Наконец я мог расслабиться и подумать над разговором с Курчатовым. Именно о таких людях и говорят: «Глыба»! Если для Королёва космос был «побочным продуктом» его основной – военной темы, то для Курчатова ядерная бомба стала отправной точкой создания для страны гигантской мирной отрасли – атомной энергетики, отцом-основателем которой он и является!
* * *
Уже 7 июля. Задержался я здесь! Технари-кулибины все-таки нашли возможность зарядить телефон. Это стало понятно по топоту сапог в коридоре и веселому треньканию звонка.
– Вот! Он звонит, – ошарашенный офицер протягивал смартфон.
Я схватил, но было поздно. Телефон уже замолчал, а на экране и в памяти не отражалось ничего. Как это возможно, здесь ведь нет сотовой связи?
– Мне нужно поговорить с начальством.
– Я доложу, – козырнул офицер, забрал телефон и исчез.
Еще через час в тихо отворенную дверь вошел человек. Он был высок ростом, хорошо сложен, вид имел «голливудского» красавца, правда, брови уж очень широкие, почти «брежневские», одет в приличный костюм-тройку, белую сорочку и при галстуке.
– Кажется, вы на днях упоминали мое имя, мне поручено пообщаться с вами.
– Упоминал, если вы Павел Судоплатов.
Он слегка наклонил голову.
– Извините, запамятовал ваше отчество, – начал было я, но он прервал.
– Прежде ответьте, неужели там, – он неопределенно махнул кистью руки вверх и в сторону, сел на стул, – кто-то, скажем так, простые граждане могут меня знать?
– Мне лично известно немного. Знаю лишь, что основные дела из вашего досье будут рассекречены еще при вашей жизни.
– Например?
Теперь настал мой черед пристально посмотреть ему в глаза.
– Например, такие имена: Кутепов, Коновалец, Троцкий, потом, уже скоро, – Шухевич, например – создание партизанского движения, например – разведка и вербовка по атомному проекту. Не поверите, я читал ваши мемуары…
Ни один мускул не дрогнул на лице генерала.
– Кстати, мы не нашли никаких следов, соответствующих вашим данным.
– Я еще не родился.
– А ваши родители?
– Я детдомовский, – уверенно соврал я, понимая, что будут проверять родословную, и заранее продумав этот ход.
– Допустим. Складненько у вас все получается. Полагаю, что спрашивать про дедушек-бабушек, других родственников тоже бесполезно? – он усмехнулся. Я промолчал. Мой отец сейчас воевал в составе 1-го Белорусского фронта. Он выживет и вернется домой, уж это я точно знал, поэтому привлекать к нему внимание совсем не хотел, ведь неизвестно чем это может обернуться.
– Мы поработали с вашим телефоном. Там много занятного, для меня особенно – список контактов. Вы перед тем, как потеряли сознание, шептали имя: Мира. В ваших контактах она также есть, причем записана большими буквами – МИРА. Я подумал о странностях вашей истории, и, возможно, я встречал раньше похожие странности. Возможно ли, что она наша общая знакомая? Мира Алексеевна, так?
Все пазлы сложились. В голове снова закружились воспоминания о нашей с ней первой встрече…
В конце мая 2013 года в дверь нашей квартиры позвонили. На пороге стояла девушка лет 25, русые волосы ниже плеч, чуть выше среднего роста, неброско, но со вкусом одетая в деловой костюм, изящная фигурка, чистая кожа, полное отсутствие макияжа и огромные зелено-серые глаза. О, эта ее королевская осанка! Она источала благородство и достоинство. Именно на таких оглядываются мужчины везде, где встречают их.
– Здравствуйте, Хромовы здесь живут? – голос был мягкий, глубокий, располагающий.
– Я Хромов, – с трудом подавив восхищение, наконец ответил я.
– А я не к вам, – она гордо и без приглашения прошла мимо меня в квартиру, пахнула легчайшим ароматом майского сада, положила сумочку на стул и прошла на кухню.
– Ой, у вас тут подгорает, – она подхватила сковороду, переставила на соседнюю конфорку и, порхнув, села на диванчик.
Меня удивляла и забавляла ее, как это сказать, «породистость», что ли, и непосредственность.
– Меня зовут Мира Алексеевна, я из Департамента образования…
– Сергей Александрович! Вы здесь? – голос Судоплатова вернул меня в реальность. – Так что, это Мира Алексеевна?
Я неопределенно пожал плечами. Было обидно, что он прервал мои сладкие воспоминания.
– Я так и знал, – возбужденно заискрил генерал, – я так и знал! Она как уж выскользнула из моих рук в 41-м и исчезла! Я знал, что она непростая сотрудница – слишком умная и с выдающимися способностями! Кто она вам?
– Она мне жена!
– Какая жена? Если она еще жива в вашем времени, то она должна быть дряхлой старухой.
– Поверьте, это не так! И потом, она выполняла приказ!
Он опешил и молча «буравил» меня своим холодным взглядом.
– Ладно, оставим это, еще успеем поговорить о ней. Сейчас о вас. Вы понимаете, что с вашим объемом знаний вас могут никогда не выпустить отсюда и помогут вам вспомнить все, вплоть до последней запятой?
– Да, понимаю. Но не советую. Первые дни я действительно буду говорить то, что знаю, но вскоре, при физическом воздействии, начну придумывать, спасая свою жизнь.
– Зачем же придумывать? Правду и только правду!
Я прикусил язык, но слово уже вылетело. Такие вещи с такими людьми не проходят.
И тут я отчетливо вспомнил, что когда мне было лет 10 и я гонял с пацанами во дворе мяч, меня окликнул незнакомый старичок. Он сказал, что Дом пионеров набирает ребят в секцию шахмат и не хотел бы я записаться? Вообще-то мне нравились шахматы, и я согласился. Он спросил, как меня зовут, дату рождения. Я ответил:
– Сережа Хромов, 4 августа 1967 года. Только я уже хожу на самбо!
– Сергей Александрович? – переспросил он. Я кивнул. А он стоял, улыбался и смотрел на меня.
– Не обманул. Ни в чем не обманул! Спасибо тебе, Сережа Хромов! Большое спасибо! И зачем тебе самбо? Ты станешь физиком!
Он легко потрепал мою белобрысую голову, улыбнулся и ушел. А я, постояв немного в недоумении, снова побежал гонять мяч и забыл этот эпизод.
Только теперь я понял, кто был этот дед.
Меня снова вернул в реальность голос Судоплатова:
– Кстати, кого вы имеете в виду? Было бы полезным узнать, кто из нашей истории оклеветал себя?
Повисла пауза, я думал.
– Многие. Вы, например, сумеете избежать этой судьбы – сработают многолетние тренировки!
Он снова присел, и было видно, что удар получился сильный.
– Когда? – он, наконец, слегка нервничал.
– Еще нескоро.
– И что со мной будет?
– Вы отсидите свой полный срок, потом будете реабилитированы. Но вы не можете и не должны что-то предпринимать сейчас, хотя имеете массу возможностей. И я рассказал ему про «эффект бабочки» из фильма «И грянул гром». Надо отдать ему должное, он хорошо держался, кажется, внимательно меня слушал и, кажется, все понял.
– Но вы-то сами уже рассказали многое, и это может…
– Им я рассказал только то, что у них уже почти готово или вот-вот случится. Я лишь убрал их сомнения. Вам рассказал немного больше, зная вашу преданность и благоразумие.
– И что же, мне придется оклеветать себя?
– У вас окажется блестящая подготовка, но врать вам придется много, причем виртуозно.
– Ну, это тоже часть моей подготовки.
После длительной паузы он вышел, не попрощавшись.
Вот человек с трудной, фантастической судьбой, преданный своей Родине, много для нее сделавший, отсидевший 15 лет в тюрьме (из них 5 лет в психушке) практически ни за что, реально за преданность делу, за служение. Но есть в нем и другая сторона, и она мрачная, зловещая. Впрочем, нужно всегда помнить, из какого жестокого времени все они вышли и какая судьба выпала на их долю. Не нам из нашего времени и по нашим меркам судить их.
Я не сказал ему, что он будет реабилитирован спустя почти 25 лет после «отсидки», лишь после развала СССР, а его звание «генерал-лейтенанта» и боевые ордена вернут только через два года после его смерти.
* * *
Мои раздумья были прерваны неожиданным визитом.
В дверь «просочился» высокий и необычайно худой человек, его голову украшала копна непослушных волос. Мельком оценив комнату, подошел, протянул руку и широко улыбнулся. Я ждал его.
– Здравствуйте! Меня привезли на встречу с необычным человеком, и это вы?
– Здравствуйте, Лев Давидович, – я так же широко улыбнулся ему в ответ, – и, поверьте, человек я самый что ни на есть простой, а вот обстоятельства, приведшие к нашей встрече, весьма неординарные.
Он по-хозяйски присел, закинув ногу за ногу и обхватив колени длинными руками.
– Слушаю вас.
– Благодарю! Дело в том, что сейчас происходят две вещи, которые сыграют в вашей жизни очень заметную роль, и я хотел бы обратить на них ваше внимание.
– Забота о незнакомом человеке – благородно с вашей стороны, – ерничал Ландау. И я решил брать быка за рога:
– Во-первых, это ваша теория сверхтекучести гелия-2. Не хотите ли к ней вернуться?
– А что с ней не так?
– Вы не стали рассматривать еще один вариант объяснения – явление конденсата.
Ландау поморщился.
– Этот способ не понравился мне потому, что он был некрасивый. Хотя я догадывался, что не все варианты исследовал, но и не вижу того, кто сегодня мог бы осилить такую задачу.
Легкая гримаса на моем лице вывела его из себя.
– И кто?
– Боголюбов.
– Denne polyglot? Hvem ville have troet!3 – пробормотал Ландау.
– У вас хороший датский! Не беспокойтесь, Боголюбов еще не знает об этом. А ваша работа блестяща, фундаментальна и практична. Вашими идеями еще долгие годы будут пользоваться в некоторых областях науки и промышленности. В гидродинамике, например. Впрочем, если не хотите заниматься гелием, есть тема, к которой вы давно подбираетесь, – затухание волн в плазме.
Он сидел неподвижно, буравил меня своим острым взглядом, лукаво улыбался, не понимая, к чему весь этот интеллектуальный треп.
Я положил перед ним два заранее подготовленных листка с формулами по первой и по второй теме. Он недоверчиво взял их, пробежал глазами, положил, вытянулся во всю длину тела на стуле, поднял руки вверх, потянулся, даже зевнул.
– Хорошо, я подумаю, мне понравилось, как красиво поставлены задачи. Это ваша работа?
– Ну что вы! Я же говорил, что я простой инженер. Это задачки от людей более высокого ранга, скорее, вашего уровня.
– Вижу. И даже примерно представляю, кто водил вашей рукой. Мир тесен. Мне бы ваш «допуск»!
Он сложил листочки, сунул себе во внутренний карман пиджака, из которого достал карамельку, снял бумажную обертку и кинул ее в рот, ничуть не смущаясь.
– А какая вторая вещь, которая должна быть заметной в моей жизни?
Было видно, что он бравировал, но все же был слегка сбит с толку, а это мне и было нужно.
– Скоро вас пригласят работать в один проект. Зная ваше, извините, пренебрежительное отношение к прикладным наукам, я хотел бы вас попросить и рекомендовать не отказываться от этой работы. Причин несколько: вы любите свою страну, вы любите свое дело, вы одарены Богом более остальных, и просто без вас там не справятся. Кроме того, эта работа очень скоро принесет вам вес, который вы заслуживаете. Вас изберут действительным членом Академии наук, минуя ступеньку членкора, вы станете Нобелевским лауреатом, Героем Соцтруда, ваше имя будет навсегда вписано в историю страны! Думаю, вам интересно будет узнать, что над подобным проектом уже успешно работают ваши уважаемые зарубежные коллеги.
Он вздрогнул, криво усмехнулся.
– Позвольте, угадаю: это связано с ядерной физикой, с оружием?
– Да.
– Эх! А так красиво начинали, – ерничал он, – я не хочу этим заниматься! Это безнравственно!
– В 1939 году великий пацифист и ваш добрый знакомый Альберт Эйнштейн написал Рузвельту письмо, в котором указывал на большую вероятность начала работы фашистов над ядерным оружием. Он понимал, что это будет значить в руках Гитлера. Год назад Нильс Бор сумел вырваться из оккупированной Дании, приехал в Америку и стал работать в американском ядерном проекте. А он, как вы знаете, еще больший пацифист. Ужас перед нацизмом и ответственность перед человечеством перевесили его благородные идеалистические взгляды.
Ухмылка медленно сползала с лица Ландау.
– Гитлера-то мы скоро добьем, – продолжил я, – и он не успеет. А вот американцы через год обрушат на Японию одну урановую и вторую плутониевую бомбы. Будут стерты в пыль города и сотни тысяч людей одномоментно. Сделает бомбы команда Оппенгеймера. Вам же знакома эта фамилия? А следующей целью американцев станет Советский Союз. Осталось всего несколько лет. И только ваша работа и работа очень-очень большого коллектива людей сорвет эти планы. Вы же не хотите, чтобы наша страна была покрыта толстым слоем радиоактивного пепла? Не думаю, что в такой ситуации стоит говорить о безнравственности. У нас с ними разная нравственность.
Он долго задумчиво молчал.
– Ну, если и Эйнштейн, и Бор… Уфф! И что, все это правда? Хотя да, куда ж без них! Ну что ж, я подумаю над вашими словами, но даже если я соглашусь, имейте в виду – я не стану делать больше, чем от меня потребуется! – его голос неожиданно сорвался на фальцет, и стало заметно, что в некоторых местах он слегка картавит. – Что-нибудь еще?
– Ах, да, спасибо, чуть не забыл, – и я положил перед ним третий заготовленный листок с задачей.
Это был мой заветный шкурный интерес. В моем времени эту задачу я просил решить двух крупных ученых. Каждый из них сказал, что для ее решения потребуется полноценный исследовательский центр и несколько лет расчетов. На мой вопрос: как можно решить быстрее, оба ответили: «Ну, я же не Ландау!» И вот он сидел передо мной, Великий трудоголик Дау, грыз карандаш и быстро писал. Я прикинулся мышкой. Через час он отложил в сторону все написанное, на одной странице вывел формулу-ответ и торжественно вручил мне. Остальное свернул и засунул в карман все того же пиджака.
Я развернул листок. Конечно, формула требовала детального изучения и осмысления, но это потом! Под формулой красовалась подпись Ландау. Я поднял на него изумленный взгляд.
– Ах, это! Считайте это моим автографом. На авторство не претендую. Мне часто подсовывают задачки из серии: патология или, как я говорю, эксгибиционизм. Я привык. Бывают задачки, требующие простого взгляда, тогда я не ставлю автограф. Но эта – она очень красиво решилась, она мне нравится. Думаю, что ваша матрица в матрице будет весьма эффективной в деле.
Я стоял с листком в руке и понимал, что он увидел не только абстрактную физическую формулу, но и материальное ее воплощение, над которым нужно было еще биться долгие годы.
– Простите, мы закончили?
– Да, это все, что я хотел вам сказать. И спасибо вам!
Ландау медленно встал, пожал мне руку, пошел к выходу, задержался, обернулся:
– Слушайте, собственно, кто вы такой, наконец? На чекиста не похожи. Кто вы?
– Лев Давидович, – теперь я широко улыбался, – я ученик вашего ученика. Его звали Фурдак Алексей Иванович. Замечательнейший человек, великий педагог!
– Леша? Да, он учился у меня в Харькове, перед войной. Но как это возможно, вы вдвое старше его? А что с ним сейчас?
– Он воюет.
– А, ну да, ну да! – Лев Давидович тихо повернулся и побрел к выходу.
– И, знаете, Алексей Иванович много рассказывал нам о ваших физических опытах и знаменитом «задачнике Ландау».
Лев Давидович едва заметно усмехнулся:
– Вообще-то мне больше нравится не задачник, а тест. Я называю это «теоретическим минимумом», – теперь он наконец точно понял, с кем ему пришлось сейчас говорить.
Он шагнул ко мне, помолчал и, немного волнуясь, спросил:
– Скажите, а вот я, лично я, – волнение нарастало, он замялся, – буду ли я счастлив? Просто как человек?
Неожиданный вопрос от Ландау, который сам себе вывел еще в юности свою формулу счастья (не пить, не курить, не жениться, а если и жениться, то только по большой и свободной, без обязательств верности, любви) и свято ей следовал. Хорошо, что еще давно Павел, мой сын, подсунул мне книжку, кажется, Майи Бессараб, да и многое другое о жизни Ландау. И я прочитал.
– Видите ли, на такие вопросы каждый человек должен отвечать себе сам. В другой ситуации я бы не стал лезть в личное, но тут такой шанс! Вы, безусловно, гениальный человек. Творец в науке. Ваш ум, легкость в общении, как магнит, притягивают к вам людей. Но если хотите испытать счастье открытия в себе истинного творца, создателя, вам придется нарушить одну из ваших юношеских клятв.
Я, кажется, привлек его внимание, он уже настороженно улыбался.
– Вам придется жениться на красавице Коре, и она родит вам замечательного сына.
Улыбка на его лице трансформировалась в гримасу. Это была его любимая мозоль, любимая клятва. Фу, как некрасиво я поступил! Все, с него было достаточно на сегодня.
– Черт! Что ж, значит, тогда все получится, – он поморщился, помедлил и сказал без перехода: – А красиво вы меня «упаковали», – улыбнулся, махнул рукой и в видимом смятении вышел.
Именно за красоту он больше всего на свете любил свою теоретическую физику и математику. Сложная красота этих наук позволяла ему понять то, что другим даже представить, вообразить было невозможно. Даже вообразить… Понимаете?
Удивительный человек! Пожалуй, самый выдающийся ученый XX века, хотя сам ставил себя только на третье место – после Эйнштейна и Бора. Всего в жизни достиг. Умер во цвете лет – случайная автокатастрофа подкосила здоровье. А реабилитирован был лишь в 1990 году.
На Новодевичьем они лежат вместе, в одной могиле. Великий отец и Его знаменитый сын. Дети одной любви – оба физики-теоретики. Такая история…
* * *
Странно, я почти не думал о своем телефоне. Но если он зазвонил, то при каких-то обстоятельствах звонки могут проходить? Каких? Ответа не было. Возникла идея оставить телефон здесь, в этом времени, научить кого-то пользоваться им, того, кто будет наделен полномочиями отвечать на звонки и соблюдать всю необходимую осторожность. Кто бы это мог быть? Судоплатов? Нет, он не подходит.
Я постучал в дверь.
– Доложите Лаврентию Павловичу, что у меня есть для него важная информация.
Через час он зашел, поздоровался, офицер занес корзину с едой и бутылками.
– Ну что, товарищ Хромов, уже вечереет, пора поужинать! Составьте мне компанию, пожалуйста! – он по-хозяйски разложил на столе заготовленную снедь. – Какое вино предпочитаете?
– Спасибо! Я бы попробовал Хванчкару, мое любимое Ахашени еще не изобрели!
Он одобрительно причмокнул, открыл и налил вино. Себе открыл свое – Цинандали.
– Давайте выпьем за нашу Победу, дорогой Сергей Александрович! Я слышал, что вы сказали товарищу Сталину. Это очень нас порадовало!
– Давайте!
– А расскажите мне, как там, в будущем? – он лукаво улыбнулся и подмигнул.
– Там, Лаврентий Павлович, трудная, но все же красивая, сытая жизнь. Москва стала огромным мегаполисом. Великий имперский город!
Его посетила кривая усмешка, то ли потому, что убеждения не позволяли сравнивать Москву с имперской столицей, то ли потому, что он-то уж точно знал, что именно ее они непременно и построят, дай срок.
Я специально, зная о его так и не реализованной мечте стать архитектором, увел его в темы строительства Москвы, метро, проспектов, небоскребов, кольцевых дорог, хорд, автомобильных пробок. Он слушал внимательно, не забывая с аппетитом закусывать. Иногда кивал в знак понимания, а иногда восторженно восклицал: «Вах!» Через 10 минут мы уже просто болтали. Он оказался хорошим собеседником, весьма эрудированным и любопытным, остроумным, без всякого снобизма. Через некоторое время он мельком посмотрел на часы.
– Так зачем вы меня звали?
– Я хотел предложить вам одну идею. Касается она моего телефона. Он звонил, а значит, кто-то оттуда каким-то образом смог? Я не знаю, как это может быть, но уверен: если это случилось один раз, то может повториться. Я подумал, что вряд ли вы отдадите его мне, значит, телефон должен быть постоянно с человеком, уполномоченным принимать решения и говорить. Поскольку это очень важно и сверхсекретно, я подумал о вас. Там ничего сложного нет, я вам все покажу.
Он думал несколько секунд и ответил:
– Хорошо, давайте.
Принесли смартфон, я за 10 минут объяснил ему все важные функции. Он схватывал все налету. Потом взял телефон, отошел в сторону, потренировался несколько минут, хмыкнул и утвердительно кивнул.
– Интересно, и когда же мы будем выпускать такие штучки?
Я замялся.
– Дело в том, что в производственных цепочках задействованы более тысячи разных компаний со всего мира. Это очень сложно…
– Да, но что производит для этой мелочи Советский Союз?
– Немногое, например сапфировое стекло для дисплеев, ну, экранов. Почти 25%.
Видя его разочарованную кривую усмешку, я кое-что вспомнил и быстро добавил:
– Вы могли бы помочь с этим.
Он вскинул на меня взгляд.
– Найдите мальчишку – Алферова. Жорес. Ему сейчас 14. Он гений. Людей такого масштаба в поколении рождаются всего пять-шесть человек на весь мир. После института он будет немного на перепутье, и нужно будет его направить в науку, как раз в это время начнется эпоха первых транзисторов, полупроводников и многого более сложного, что есть в этой штуке, – я указал на смартфон.
– Может быть, еще есть кто-то, о ком стоит позаботиться?
– Есть такие, но, уверяю вас, они уже в поле зрения достойных коллег.
«Почему я не спрашиваю его о своей судьбе? – думал Берия. – Что, страшно? А он ведь наверняка знает! Ладно, время еще есть».
Он стоял и смотрел на меня выжидающе. Я поднял свои руки на уровне груди ладонями к нему. Он усмехнулся, качнул головой и, пожав руку, вышел.
Этот жизнерадостный, энергичный и талантливый человек не знал, что ждет его очень скоро. Версий его смерти много, но, скорее всего, правдивой может быть версия его сына – Серго. Через три месяца после смерти Сталина Хрущев отдаст команду генералам уничтожить Берию. В Москву войдут Кантемировская и Таманская дивизии, перекроют техникой центр города, к дому Берии подъедут бронетранспортеры и из пулемета, через окно, расстреляют его в упор. В остальных версиях про его арест, суд, расстрел – много вопиющих несостыковок. Эту казнь из страха скроют от народа и только через полгода объявят, что приговоренный судом враг народа и сексуальный маньяк Берия расстрелян. Спросите сегодня на улице про Берию любого, и девять из десяти вам скажут про репрессии, кровь и горе миллионов, в которых повинен Берия.
Не думаю, что Берия знал лично эти миллионы. А вот сослуживцы, соседи, сотрудники органов знали друг друга, иначе как объяснить миллионы их доносов с выдуманными подробностями? Еще скажите, что квартирный вопрос их испортил… В то же время сразу после «ежовщины» при Берии 25% рядового состава НКВД и 40% руководящего были уволены из органов или тоже репрессированы за превышение власти и липовые обвинения.
Уже через две недели после своего назначения вместо Ежова Берия начал массово выпускать из застенков НКВД и лагерей простых людей, инженеров и генералов. Перед войной были освобождены выдающиеся военачальники – К. К. Рокоссовский, А. В. Горбатов, потом К. А. Мерецков и многие другие. Их роль в Великой Победе всем известна. За короткое время выпустили около 800 тысяч человек.
На весну 1953 года в ГУЛАГе по 58-й статье находились почти 470 тысяч человек, и Берия предложил выпустить 250 тысяч из них. Нет, не рецидивистов и не реальных предателей – власовцев и бандеровцев, а тех, у кого срок был до пятерки, а также женщин и стариков. Холодное лето…
Обнаруженный якобы при обыске кабинета Берии список его «любовных побед» оказался, похоже, списком Власика.
Сталин во время войны и до своей смерти руководил лично внешней политикой и армией. А всей экономикой руководил Берия. И как вам успехи этой экономики?
Наши либералы помнят всё и, конечно, помнят, что Берия еще в 1953 году предлагал объединить две Германии. Не дали! А потом, спустя несколько десятилетий, объединили-таки!