Юннат и Древо Мира

Оглядевшись по сторонам, он увидел сбоку выдолбленные в камнях углубления, по которым с минимальным риском можно было спуститься с террасы. Обмотав вокруг тела плащ, с которым то и дело забавлялся игривый ветерок, Витя зацепился за первую выемку и начал спуск. По сравнению с тем, что он преодолел несколько минут назад, этот спуск по отвесной скале можно было считать лёгкой прогулкой.

Совсем скоро Витины гудящие от усталости ноги коснулись ровной горизонтальной поверхности. В этом месте море практически подходило к скале. С гулом наваливаясь на каменистый берег, волны бились грудью о гранитную преграду и их брызги долетали до красных сапог Витязя, смывая с них дорожную пыль.

Человек, в свою очередь, заметив спустившегося со скалы Витю, остановился, не решаясь продолжить путь.

Зяблик сам пошёл к нему навстречу.

Подойдя ближе, он увидел, что это был изрядно потрёпанный временем и невзгодами старик. В прохудившемся сюртуке, залатанных штанах и сбитых лаптях, дед являл собой довольно жалкое зрелище. В руках он держал невод. При приближении Зяблика старик сорвал с головы латанную-перелатанную шапку и ещё сильнее ссутулился. Весь его облик, буквально взывал к жалости.

Своими повадками кого-то он сильно напоминал Вите. Интересно кого?!

– Здравствуйте долго! Видать в добрый час, я в этом месте наткнулся на вас, – приложил Зяблик руку к груди, приветствуя старика.

Тот почмокал губами, но ответить не решился.

– Мне показалось иль впрямь вы боитесь? – вновь попытался Витя разговорить кем-то или чем-то запуганного старца. – Я не причиню зла, меня кличут Витязь.

Услышав имя, которое Зяблику ненавязчиво «подсунул» Колдун, старик встрепенулся и вновь оглядел чужака. Видимо, удовлетворившись осмотром, он сделал шаг ему навстречу.

– Старче все меня зовут, – тихо сказал старик, Витя еле расслышал его слова за шумом волн. – Раньше я рыбачил тут.

Старик с грустью посмотрел на бушующую стихию и поделился своим наблюдением.

– Разволновалось нынче синее море, кому-то пучина предвещает горе.

Витя пропустил его замечание по поводу поведения морской пучины и задал более волновавший его вопрос.

– Старче я ищу Кота, только вот же маета, путь «прямой», что я прошёл, он меня сюда привёл. Подскажи, коль знаешь путь, в какую сторону свернуть?

Печально усмехнулся Старче словам объявившегося на берегу Витязя.

– Как и раньше был путь твой, так и ныне он «прямой». А Кота чтобы найти, надо по морю пройти. Остров там средь окияна, называется Буяном, и на нём, на скальном взморье, на чудесном Лукоморье, дуб-колдун с корою чёрной, там живёт наш Кот учёный.

Такого подвоха Витя совсем не ожидал. И как же, скажите на милость, ему по морю «пройти»? Опять за Колдуном возвращаться? Я вас умоляю!

– Витязь, ты уж меня извиняй, шёл с поклоном я к Рыбке Златой, – поклонился Старче Зяблику в пояс. – Вновь Старуха дала нагоняй, и отправила с новой бедой. Надоело ей быть Царицей великой, а хочет нынче быть Морскою Владыкой. Уж мне стыдно о сём чудо-Рыбку просить, а иначе ж седой головы не сносить. Прогнала Старуха меня взашей, а ведь я далеко не Кащей. Совсем Старуха от власти вздурилась, на неслыханную дерзость решилась. Прости, дальше мне идти пора, а то примчатся слуги со двора, опять бока мне «разомнут», чтоб не задерживался тут.

Старик, тягостно вздохнул, ожидая, что скажет Витязь. А что тот ему мог сказать? Он с детства всегда переживал за то что, такой работяга из-за своей «второй половинки» оставался у «разбитого корыта». Так что надо напомнить тому – мужик он или не мужик?!

У Вити в голове созрел только один ответ.

– Ступай себе Старче, тебя не держу. Лишь только тебе я вот что скажу. Ты честен и добр, но характером слабый, всю жизнь прозябал под лаптём своей бабы. И то, что желанья её исполняешь, признанье Старухи ты не получаешь. Сегодня она превзошла и себя, на верную гибель отправив тебя. Неужто испросишь у Рыбки такое, хоть выпустил раньше своею рукою, её ты не ради корысти своей, теперь за других досаждаешь ты ей. Всю жизнь ты горбатился, невод таскал. Тебя же лишь ветер солёный ласкал. Старуха твоя, заслужила ль она, всё то, чем её наградил ты сполна. Ты лучше свои, Старче, вспомни мечты, с детства лелеял которые ты, и с ними ты к Рыбке Златой обратись, а там будь что будет. Дерзай! Не боись!

И что вы думаете?! Старик словно пробудился от кошмарного сна.

В его иссохших от горестей глазах плескались слёзы. Это означало, что Витины слова чудесным образом подействовали на него (а как они подействовали на некогда забитого неурядицами самого Зяблика).

Старик выронил невод из рук и, расправив согбенные плечи, с ненавистью посмотрел в ту сторону, откуда пришёл.

Долгие годы он боялся, что этот взгляд увидит его деспотичная Старуха. Увидит и всё поймёт. И он скрывал его. Скрывал, опуская перед ней взор. Скрывал, отводя глаза в сторону. Скрывал за неподдельным страхом.

Витина, не побоюсь этого слова, революционная речь вытеснила страх из тщедушной старческой груди.

Пытаясь скрыть предательски навернувшиеся слёзы, Старче опять поклонился Зяблику. Развернувшись, старик побрёл к морю. Кряхтя, взобрался на мокрый камень, о который разбивалось почерневшее море, и стал выкрикивать Златую Рыбку.

– Эге-гей! Где ты, Рыбка Златая, там резвишься на водном просторе?! – окрепший голос старика силился перекрыть шум прибоя. – Умоляю могучее море, донеси, что я к ней здесь взываю.

Море тотчас зашипело, запенилось и… замерло, прекратив волнение. Волны, до этого с остервенением бившиеся о камни, застыли, словно студень. На гребень одной из замерших волн, на блестящих плавниках, как на коньках, вынырнула Золотая Рыбка.

– Что ещё тебе надобно, Старче? Вновь Старухин каприз, не иначе? – в её тоне сквозила неприкрытая ирония. – Быть Царицею вольной устала? В этот раз, что она возжелала?

Старик не стал отводить, как бывало прежде, глаза под насмешливо-упрекающим взглядом Золотой Рыбки.

– Смилуйся, государыня Рыбка! Да не злись на меня уж ты шибко. Так и было: Старуха послала, с новой просьбой, совсем уж достала, – не таясь, всё как есть выложил Рыбке Старче. – Но к тебе я пришёл не с капризом, а со своею мечтой сокровенной, что лелеял с рожденья, наверно. Хоть на старость лет пусть будет призом. За все годы томленья у моря, рядом с вечно ворчливой Старухой, сердце чьё к чувствам радостным глухо, от кого натерпелся я горя. Жил в нужде и в труде, словно пчёлка, и не ведал судьбы я другой. Не ленился, пахал, да что толку: не простился едва с головой. Не хочу больше быть вечно битым, лучше вольным погибнуть, чем жить, рядом с нею холопом забитым, надоело Старухе служить. Я прошу тебя, Рыбка Златая, и не в плату прошу, а как друга, всей душой об одном лишь мечтаю – выйти в море на парусном струге.

Старче замолк, с затаённой надеждой взирая на Златую Рыбку.

Рыбка долго смотрела на Старче, словно увидела перед собой совсем другого человека. Ирония в её взгляде сменилась интересом и уважением к человеку, на склоне лет победившего-таки в себе, без преувеличения, раба.

Наконец она шевельнула шлейфом-хвостом и заговорила:

– Слушать речи твои мне приятно и мечта рыбака мне понятна. Тяжко жизнь прожить всю у моря, и ни разу на чудном просторе, не пройтись под парусом белым, с морем синим отчаянно споря. Так что Старче, мой друг, не печалься и ступай себе с богом к причалу, что забытым тобою остался, у избы… возвращайся к началу.

Сказала Рыбка и была такова.

Только она исчезла, как вновь забушевало, до сих пор сдерживаемое неведомой силой, море-окиян. Старика окатило волной с ног до головы, но он даже не поёжился. Он стоял на скале, расправив свои худые острые плечи и смотрел вслед уплывшей Рыбке.

Он даже не успел её поблагодарить.

Старик понял, что это была их последняя встреча и он больше никогда её не увидит. А если и увидит, то только как друга и никогда больше он ни о чём её не попросит, даже под страхом лютой смерти.

Покачав уныло головой, Старче вернулся к скале, у которой его ожидал Витязь – умудрённый несколькими часами, проведёнными в их мире, Витя Зяблик.

– Старче, дружище, я искренне рад, что ты не вернешься к Старухе назад, – похвалил старого рыбака Витя. – Лелеял мечту свою ты уйму лет, и вознаграждён, к ней преград больше нет.

– Судьбе благодарен за встречу с тобой, – ответил Старче. – Меня ты подвиг, Витязь, выйти на бой, со страхом своим, перед всеми и вся, и взять у судьбы что-то и для себя. За то, что ты дал мне добрый совет, который пролил на мою жизнь свет, тебе я ответным добром отплачу, на струге к Буяну тебя прокачу. Под парусом белым, на быстрой ладье, отправимся смело с тобой по воде. Гой, Витязь, пойдём же со мною скорей, к забытой избёнке убогой моей, на бреге причал там ветшает, мой друг, там знать поджидает нас парусный струг.

Да, это был уже не тот старик, с которым Витя познакомился совсем недавно. Его, доселе тусклые глаза, засверкали как самоцветы в лучах заката, движения обрели былую упругость, голос заметно окреп. Он словно выпил колдовского молодильного зелья. А ещё Вите показалось, по тому нетерпению, с каким Старче поторапливал его, что в рыбаке проснулась давно позабытая им мальчишеская тяга к приключениям.

Витя не раздумывая согласился с его предложением. Всё равно других более менее подходящих вариантов достичь желанного острова у него в наличии не имелось.

Старче обрадовался возможности быть полезным и повёл Витязя по кромке берега к причалу своей юности.

Идти пришлось недолго. Обойдя очередной утёс, Витя увидел жилище рыбака. Избушка, больше похожая на большую собачью будку, будто укрываясь от игривого ветра, прижималась к подножию зелёного холма. Рядом с ней торчало несколько чахлых деревцев, а чуть в стороне лежало легендарное треснувшее корыто.

Этот открытие навело Зяблика на одну интересную мысль. Выходит что…

– Вот моя избушка, дряхлая старушка, – сломал логический строй его мыслей Старче. В его голосе сквозили нотки светлой грусти и нежности к этому убогому жилью. Старик подошёл к корыту, присел и, проведя рукой по шершавому дереву, вздохнул. – Разбитое корыто, хозяйкою забыто.