История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том II

Между тем на севере Мексики продолжал бороться против правительственных войск другой народный вождь – Панчо Вилья. В конце 1915 года, вынужденный распустить свою регулярную армию и перейти к партизанской войне, он создал солидные запасы оружия и боеприпасов. Большая часть солдат разошлась по домам, однако в случае необходимости Вилья мог быстро набрать несколько тысяч кавалеристов и провести молниеносную операцию по захвату практически любого крупного города в своем штате Чиуауа. Опытный командир и политик, Вилья всего лишь ждал перелома политической ситуации – момента, когда населению штата надоест терпеть бесчинства правительственных войск.

Те занимались всяческими реквизициями и поборами – например, за пользование железными дорогами. Процветала контрабанда продовольствия из США в голодающий Чиуауа. Если в приграничном американском городе Эль-Пасо можно было приобрести сливочное масло по 8 долларов 50 центов за килограмм, то в Сьюдад-Чиуауа оно продавалось уже по 17.50. Во многих городах пропало мясо – и это в штате, который до революции был основным животноводческим районом Мексики. Население Чиуауа с ностальгией вспоминало, как Вилья во время своего господства в штате в 1914–1915 годах продавал беднякам по бросовым ценам мясо с реквизированных латифундий.

Однако даже недовольство режимом Каррансы уже не могло заставить местных жителей вступать в партизанские отряды. Во-первых, люди устали от многолетней войны. Во-вторых, правительственные войска не брали в плен вильистов, а часто расстреливали заодно и их родственников мужского пола. Но самой главной причиной отсутствия наплыва добровольцев была та же, с которой столкнулась Освободительная армия Юга. Когда в начале 1917 года американская карательная экспедиция Першинга покинула Чиуауа, перед Вильей встал тот же вопрос, что и перед Сапатой: за что бороться? Ведь до этого Вилья в прокламациях бичевал Каррансу как марионетку проклятых гринго, свидетельством чему были американские интервенты на мексиканской земле. Теперь положение коренным образом изменилось.

Карранса бросил против Вильи своего лучшего генерала Мургую (даже Вилья уважал его военный талант). Мургуя приобрел в Чиуауа малопочетное прозвище Вешатель. Если раньше пленных вильистов расстреливали в укромных местах, чтобы лишний раз не возбуждать население, то теперь их вешали на виду у всех, чтобы это самое население устрашить.

Тактика Вильи была абсолютно другой, чем у Сапаты. Сапатисты действовали небольшими отрядами, соединяясь только для крупных операций, вроде штурма какого-либо крупного населенного пункта. Преимуществом Освободительной армии Юга был горный рельеф Морелоса: федеральные войска не могли использовать конницу и артиллерию. К тому же в Морелос вела практически одна железная дорога, которую можно было легко вывести из строя.

Напротив, Вилья действовал на степных равнинных просторах Чиуауа, применяя в основном тактику массированных кавалерийских рейдов. Вильисты быстро захватывали какой-либо город, пополняли запасы провизии и боеприпасов за счет правительственных войск и исчезали в степи. Как и раньше, Вилья использовал для быстрой переброски войск железные дороги. После рейда отряды расходились, и с Вильей оставались лишь его гвардейцы – «дорадос». Вилья обычно расстреливал только офицеров, а солдат отпускал по домам. Правда, те, как правило, опять присоединялись к правительственным войскам, потому что для многих солдат служба в армии была единственной профессией. Как уже упоминалось, некоторые командиры Вильи отрезали пленным ухо и при повторном захвате в плен сразу расстреливали «меченых».

В ноябре 1916 года несколько тысяч вильистов захватили столицу Чиуауа.[24 - Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 601.] Поводом для налета было освобождение пленных, в том числе бывшего генерала войск Паскуаля Ороско Инеса Салазара. Вилья раньше был непримиримым врагом ороскистов и даже не брал их в плен. Но теперь, как и Сапата, он стремился объединить под своим руководством все антиправительственные силы.

Мы помним, что предыдущее нападение Вильи на Сьюдад-Чиуауа за два месяца до этого, в ночь перед Днем независимости объяснялось той же самой причиной. В сентябре генерал Салазар был освобожден в первый раз. Но, будучи человеком чести, он счел, что не имеет права спасаться бегством, когда его сторонников расстреливают как уголовников. Салазар отказался присоединиться к Вилье и добровольно вернулся в тюрьму, чтобы защищать себя и своих людей на суде. Однако к ноябрю его надежды на справедливый суд уже растаяли, и на второе предложение Вильи он ответил согласием.

В Чиуауа вильисты вели себя образцово. Вилья заверил местных коммерсантов, что будет уважать их интересы, и добавил, что это относится и к иностранцам, за исключением китайцев и американцев, которых он называл «белыми китайцами». Мы уже упоминали о почти анекдотической антипатии Вильи к якобы пытавшимся отравить его китайцам, но ненависть к этому народу вообще была широко распространена в Мексике. Единственные иностранцы, сильно отличавшиеся внешним видом от местных жителей, они к тому же занимались в основном торговлей, и мексиканские бедняки зачастую обвиняли именно их в высоких ценах на продукты. Примерно так же, как китайцев, ненавидели только сирийских торговцев, которых именовали «арабами». Вот и в Сьюдад-Чиуауа американцам удалось спрятаться, а китайцев вильисты безжалостно истребляли. Одновременно Вилья, как обычно, наложил на предпринимателей «налог», чем занимались и правительственные войска, и закрыл все бары и салуны, чтобы поддерживать в войсках сухой закон. Когда немецкий консул попытался протестовать против «налога», Вилья ответил, что примет протест только от самого кайзера.

С юга к Чиуауа приближались на поездах войска генерала Мургуи, превосходившие вильистов по численности примерно в два раза. Самым мудрым решением в этих условиях было бы отступление, но Вилья не хотел создавать впечатление, что его отряды ведут исключительно рейдовую партизанскую войну. Он решил бросить навстречу Мургуе около трех тысяч бойцов во главе с освобожденным из плена Салазаром. Последний выдвинул своих кавалеристов против примерно 8–10 тысяч солдат правительственных войск недалеко от Сьюдад-Чиуауа, в местечке Оркаситас. Атаки были отбиты, но Салазар выиграл время для упорядоченного отхода основных сил Вильи из столицы штата, да и его войска отошли с поля боя в полном порядке и с относительно небольшими потерями. Характерно, что пока шел бой, Салазар предложил своим офицерам попить кофе на ближайшем вокзале.

И все же Вилья был в бешенстве, когда практически на его глазах Мургуя занял Сьюдад-Чиуауа. Показателен эпизод, случившийся в небольшом городке Камарго, который вильисты заняли при отступлении из столицы штата. К Вилье подошла женщина и со слезами на глазах стала умолять пощадить ее мужа – простого бухгалтера федеральной армии. Вилья ответил, что этот человек уже расстрелян. Несчастная осыпала Вилью проклятиями. Он, выйдя из себя, застрелил ее, а затем, поддавшись уговорам своих соратников, приказал убить всех родственниц солдат гарнизона Камарго, опасаясь, что те наведут каррансистов на след его отряда. Были расстреляны около 90 женщин.

Это произвело крайне неприятное впечатление на бойцов-вильистов и, естественно, на местных жителей. Ведь все время гражданской войны противоборствующие армии по-рыцарски относились и к женщинам, и к детям. Здесь же очевидцы наблюдали ужасную картину: двухлетний ребенок мазал себя кровью матери, играя на ее трупе.[25 - Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 628.]

Такие, в целом не свойственные ранее Вилье зверства свидетельствовали об отчаянии народного вождя. Он еще мог выигрывать отдельные бои, но понимал, что не в состоянии выиграть войну. И все же еще надеялся на магическую силу своего имени. Одна яркая победа – и он снова соберет под свои знамена несколько тысяч бойцов и неудержимо двинется на Мехико. Вилья решил повторить свой успех времен войны с Уэртой. Он двинулся от Сьюдад-Чиуауа на юг, чтобы захватить Торреон. Когда-то именно блестящая победа над федеральной армией Уэрты у стен этого города в одно мгновение превратила Вилью в ключевого политического игрока национального масштаба.

Торреон открывал путь в центральные районы страны, и этот ключевой железнодорожный узел обороняли всего около двух тысяч солдат. Обрегон требовал, чтобы Мургуя немедленно выступил со всеми силами на помощь защитникам Торреона. Но тот отказался, сказав, что ему непременно надо подавить «очаги бандитизма» в западном Чиуауа. («Бандитом» Вилью именовали вполне официально, отрицая тем самым политический характер его движения.) Все, на что пошел Мургуя, – выставил кавалерийский заслон между Сьюдад-Чиуауа и Торреоном. Этот заслон должен был перехватить разбитые у Торреона отряды Вильи. Обрегон, в то время еще военный министр, настаивал на своем, но Мургуя был непреклонен. Видимо, он не хотел делить ни с кем славу победителя неуловимого Вильи.

22 декабря 1916 года Вилья штурмом захватил Торреон, причем правительственные войска при отступлении бросили артиллерию и даже собственный эшелон. Командующий федеральными силами генерал Таламантес покончил жизнь самоубийством.[26 - Machado M. Centaur of the North. Fransisco Villa, the Mexican Revolution and Northern Mexico. Austin, 1988. P. 153.] Британский консул в Торреоне сообщал, что особого кровопролития при взятии города не наблюдалось. Вилья явился с охраной в дом французского консула и потребовал выдать ему 350 тысяч песо, которые, по его данным, консул спрятал для федеральных войск.[27 - Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 630.] Сын консула спокойно ответил, что Вилья может его расстрелять, если найдет деньги. Пораженный таким мужеством, тот посоветовал сыну консула выбросить пистолет – он, Вилья, лично позаботится, чтобы ни один волос не упал с его головы. Правда, это не помешало благодарному отцу в донесении в МИД Франции назвать Вилью «шакалом».

Захват Торреона на этот раз не принес Вилье желанного перелома в войне. Напротив, он опять, как и в 1915 году, уверовал в собственный военный гений и вознамерился дать решительный бой основным правительственным силам, которые во главе с Мургуей медленно продвигались к Торреону с севера. Казалось, что такая задача вильистам по плечу. В Торреоне силы Вильи серьезно выросли, как всегда после успешной операции (хотя несколько сотен «добровольцев», похоже, мобилизовали принудительно). Теперь Мургуя, отрядивший около трех тысяч бойцов на запад Чиуауа, не имел численного преимущества над Вильей. К тому же у того была и артиллерия.

Две армии сошлись у местечка Эстасьон Реформа, недалеко от города Хименес. Тщетно один из самых талантливых и жестоких военачальников Вильи Урибе предлагал под покровом ночи перебросить тысячу всадников для неожиданного удара в тыл Мургуе. Вилья полагал, что достаточно провести его знаменитую массированную кавалерийскую атаку – и враг побежит. Самоуверенность Вильи довела его до того, что он отправил отряд в две тысячи человек для выполнения другого задания.

Атака была отбита ветеранами Мургуи, а контратака правительственных войск привела к бегству вильистов, у которых отсутствовали резервы. Вилья отошел в город Парраль, где стояли эшелоны с добычей, захваченной в Торреоне. Понимая, что Парраль ему не удержать, партизанский командир разрешил жителям брать все, что те захотят. Неудивительно, что еще долго после этих событий популярность Вильи в Паррале была очень высокой.

Это поражение оказалось еще не самым страшным ударом. Посланный в западные районы Чиуауа командир Мургуи смог с помощью предателя обнаружить склады с оружием и боеприпасами, которые Вилья создал еще в 1915 году. Того, что он накопил на этих складах, хватило бы для оснащения многотысячной армии. От отчаяния Вилья решил снова атаковать главные силы Мургуи. Теперь самоуверенность подвела уже командующего правительственными силами. Мургуя, думая, что Вилья разбит окончательно, даже не выставил охраны, и нападение вильистов, словно восставших из пепла, стало для него полной неожиданностью. Каррансисты потеряли около 2500 человек, примерно 600 из которых были взяты в плен и расстреляны. Самому Мургуе едва удалось спастись – его несколько раз плашмя достал палашом гнавшийся за ним вильист. Но конь у генерала оказался резвее, чем у преследователя.

Расстрел пленных Вилья аргументировал тем, что если раньше он проявлял гуманность, отпущенные каррансисты опять оказывались в рядах его противников. На этот раз он приказал своим «дорадос» расстреливать пленных федералов в голову одной пулей на пять человек – ради экономии боеприпасов.

Справедливости ради следует отметить, что и Мургуя отнюдь не отличался гуманизмом. Одному из захваченных в плен генералов Вильи он разрешил из уважения к его чину самому выбрать дерево, на котором его повесят.

Американские интервенты в местечке Намикипа

1 апреля 1917 года Вилья вновь напал на Сьюдад-Чиуауа, намереваясь окончательно разбить Мургую. Он приказал развести бивуачные костры на южной окраине города, а сам атаковал столицу штата с севра. Но Мургуя на уловку не поддался, и атака была отбита с большими потерями для нападавших. 200 вильистов были захвачены в плен и повешены.[28 - Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 634.]

В ответ на это Вилья опять совершил ужасный поступок. Его отряд занял городок Намикипа. Как упоминалось выше, здешние жители в свое время весьма неплохо ладили с американской армией Першинга и при поддержке интервентов даже создали отряд местной самообороны. Именно бойцам этого отряда, «прихвостням проклятых гринго», и решил отомстить Вилья. Однако когда его бойцы ворвались в Намикипу, все мужчины, способные носить оружие, укрылись в близлежащих горах. Разъяренный Вилья отдал своим солдатам приказ изнасиловать всех жен бежавших.[29 - Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 634.] Такого в гражданской войне еще не бывало. Поведение вождя возмутило даже некоторых командиров вильистов, спрятавших нескольких женщин от расправы.

Естественно, события в Намикипе нанесли популярности Вильи в Чиуауа невосполнимый урон. А правительственные силы тем временем приступили к созданию отрядов самообороны (их называли «социальной обороной») во всех населенных пунктах штата. В эти отряды записывались не только богатые: всем надоели постоянные войны и нападения вооруженных людей, иные из которых были обычными уголовниками. Отряды самообороны, как правило, вообще не пускали в свои города и села вооруженные группы, даже частям правительственных войск иногда разрешали войти лишь после того, как те сложат оружие. Но настоящим бедствием «социальная оборона» стала именно для Вильи. Мало того, что его бойцы лишились мест, где могли отдохнуть и накормить лошадей, – отряды самообороны незамедлительно оповещали каррансистов и передвижениях Вильи. Таким образом, он терял самое главное преимущество партизанской войны – внезапность.

После провала штурма Сьюдад-Чиуауа Вилья уже не обращался к населению с прокламациями о целях своей борьбы. Как и Сапата, он надеялся только на внутренний разлад в стане Каррансы. Правда, основной противовес Каррансе, Обрегон, был настроен по отношению к Вилье, пожалуй, еще непримиримее, чем «дон Венус». Ведь именно в битве с Вильей Обрегон потерял правую руку и едва не покончил жизнь самоубийством от нестерпимой боли. Вилья лишь попытался поучаствовать в переписке двух каррансистских генералов – Тревиньо и Мургуи, которые публично в газетах обвиняли друг друга в трусости во время последних сражений с Вильей, что весьма красноречиво характеризовало моральное состояние правительственных войск. В американской газете «Эль Эральдо дель Норте» появился комментарий Вильи, в котором он не без бравады перечислял свои успехи в битвах против обоих генералов. В частности, он утверждал, что только Мургуя потерял в боях с вильистами с 1 декабря 1916-го по 23 апреля 1917 года 4449 человек.[30 - Katz F., The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 638.]

Несмотря на газетную браваду, Вилья, будучи прагматиком, понимал, что его успехи местного значения не представляют никакой угрозы для режима Каррансы. Поэтому летом 1917 года он решился на отчаянный шаг – направился в столицу с отрядом примерно в тысячу человек, выдавая его за подразделение правительственных войск. До Вильи дошли сведения, что каждый день Карранса в сопровождении небольшой свиты совершает конную прогулку в столичном парке Чапультепек, и он захотел неожиданно напасть на президента и доставить его на контролируемую сапатистами территорию для «народного суда».[31 - McLynn F. Villa and Zapata. A history of the Mexican Revolution. New York, 2000. P. 373.] Вилья рассчитывал, что после этого правящий режим погрязнет в междоусобице и можно будет снова диктовать свои условия при выработке правил политического урегулирования в постреволюционной стране.

Однако едва отряд Вильи покинул пределы родного Чиуауа, как натолкнулся на открытую враждебность обывателей в большинстве городов и селений. Подходя к той или иной деревне, вильисты видели на крышах домов вооруженных и готовых к отпору людей. В одном месте пришлось расстрелять 27 бойцов самообороны, чтобы те не выдали отряд. В районе города Агуаскальентес вильисты окончательно сбились с пути и повернули обратно. Попытка скрытно пройти тысячи километров по занятой противником и недоверчивыми селянами территории оказалась чистой утопией.

В августе 1917 года Вилья обратился с письмом к Мургуе, призывая его восстать против «продавшегося гринго Каррансы». В письме вместо бравады звучали уже нотки обреченности и отчаяния: «…возможно, Вы и убьете меня». Есть данные, что одновременно с письмом Вилья выразил желание сложить оружие, если ему будет гарантирована жизнь. Но Мургуя не ответил на обращение: он считал Вилью опасным преступником, подлежащим уничтожению. Похоже, Вилья был близок к отчаянию. Ведь он даже не мог по примеру других противников Каррансы перейти американскую границу и отправиться в эмиграцию: после налета на Колумбус в США его ждала верная смерть.

В конце 1917 года маленький отряд Вильи мог только скрываться от преследования, совершая набеги на небольшие гарнизоны. Благодаря «налогам», в том числе и на американские железнодорожные компании,[32 - McLynn F. Villa and Zapata. A history of the Mexican Revolution. New York, 2000. P. 374.] Вилья мог платить своим бойцам не обесценившимися бумажными деньгами, а серебром. Это обеспечивало хотя бы какой-то приток добровольцев. От полного забвения Вилью спас сам Карранса. Во-первых, он убрал из штата Мургую, опасаясь, что военная слава генерала сделает из него претендента на президентское кресло. Во-вторых, решил приступить к возврату земельной собственности крупнейшим помещичьим кланам Чиуауа. Основной причиной такой реставраторской линии, помимо нерушимого уважения к частной собственности, было то, что многие конфискованные асиенды управлявшие ими генералы довели до полного разорения. А ведь раньше Чиуауа был крупнейшим экспортером скота в США. Теперь, после разгрома Вильи, как считал Карранса, пришло время вернуть крупные скотоводческие поместья их законным владельцам, чтобы восстановить экспортный потенциал Мексики.

Почувствовав перемену политических настроений в Мехико, к Каррансе с просьбой о реституции своих гигантских латифундий в Чиуауа обратился крупнейший землевладелец Мексики Луис Террарас. Поместья Террасаса были конфискованы еще во времена президентства Мадеро, так как он активно поддерживал и диктатуру Диаса, и антиправительственный мятеж Ороско в 1912 году. Субсидировал Террасас и федеральную армию узурпатора Уэрты. Однако теперь былой хозяин Чиуауа уверял Каррансу, что всегда был обычным бизнесменом, а деньги с него Ороско и Уэрта брали помимо его воли.

Карранса направил петицию Террасаса губернатору Чиуауа Андресу Ортису, который без труда привел президенту доказательства контрреволюционной деятельности многих членов разветвленного клана Террасасов[33 - Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford University Press, 1998. P. 649.]. К тому же Ортис припомнил, что Террасас, как, впрочем, и все помещики, включая самого Каррансу, занижал стоимость своих земель, чтобы не платить государству налоги. Карранса, однако, не принял во внимание доводы губернатора и в начале 1919 года постановил вернуть главе клана Луису Террасасу всю собственность, за исключением земли (Террасасы владели банками, торговыми и промышленными предприятиями).

Но даже бескомпромиссный в вопросах защиты частной собственности «дон Венус» не решился опубликовать свое решение насчет Террасаса (забегая вперед, заметим, что оно так и не было проведено в жизнь при Каррансе). Это вызвало бы скандал, учитывая, что обещанная правительством аграрная реформа в Чиуауа не двигалась с места. В 1918 году была распущена даже местная аграрная комиссия, призванная рассматривать просьбы безземельных и малоземельных крестьян о выделении им участков. Всего за время президенства Каррансы было распределено между крестьянами примерно 450 тысяч акров земли, что походило на насмешку над аграрной реформой.[34 - Meyer M., Sherman W. The Course of Mexican History. New York, 1987. P. 545.]

Однако Вилья не откликнулся на реставрацию помещичьего землевладения в штате, хотя одиозное имя Террасаса могло бы придать его борьбе хотя бы какой-то смысл. Скорее всего, Вилья просто разуверился в людях, тех самых простых людях, которых защищал всю свою жизнь. В конце 1918 года он опубликовал открытое обращение к «социальной обороне», взывая к патриотическим чувствам ее бойцов. В обращении почти с надрывом подчеркивалось, что Вилья не враг угнетенных, а их самый верный защитник. Но видимого эффекта обращение не возымело: вести партизанскую войну становилось труднее с каждым днем.

Некоторые современные исследователи считают, что Вилья был агентом немецкой разведки, по крайней мере в годы Первой мировой войны.[35 - Вот одна из дискуссий на эту тему: http://www.mexconnect.com/en/articles/1853-pancho-villa-as-a-german-agent] Это столь же несправедливо, как и аналогичное утверждение в адрес Ленина. Конечно, немцам было на руку поддерживать Вилью как врага американцев, способного своими действиями вызвать войну между Мексикой и США. Незадолго до налета вильистов на Колумбус, в конце 1915 года американская полиция зафиксировала поступление на счет коммерческого агента Вильи в США Феликса Зоммерфельда (во время господства Вильи в Чиуауа тот получил крайне выгодную государственную концессию на импорт динамита)[36 - Tobler H. W. Die Mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 222.] 340 тысяч долларов со счетов германского правительства в Нью-Йорке.[37 - Затем, по данным секретной службы Министерства финансов США, Зоммерфельд передал деньги американской фирме «Вестерн Картридж Компани», которая неоднократно поставляла Вилье оружие. Зоммерфельд на допросе утверждал, что после признания правительством США Каррансы прервал все связи с Вильей.]

В марте 1916 года, сразу же после рейда на Колумбус, МИД Германии дало указание послу в США Бернсторфу снабжать Вилью оружием с американских фабрик, находившихся под контролем немецкого капитала. Планы по доставке оружия в Мексику морем были абсолютно нереальны ввиду полного господства в мировом океане английского флота. Но и американцы весьма плотно охраняли границу с Мексикой, что исключало переправку туда крупных партий вооружения. Даже сам Вилья, имевший неплохие связи в деловом мире южных американских штатов, не мог получить оттуда оружие, пусть и за твердую валюту.

По данным британской разведки, генеральному консульству Германии в Сан-Франциско все же удалось переправить Вилье оружие в гробах и нефтяных танкерах, однако верится в это с трудом. В декабре 1916 года, когда Вилья захватил Торреон, германский консул в этом городе предложил партизанскому командиру совершенно фантастический план. Согласно ему Вилья должен был атаковать всеми силами порт Тампико и тем самым заодно парализовать экспорт мексиканской нефти Антанте. В порту его ожидали бы германские суда с оружием. Консул даже предложил себя в качестве заложника и изъявил готовность сопровождать вильистов при их нападении на Тампико. Вилья сначала загорелся, но потом, видимо, все же понял, что посланец кайзера выдает желаемое за действительное. Никаких немецких кораблей у Тампико англичане и американцы не потерпели бы, а бравый немец просто заплатил бы своей жизнью за срыв мексиканского экспорта нефти.

В начале 1917 года немцы (похоже, уже просто от отчаяния) выдвинули еще более немыслимый план: Вилья, Феликс Диас и Сапата должны были соединиться с Каррансой и напасть на США. Понятно, что дальше стадии прожекта германского МИД подобный сценарий так и не продвинулся. А после вступления США в войну в апреле 1917 года немцы вообще забыли про Вилью, сконцентрировав все усилия на удержании Каррансы на позициях строгого нейтралитета. Каких-либо свидетельств об агентурной деятельности Вильи в пользу немецкой разведки до сих пор не обнаружено. Да, одно время Вилью и немцев объединяли сходные антиамериканские интересы, но, по-видимому, в сотрудничество они так и не переросли.

В 1917–1918 годах, однако, вовсе не Вилья с Сапатой были главными силами, составлявшими оппозицию правительству Каррансы. На юге страны неожиданно для властей возникло мощное движение, которое многие авторы – думается, ошибочно – называют контрреволюционным или реакционным. Классическая контрреволюция в Мексике была разгромлена еще в 1911 году вместе с режимом Диаса. С тех пор все повстанцы, боровшиеся против центральных властей, побаивались открыто призывать к реставрации прежних порядков. Да и режим генерала Уэрты, который сверг президента Мадеро в феврале 1913 года, вряд ли может считаться реставраторским. Как неоднократно упоминалось выше, Уэрта уделял большое внимание народному образованию и поддерживал аграрную реформу.[38 - Подробнее о внутренней политике Уэрты см. Meyer M. Huerta. A political Portrait. Lincoln, University of Nebraska Press, 1972. P. 156–178.] Его взгляды были, пожалуй, даже радикальнее, чем взгляды помещика Венустиано Каррансы. Не зря Карранса назвал свое оппозиционное Уэрте движение конституционалистским. Тем самым «дон Венус» подчеркивал, что намерен только восстановить в стране попранную демократию, а отнюдь не проводить какие бы то ни было экономические реформы.

К 1916 году за пределами Мексики успела образоваться разношерстная, но одинаково непримиримо настроенная к режиму Каррансы эмиграция. Многие крупные помещики и соратники Порфирио Диаса уехали вместе с престарелым диктатором во Францию в 1911 году, что представляется естественным, если учесть преклонение правящего класса Мексики именно перед этой страной. В 1914 году Мексику покинули сторонники разгромленного Уэрты – главным образом генералы и офицеры прежней федеральной армии. Карранса со свойственным ему упрямством распустил армию и запретил брать в ряды новых вооруженных сил прежних офицеров. Наоборот, по его приказу конституционалисты обычно расстреливали всех взятых в плен офицеров Уэрты.

Исключение составлял только Вилья. Начав в конце 1914 года борьбу с Каррансой, он активно привлекал в ряды своей «Северной дивизии» бывших офицеров. Как мы помним, главным военным советником Вильи, к которому он, к сожалению, не всегда прислушивался, был одно время самый талантливый и интеллигентный генерал федеральной армии Фелипе Анхелес. В этой книге уже упоминалось и о том, что именно из-за мягкого отношения Вильи к офицерам «реакционной» федеральной армии пропаганда Каррансы представляла его реакционером.

Неудивительно, что когда Вилья выступил против Каррансы, многие офицеры примкнули не к представителю высшего общества «дону Венусу», а к бывшему полуграмотному разбойнику «дону Панчо». Но после поражения Вильи в сражениях против Обрегона в 1915 году офицерам опять пришлось эмигрировать. В отличие от бывших соратников диктатора Диаса, денег у многих генералов не было. Им не хватало средств на билет до Европы, поэтому они по большей части осели в США, где занимались самыми разными делами. Анхелес, например, одно время даже был вынужден работать на шахте, но долго там не выдержал.

Американская полиция (а после начала Первой мировой войны еще и британская и германская разведки в США) внимательно следила за мексиканской эмиграцией, в среде которой постоянно возникали всякого рода серьезные и не очень заговоры против режима Каррансы. Американцы старались эти заговоры пресекать на корню. Они полагали, что любой другой режим в Мексике будет гораздо более прогерманским. Достаточно вспомнить, что именно полиция США арестовала двух самых опасных для Каррансы эмигрантов – бывшего диктатора Уэрту и выдающегося военного вождя времен борьбы с Диасом Паскуаля Ороско, не дав им совместно перейти мексиканскую границу. Ороско был убит в стычке с американскими рейнджерами, а Уэрта умер на операционном столе в американской тюрьме в январе 1916 года (некоторые считают, что генерала «залечили» до смерти).[39 - Meyer M., Huerta. A political portrait. Lincoln, University of Nebraska Press, 1972. P. 229. При хирургической операции по удалению избыточной жидкости из пищеварительного тракта американский врач Шустер обнаружил цирроз печени, но лечить его не стал. Примерно через неделю после операции Уэрта пошел на поправку, а затем его здоровье быстро ухудшилось, и он скончался.] Похоронили этих во многом не понятых до сих пор людей на кладбище с символическим названием «Конкордия» («Concordia», что по-латыни значит «Согласие»).

Через шесть недель после смерти Уэрты из техасского порта Гальвестон отплыл небольшой корабль, взявший курс на Веракрус. На его борту находился еще один вождь повстанческого движения, которого не принимала всерьез даже американская полиция. Генерал Феликс Диас был племянником бывшего диктатора и кадровым военным, что автоматически делало его в глазах большинства мексиканцев контрреволюционером. В последние годы президентства своего дяди Феликс Диас был шефом мексиканской полиции и активно преследовал всех оппозиционеров. Незадолго до свержения диктатора Феликс успел несколько недель побыть губернатором Оахаки, родного штата Порфирио Диаса, и именно это обстоятельство и оказалось впоследствии ключевым для его политической деятельности. В 1912 году Диас поднял мятеж против Мадеро в Веракрусе, но был быстро разбит и посажен в тюрьму. Именно из тюрьмы, объединившись с Уэртой в феврале 1913 года, Диас сверг президента Мадеро. Уэрта обещал Диасу пост президента, но потом отправил незадачливого конкурента в эмиграцию.

Любопытно сравнить две родственные пары: Порфирио Диаса и его племянника Феликса Диаса и Наполеона I и его племянника Наполеона III. В обоих случаях младший унаследовал от старшего лишь громкое имя. Если Порфирио Диас обладал несомненным талантом военачальника, проявившимся в годы борьбы мексиканского народа против французской интервенции Наполеона III, и острым чутьем политического деятеля (никто ни до, ни после него не управлял Мексикой столько лет), то Феликс Диас был человеком, мягко говоря, средних способностей, к тому же явно невезучим.

Стоило его судну отплыть из Гальвестона, как Диас ухитрился потерпеть кораблекрушение и, промокший до нитки, едва выбрался вместе со своими соратниками на берег в районе мексикано-американской границы, за сотни миль от Веракруса.[40 - Knight A. The Mexican Revolution. Volume 2: Counter-revolution and Reconstruction. London, Cambridge University Press, 1990. P. 378.] Утонули все речи, планы и прокламации будущего национального лидера, что, впрочем, оказалось для Феликса плюсом. Он смог скрыть свое имя при допросе и пробрался в Мехико, а оттуда на юг, в свою родную Оахаку Мексиканский юг (штаты Оахака, Чьяпас, Табаско, Герреро и Веракрус) в те годы был охвачен разрозненным, но довольно массовым оппозиционным вооруженным движением. Земельный вопрос в южных штатах остро не стоял, поэтому активного участия в революции южане не принимали. Когда в эти штаты пришли конституционалистские войска, то местное население восприняло это как вторжение северян (местных уроженцев в армии Каррансы практически не было). В свою очередь, северяне-каррансисты считали местное, в основном индейское население забитыми церковью реакционерами и насаждали новые порядки грубой силой (на севере Мексики были особенно распространены расистские предрассудки в отношении индейцев как неспособной к прогрессу расе). К этому стоит прибавить общее для офицеров конституционалистов стремление обогатиться за счет всякого рода реквизиций и «налогов».

Вместе взятые, эти факторы привели к началу вооруженной борьбы под самыми разными лозунгами. Штат Оахака формально восстал против правительства Каррансы, считая, что нарушены его суверенные права. В Чьяпасе еще во времена Диаса (дяди) активно действовали повстанцы индейцы-майя, которые просто хотели, чтобы белые люди не вторгались в их веками устоявшийся жизненный уклад. Во всех оппозиционных движениях активную роль играли бывшие офицеры федеральной армии, выброшенные из жизни непримиримой политикой Каррансы. Повстанцев поддерживала и очень влиятельная на юге Мексики католическая церковь. Таким образом, движение южан можно охарактеризовать скорее не как реакционное (тем более контрреволюционное), а как провинциально-патриархальное и местническое. Этому движению не хватало только единого лидера и общей программы.

Оба эти фактора появились с прибытием в Оахаку Феликса Диаса. Племянник бывшего диктатора официально вступил в командование примерно тремя тысячами бойцов. Программа Диаса, с ее основным лозунгом «Мир и справедливость», была отнюдь не махрово-реакционной. Феликс позиционировал себя как наследник идей Хуареса, поэтому выступал за восстановление Конституции 1857 года. Аграрная программа у феликсистов была, пожалуй, даже более радикальной, чем у Каррансы. В ней содержались требования о разделе помещичьих земель и о наделении ими крестьянских общин – «эхидос». Так как эти общины состояли в основном из индейцев юга Мексики, там это требование было особенно популярным. На севере же, где не было ни индейцев, ни «эхидос», считали индейские общины пережитком варварского прошлого коренного населения. Феликсисты требовали уважительного отношения к церкви, что не удивляет, если учесть показной антиклерикализм некоторых генералов Каррансы. Но главным требованием повстанцев было прекращение самовольных реквизиций и поборов «во имя революции». Именно поэтому пропаганда Каррансы и представляла движение Феликса Диаса реакционным. Естественно, активно эксплуатировала она и одиозное для многих имя вождя оппозиционеров.

В своих манифестах феликсисты справедливо говорили о том, что аграрная реформа конституционалистов до сих пор повлекла за собой только переход некоторых латифундий в руки «революционных» генералов. Да и вообще пока что революция ведет только к образованию прослойки нуворишей и ничего не дает простому населению. Конечно, трудно предположить насколько искренними были радикальные требования программы Феликса Диаса. Возможно, он лишь отдавал дань общим настроениям в стране. Но в любом случае социально-экономическая платформа у феликсистов была, пусть и на словах, нисколько не реакционнее, чем у Каррансы.

Старт движения Диаса выглядел малообещающе. В конце 1916 года правительственные войска начали наступление в Оахаке и быстро загнали местные отряды повстанцев в горы. Крупная армия в горах прокормиться не могла, и Феликс Диас вместе с примерно тремя тысячами сторонников отступил на юг в самый отдаленный штат Мексики Чьяпас. Поход через влажные тропические джунгли превратился в катастрофу. Путникам даже пришлось питаться мясом обезьян.[41 - Knight A. The Mexican Revolution. Volume 2: Counter-revolution and Reconstruction. London, Cambridge University Press, 1990. P. 379.] Когда Диас наконец добрался до Чьяпаса, с ним оставалось не более сотни человек. Правительственные газеты потешались над незадачливым племянником диктатора и поспешили объявить его движение несуществующим. Но в Чьяпасе к Диасу примкнули местные индейцы, которые перешли в ряды оппозиции только из-за неуважительного отношения к ним «прогрессивных» конституционалистов.