патрона для дела освобождения Никарагуа»[332 - Идейное наследие Сандино. M., 1982. С. 83.].

Сандино одержал в Мексике только одну пропагандистскую победу. Он передал зхаваченное у американцев знамя (посол Морроу требовал его выдачи США, но безуспешно) со своей подписью мексиканскому делегату Асурбиде, который привез его через США, обернув вокруг тела, во Франкфурт-на-Майне, где проходил второй Международный конгресс Лиги борьбы с империализмом и колониальным угнетением. Мексиканец развернул знамя, и зал разразился здравицами в честь Сандино. Потом делегаты в единодушном порыве запели «Интернационал».

В Мериде у Сандино было много свободного времени, большую часть которого он посвящал книгам. Вел генерал и жаркие дискуссии со своим секретарем сальвадорцем Хосе Августином Фарабундо Марти, который присоединился к сандинистам в 1928 году. Фарабундо Марти был убежденным коммунистом и старался доказать Сандино, что для возрождения борьбы ей надо придать социальный характер.

Однако Сандино говорил испанскому писателю Рамону Белаустегигоитии: «Неоднократно пытались превратить это движение в защиту национальной независимости в борьбу социального характера. Я всячески противился этому… Я не желаю воевать, за исключением случаев крайней необходимости, как, например, интервенция… Я не хочу воевать с моими братьями»[333 - Леонов Н. С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. М., 1975. С. 221.].

Сандино говорил Фарабундо Марти, что коммунизм советского образца «подавляет свободу» (мнение, широко распространенное тогда среди мексиканских анархо-сидикалистов, которые считали себя, в отличие от СССР, «либертарными», то есть свободными коммунистами). Но представляется, что осторожность Сандино в отношении коммунистов объяснялась чисто тактическими моментами. В мае 1929 года правительство Мексики запретило компартию, а в феврале 1930-го под надуманным предлогом (явно желая угодить США) разорвало дипломатические отношения с Советским Союзом. Мексиканцев якобы обидело осуждение Коминтерна и советской печатью репрессий против мексиканских коммунистов, многие из которых были безвинно расстреляны или посажены в тюрьмы.

Все еще надеясь на помощь мексиканского правительства, Сандино не мог поддерживать контакты с запрещенной компартией Мексики. Поэтому он отверг предложение коммунистов временно уехать в Европу на деньги партии.

В Мериде Сандино вступил в странную, но очень модную тогда организацию – Магнетическо-спиритуалисткую школу всемирной коммуны. Ее основал в 1911 году в Аргентине баск Хоакин Тринкадо, по профессии электрик. Учение школы причудливо сочетало в себе анархо-коммунизм с зороастризмом, каббалой и спиритическими сеансами. Учение Тринкадо отвергало и капитализм, и коммунизм советского образца и стремилось к борьбе за некие расплывчатые идеалы «добра и света». Сандино явно привлекали в этой политической секте ее показной интеллектуализм, новизна подходов и оригинальность формы. Секта не брезговала и модным в то время в Латинской Америке национализмом, утверждая, что будущая всемирная коммуна будет основана на «индейско-испанской расе» и говорить весь мир тоже будет по-испански.

Сандино настолько проникся идеями «мировой коммуны», что сделал лидера организации Тринкадо своим официальным представителем в Мексике и заменил печать своей армии на печать секты. Возможно, он хотел использовать связи организации среди интеллигенции Латинской Америки, чтобы активизировать сбор средств на продолжение борьбы.

В феврале 1931 года Сандино выпустил «Манифест света и истины». В нем говорилось о грядущем пришествии Страшного суда, который приведет «к разрушению всей несправедливости на Земле и господству духа Света и Истины, то есть Любви». Никарагуа избрана для того, чтобы сыграть в борьбе против вселенской несправедливости главную роль, а армия Сандино будет инструментом божественной справедливости. «Нам выпала честь, братья, – мы в Никарагуа избраны Божественной Справедливостью, чтобы начать карать несправедливость на Земле».

Связь Сандино с группой Тринкадо привела к его размолвке с Фарабундо Марти в 1931 году. Последний писал по этому поводу: «Мой разрыв с Сандино не был следствием, как иногда утверждают, различного понимания моральных принципов… Я отказался снова сопровождать его в Сеговию только потому, что он не захотел принять коммунистическую программу, которую я отстаивал. Его знаменем было только завоевание независимости, свободы. Он не ставил перед собой целей социальной революции. Я утверждаю это потому, что генералу Сандино приписывали коммунистические идеи»[334 - Леонов Н. С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. М., 1975. С. 221–222.].

Сальвадорец вернулся на родину, возглавил восстание против жестокого диктаторского режима (который зверски убил более 30 тысяч мирных крестьян), был схвачен и 1 февраля 1932 года расстрелян[335 - Фронт национального освобожденяи имени Фарабундо Марти является ведущей политической партией современного Сальвадора.]. Аугусто Сесару Сандино было 35 лет. Перед казнью он промолвил: «В двух шагах от могилы я торжественно клянусь, что генерал Сандино самый великий патриот вселенной»[336 - Гонионский С. А. Сандино. М., 1965. С. 86.].

Представляется, что политические убеждения Сандино были левыми и весьма близкими к коммунистическим. Об этом говорит его ненависть к капиталистам, которую генерал выражал и в манифестах, и путем экспроприаций имущества богачей для нужд армии. Он говорил и о том, что сельское хозяйство должно быть организовано на кооперативных началах. Например, Сандино утверждал: «Я скорее являюсь сторонником государственной собственности на землю»[337 - Леонов Н. С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. М., 1975. С. 223.].

Сам жизненный путь Сандино толкал его на борьбу за социальную справедливость. Но генерал был, прежде всего, прекрасным тактиком – он понимал, что открытое провозглашение коммунистической или социалистической программы даст в руки американцев мощное пропагандистское оружие, и его сразу начнут представлять марионеткой Москвы и Коминтерна. Коммунизм, о котором большинство никарагуанцев не имели никакого представления, в то время мог только оттолкнуть от сандинистов широкие массы. И Сандино это прекрасно знал.

В Мериде он все же тяготился вынужденным бездельем. На свой страх и риск Сандино отправился на самолете в Мехико на встречу с Портесом Хилем. Тот между тем предложил Монкаде в обмен на вывод американских войск из Никарагуа гарантию Мексики, что Сандино не будет причинять ему вреда с мексиканской территории[338 - Buchenau J. In the shadow of the giant: the making of Mexico's Central America policy, 1876-1930. University of Alabama Press, 1996. P. 179.]. Монкада отказался.

6 сентября 1929 года Сандино, который внимательно следил за событиями на родине, обратился к никарагуанскому народу с манифестом: «Не падайте духом! Мой временный отъезд из Сеговии пойдет на пользу делу освобождения Никарагуа. В самый неожиданный для вас момент я окажусь рядом с вами»[339 - Гонионскш С. А. Сандино. M., 1965. С. 88.].

На момент встречи с Сандино в январе 1930 года Портес Хиль уже уходил с должности, так как 17 ноября 1929 года новым президентом Мексики был избран более проамерикански настроенный консервативный политик Ортис Рубио. В кабинете нового президента Портес Хиль должен был занять пост министра внутренних дел. Сандино опасался, что Ортис Рубио может арестовать его и выдать либо Монкаде, либо американцам. Никакой помощи от нового президента тем более ожидать не приходилось. Генерал решил, что пора возвращаться на родину.

Американцы через посредников предлагали Сандино крупную сумму денег, чтобы он купил в Мексике ферму и занялся сельским хозяйством, но генерал решительно отказался даже обсуждать такую возможность.

4 декабря 1929 года Сандино написал Портесу Хилю письмо с просьбой разрешить ему отъезд на родину. «До настоящего момента, сеньор президент, надежды, которые я возлагал на поездку в Мексику, не осуществились ни в малейшей степени. Меня стали одолевать тревожные мысли, когда я понял, что мне просто отказывают во встрече с Вами. Я не знаю, как бы отреагировали Соединенные Штаты на мою встречу с Вами и к каким последствиям для Мексики она бы привела, но я твердо знаю, что Мексика не вечно будет терпеть наглые притязания США, особенно если учесть, что долг Мексики – не позволить американским пиратам поработить Центральную Америку»[340 - Идейное наследие Сандино. М., 1982. С. 88.].

Через два дня после вступления Ортиса Рубио на пост президента был арестован брат Сандино Сократес, который тоже находился в Мексике. Портес Хиль в разговоре с Сандино еще раз подчеркнул, что всегда восхищался генералом, обещал освободить Сократеса и не чинить Сандино никаких препятствий для отъезда из Мексики. Экс-президент даже сказал американскому журналисту Вальдо Фрэнку, что считает Сандино патриотом, и разрешил это опубликовать. Портес Хиль явно использовал громадную популярность Сандино для наращивания собственной политической базы.

Однако Сандино постоянно чувствовал за собой наблюдение мексиканской полиции. Сделав вид, что вместе с друзьями хочет купить ферму недалеко от Мериды, он перешел на нелегальное положение.

Затем Сандино инкогнито выехал из Веракруса и 1 мая 1930 года прибыл в Гватемалу под именем сальвадорского коммерсанта Кресенсио Рендона. 5 мая генерал после одиннадцатимесячного отсутствия вновь вступил на землю родины.

К этому времени американцы обучили уже достаточно нацианальных гвардейцев (включая офицеров – срок подготовки на офицерских курсах был сокращен до шести месяцев) для того, чтобы поручать им самостоятельные операции против партизан. Тем более что партизаны крайне нуждались не только в оружии и продовольствии, но даже в одежде и обуви.

В июне 1929 года американцы рекомендовали Монкаде распустить по домам своих добровольцев, так как консерваторы опасались, что он хочет превратить эти отряды в лояльную только себе вооруженную силу. За полгода существования добровольческие отряды приняли участие в рейдах по Сеговии совместно с морской пехотой, но реально участвовать в боях им не довелось.

Национальная гвардия пока была тоже не очень надежна, поэтому ей командовали американские офицеры. 6 октября 1929 года фактически восстало подразделение гвардии в Тельпанеке, инсценировав нападение партизан и убив своего командира – американского лейтенанта Троглера. Когда на смену Троглеру прибыл новый командир, второй лейтенант Раймс, 21 октября восстание приняло уже открытый характер. Двух американских офицеров арестовали (им с трудом удалось бежать), а все подразделение гвардии направилось в Гондурас.

В марте – декабре 1929 года национальная гвардия участвовала в 22 боях против партизан, потеряв одного человека убитым и трех ранеными. По оценкам гвардейцев (явно завышенным), были убиты 35 партизан, шесть – захвачено в плен.