История русского народа

Но это было знаком всеобщего восстания. Князь черниговский тотчас сорвал с себя личину дружбы к Ярополку. Он призвал половцев и вступил врагом в Переяславскую область. В то же время Изяслав, изгнанный из Турова, находился у бывшего врага своего, князя минского. Новгород взволновался. Вече призвало к себе Изяслава, требовало войны с Георгием. Напрасно Всеволод спорил, не соглашался идти на своего дядю. Объявляя себя защитником Изяслава, гонимого князя, брата князю новгородскому, вече грозно требовало похода. Всеволод думал утаить волнение притворным покорством, выступил с войском, взял с собою Изяслава, отпустил его с дороги к черниговскому князю и возвратился в Новгород. Такое притворство оскорбило новгородцев. Тщетно приехал из Киева митрополит Михаил, уговаривал, заклинал, даже пророчил новгородцам неудачу похода. Новгородцы задержали иерарха, чтобы он был свидетелем их удачи; посадник Данков послан был с Всеволодом и с сильною дружиной к Суздалю. Жестокая зима не останавливала новгородцев. Декабря 31 выступило войско, а 26 января на Ждановой горе была жестокая битва с суздальскими дружинами. Неизвестно, кто предводил суздальцев; но несогласное новгородское воинство было разбито; посланник Данков лег на месте, Всеволод бежал, и – осмелился предстать перед раздраженным вече.

Между тем близ Киева уже мирились. Князь черниговский, довольный первым опытом своей силы и своего ума, хотел сделаться посредником. В Киев прибыл тогда митрополит Киевский, с честью отпущенный новгородцами после неудачного их похода к Суздалю. Всеволод находился уже в тюрьме: его самого, супругу, тещу, детей заключили в доме епископа и окружили крепкою стражей; вече хотело судить князя и в то же время быть примирителем князей киевского и черниговского. Посадник Мирослав и епископ Нифонт явились из Новгорода в Киев: так мгновенно упала власть Ярополка, сделался важен князь черниговский и возгордился Новгород! Заключили мир. Положено: Вячеславу наследовать престол. Переяславль, яблоко раздора, не отдали ни ему, ни Георгию: Андрей владимирский возведен был на Переяславское княжество, а Изяслав, покровительствуемый и Новгородом и черниговским князем, получил бывший удел Андрея, Владимир-Волынский. Георгию отдали обратно Суздаль и Ростов; он разрушил свой договор с Ярополком и в награду себе выпросил только городок Остерский близ Киева.

Черниговский князь не получил ничего. Потомки Мономаха забыли на время о своей вражде, когда увидели торжество Олеговых детей, и посредник остался без участия в дележе. На следующий год черниговский князь снова вступил в Переяславскую и Киевскую области. Против него пошли Ярополк, Георгий, Андрей и в битве, когда избранная дружина их уже не гнала черниговцев, поссорились между собой, бежали, спорили в Киеве. Князь черниговский между тем разбил их войска, сжег Халеп, забрал Триполь, Василев, Белгород. Ярополк хотел мира; братья его не соглашались; черниговский князь требовал Переяславля, но удовольствовался Курском и частью Переяславской области, видя, что и за то Ярополк должен хулу и укор принять от братьев своих и от всех. Он ожидал большего от времени и предвидел успехи будущего в собраниях Новгорода.

Ярополк Владимирович. Рисунок В. П. Верещагина. 1891 г.

Там, несмотря на приверженцев Мономахова рода, раздор, волнения и споры, преодолела партия Олеговичей. Псковитяне, ладожане и новгородцы судили Всеволода на народном вече, обвинили его в беспечности, легкомыслии, неудаче суздальского похода, оставили в залог сына его и изгнали Всеволода из Новгорода, когда Святослав, сын Олега, брат черниговского князя, приехал в Новгород, избранный вечем. Но сообщники Всеволода еще противились; посадника Якуна убили в ссоре; даже Святослав был поражен стрелою. За то новгородцы партии Олеговичей сбросили с моста знаменитого приверженца Всеволодова, Георгия Жирославича. Тут началось разногласие между Новгородом и Псковом. В Псков бежали сообщники Всеволодовы. Новый посадник новгородский, Константин Дашков, торжественно заступился за Всеволода и, гонимый противниками, ушел со многими сообщниками ко Всеволоду.

Изгнанник сей жил тогда в Вышгороде. Он не смел явиться к своим новгородским приверженцам, хотя после побега другого посадника, Федора Дашкова, новый посадник, Константин Нежатин, держал открыто его сторону. Народ бросился к дому Нежатина, когда услышал, что он призывает в Новгород Всеволода; Нежатин бежал в Псков, куда немедленно отправился Всеволод. Новгородцы разграбили дом Нежатина и других Всеволодовых приверженцев судили, казнили многих, взяли с других 1500 гривен пени и стали готовиться в поход на псковитян, которые объявили свой Псков отделенным от Новгорода и вольным городом, а Всеволода князем псковским.

Почти в то же время началась новая война близ Киева, обещавшая успехи Олеговичам. Князь черниговский хотел решительно отнять Переяславль. Мономаховичи видели, что честолюбие Всеволода увеличивалось с увеличением его силы. Ненависть ко Всеволоду задушила вражду между ними. Андрей робко бежал из Переяславля, когда Всеволод с половцами грабил берега Сулы. Тогда Ярополк оказал твердость необыкновенную; поспешно собрал войска всех князей и пошел прямо на Чернигов. Всеволод, не ожидавший такой быстроты, уже хотел бежать к половцам и нанимать войско, но черниговцы уговорили его мириться. Ярополк был рад миру.

Неудача Всеволода казалась тем страшнее для него, что брата его уже не было в Новгороде. Робость Святослава и происки Георгия суздальского вырвали Новгород из рук Олеговичей. Святослав повел новгородские дружины на Псков, и увидел, что псковитяне решились защищаться отчаянно: везде были перекопаны, испорчены дороги, поделаны засеки, и от Дубровны он возвратился в Новгород, даже без начала войны, напомнив своим возвращением неудачный поход новгородцев к Суздалю. Новгородцы негодовали, винили князя в неудаче похода, в дороговизне хлеба, расстройстве дел. Окруженные князем полоцким, другом Всеволода псковского, князьями смоленским, суздальским и псковским, они терпели недостатки во всем. И духовенство восстало на Святослава: он оскорбил его, держа при себе своих священников и вздумав жениться вопреки мнению епископа Нифонта, который находил брак Святослава по каким-то причинам незаконным и не хотел венчать князя. Святослав велел обвенчать себя своему священнику и после того не мог уже примириться ни дарами, ни новым положением о плате, вместо десятин, большой подати епископу. Новгородцы оставили в залог жену Святослава, изгнали его самого и потребовали в Новгород одного из сыновей бывшего своего врага, Георгия суздальского. Георгий с радостью послал им Ростислава, когда Святослав, остановленный смоленским князем на пути в Чернигов, сидел под стражею в Смядынском монастыре.

В это время всех изумило неожиданное событие. Ярополк возвратился из похода к Чернигову, заболел и скончался. Князь черниговский хотя и мирился с ним, но не покидал оружия, и, услышав о смерти Ярополка явился в Киев. Там был уже Вячеслав, и киевляне признали его великим князем, вследствие последних сделанных между князьями постановлений. «Иди из города добром», – велел сказать ему Всеволод. Вячеслав спорил; митрополит уговаривал князей на мир, и Вячеслав уступил силе; он отправился в старый удел свой, Туров. Князя черниговского объявили великим.

Кажется, что никто не ожидал такой перемены после похода Ярополка к Чернигову и изгнания Святополка из Новгорода. Род Олега, после шестядисятилетних бедствий и гонений, вдруг становился первенствующим между русскими князьями. Уже народное поверие забыло о правах его первородства; мощь была на стороне Мономахова рода: дети и внуки Мономаха владели Суздалем, Переяславом, Владимиром и Новгородом. Род Олегов составляли, кроме Всеволода, братьев его Святослава и Игоря (Глеб скончался в 1138 г.), дети брата Олегова Давида Изяслав и Владимир и князья рязанские. Мы видели Святослава в действиях его князем честным и добрым – это доказал он и впоследствии, – но с тем вместе не имевшим отличных способностей, ни душевных, ни телесных. Игорь, больной ногами, еще менее брата своего мог представить опору Всеволоду. Против него были: Георгий суздальский, Изяслав владимирский, Ростислав смоленский. Но Всеволод надеялся, что ум добудет силу, а сила укрепит прочность престола киевского, ему самому и роду его. Он сам, действительно, умел удержаться от смерти своей на Великом княжестве, но ознаменовал свое восьмилетнее княжение беспрерывной меною удач и неудач, всегдашним признаком ума хитрого, но нерешительного, и души, неозначенной великими качествами. Кажется, что вообще он слишком перехитрил: не угодил никому, ни врагам, ни друзьям, и кровавою гибелью брата заплатил за излишнее и безрассудное честолюбие.

Всеволод прежде всего хотел испытать решительность и силу. Игорь и Святослав надеялись обладать Черниговом. Всеволод не дал ничего Игорю, отдал Чернигов Изяславу и Владимиру, а Святослава удовольствовал Курском. Важная ошибка, поссорившая Всеволода с братьями! Но он указал им на княжества Мономаховых потомков, как на области, которые они должны завоевать для себя. Всеволод желал прежде всего низложить Изяслава владимирского, бывшего своего друга, и Андрея, который не хотел обменять Святославу Переяславля на Курск. «Лучше смерть в своей отчине и дедине, – отвечал Андрей, – нежели Курское княжество, где не был князем отец мой. Если ты не сыт властию, хочешь моей волости – убей меня: тебе будет волость, а мне смерть, и это не диво в нашем роде! Святополк убил же из волости Бориса и Глеба; только вспомни, долго ли он жил после того сам». Всеволод не слушал слов Андрея, и велел идти Святославу на Переяславль, отправив другие дружины к Владимиру. Там должен был помогать им и, может быть, предводительствовать ими Владимирко галицкий.

Примирение Ярополка со Всеволодом

Имя княжества Галицкого явилось незадолго перед тем. Мы видели Владимирка в ссоре за наследие Перемышльское. Принужденный удовольствоваться Звенигородом, Владимирко перенес свое местопребывание в Галич, и воевал с Польшей и Венгрией, объявив себя сначала защитником Бориса, сына Коломана и Евфимии, дочери Мономаховой. Жизнь Бориса достойна романа, но не истории. Владимирко вскоре оставил своего ничтожного союзника, помирился с врагом его, воевал с ним Польшу, хотел богатства, власти, мало дорожил верностью слов и обещаний, и умел сделаться сильным и могущественным. Он не вмешивался в раздоры русских князей, но ждал случаев и готов был помогать, если видел пользу собственную. Так он ходил к Чернигову с Ярополком на Всеволода, а теперь согласился помогать Всеволоду в низвержении Изяслава с Владимирского княжества. Дружины киевские не дошли до Владимира: испуганные, они возвратились с пути. Такая же неудача постигла Святослава – славного только неудачами: он был разбит Андреем. В негодовании, Всеволод спешил заключить мир с переяславским князем, подтвердил мир и с половцами, которые прислали к нему послов. Он помирился также с Изяславом Владимирским и с Вячеславом, которого в Туровском уделе беспокоили отправленные Всеволодом дружины. Всеволод решился обласкать Вячеслава, Андрея и Изяслава, предложил им не только мир, но и дружбу, не стал тревожить Полоцка и женил сына своего, Святослава, на дочери Василька полоцкого, друга Мономаховичей. Всеволод думал обмануть всех сих князей, усилить Киев и управиться с другими врагами: сии враги были – Владимирко галицкий, новгородцы и Георгий суздальский.

Владимирко оскорбил Всеволода поступком своим, доказав, что он не боится и не уважает киевского князя. Когда дружины киевские двинулись в поход, Владимирко вступил также во Владимирскую область, но не враждовал с Изяславом и, слыша о бегстве киевлян, предложил Изяславу мир и дружбу. Смерть брата Ростислава и племянников: Иоанна и Георгия, детей знаменитого слепца Василька, сделала Владимирка обладателем Теребовля. Иоанн, сын Ростислава, названный Берладником, был лишен наследства дядею и оставался без удела в Звенигороде. Такое своевольство Владимирка и фила его были опасны Всеволоду.

Но он еще терпел князя галицкого, устремив враждебное внимание на Долгорукого. Сей князь, нелюбимый своими родными, видел опасность, какую готовила ему и всем Мономаховичам хитрость Всеволода. Крепкий в своем отдаленном княжестве, обладая и Новгородом, он думал, что может отважиться на борьбу с Киевом. Приехав в Смоленск, Георгий требовал помощи новгородцев и оскорбил их гордость. Требование казалось им приказом: восстал вольный город, и без того страшившийся мщения Всеволода. Ростислав, сын Георгия, не дожидаясь тюрьмы, бежал, и Долгорукий отмстил Новгороду сожжением Торжка.

Партия Святослава курского была еще сильна в Новгороде. Думая, что, приняв брата, примирятся с великим князем, новгородцы снова звали к себе Святослава. Но Всеволод не брата, а сына своего назначил в Новгород, особенно же поссорясь со Святославом после переяславской неудачи. Святослав приехал в Новгород и застал его раздираемый волнениями: там были приверженцы Суздаля, Пскова, Киева и Святославовы друзья; вече было шумно. Святослав думал угодить брату и утвердить себя в Новгороде строгостью. Посадник Якун был с ними заодно. Знаменитый Константин Дашков и другие новгородцы, скованные, были отправлены в Киев. Святослав требовал похода и хотел идти на Суздаль. Новгородцы не стерпели дел Святослава. Слыша о замышлении веча, Святослав решился добровольно отдать Новгород киевскому князю. «Не хочу быть у них, – велел он сказать Всеволоду, – тягота в людях сих; кого тебе любо, того и пошли». Но вече уже определило тюрьму Святославу; дома друзей его грабили; тысячский, кум его, успел уведомить Святослава об опасности, и Святослав бежал из Новгорода в Полоцк, а потом в Смоленск; за ним бежал и посадник Якун, но на берегах Полисти Якуна догнали, били, бросили в воду; он выплыл из реки и был сослан в Чудскую сторону. Оттуда Якун ушел и скрылся у Георгия в Суздале. Долгорукий ласково принимал всех беглецов из Новгорода, и они стремились к нему толпами. На время пересилила других партия киевская. Слыша, что Всеволод не решается отправить сына своего, новгородцы послали к нему послов и епископа Нифонта. С честью встретив посланных, Всеволод отправил с ними своего сына. К изумлению послов, гонцы киевские догнали их на дороге: им велено от Всеволода возвратиться в Киев, как пленникам. Уже вече переменило свое намерение: страшась признать власть Олеговичей, Новгород требовал князя из рода Мономахова. Они отказывались от Долгорукого, но хотели Святополка или Владимира, детей Мстислава.

Святополк был тогда в Пскове, куда удалился с братом своим Всеволодом. Всеволод скончался в 1138 г., любимый псковитянами и признанный за святого: меч его доныне, как святыня, хранится в Пскове над его мощами. Но киевский князь не хотел ничего слышать. Боясь, что Святополк или Владимир, могут и без его воли явиться в Новгороде, боясь в то же время и раздражать новгородцев, он призвал обоих Мстиславичей дал им удел в Бресте и объявил Новгород отделенным от всех. «Пусть сидит он в своей силе, – сказал Всеволод князьям, – и ищет где хочет князя». Новгородцев хватали повсюду, садили в темницы, пресекли с ними сообщение, Новгород был шесть месяцев управляем посадником Судилой. Напрасно новгородцы извещали великого князя, что они требуют Мономаховича от руки его, как владыки русского. Оскорбленные упрямством Всеволода, они обратились наконец к Георгию суздальскому и просили отпустить к ним по-прежнему Ростислава. Георгий согласился. Всеволод не скрывал своей досады и занял его Остерский Городок. Суздаль и Новгород, Киев и Чернигов – северная сторона Руси и южная, готовились на брань. Смерть Андрея Переяславского была причиною новых событий.

Дружба великого князя с братьями до сих пор казалась весьма холодною. Не понимая замыслов Всеволода, братья его негодовали: почему дружит он с Мономаховичами, а им не дает уделов. Андрей скончался в Переяславле; двое сыновей его не могли унаследовать удела: и Олеговичи, и Мономаховичи дорожили Переяславлем, облитым кровью. Братья Всеволода надеялись, что им теперь достанется сей важный удел, который еще так недавно хотел Всеволод завоевать для них оружием. Но Всеволод поучительно послал звать на Переяславский удел Вячеслава туровского. Вячеслав с радостью отдал ему Туров и приехал в Переяславль. Тогда безрассудные братья Всеволода сделались открытыми врагами великого князя. Они соединились с черниговским князем и напали на Переяславскую область, грабили, жгли селения и хлеб. Вячеслав ждал помощи и не сражался. Явились и защитники и примиритель, ибо Всеволод еще надеялся вразумить своих братьев: инок Святоша послан был уговаривать двоюродных братьев, когда в то же время Изяслав Владимирский и Ростислав побеждали их воинства и брали черниговские города. Наконец Святослав и Игорь смирились. Всеволод придал к их уделам города: Юрьев, Рогачев, Черториск и Клецк, дал и Давидовичам Брест и Дрогичин. Киев примирился с Черниговом и вскоре усилен был еще более. Вячеслав, без всякого спора, согласился обменять Переяславль на прежний Туровский удел и отдал его Изяславу владимирскому. Уверенный сим поступком, что Всеволод истинно хочет ему добра и его готовит в наследники киевского княжества, Изяслав передал Владимир сыну Всеволодову, Святославу, бывшему в Турове. Всеволод еще более утвердил Изяслава в его мнении, согласясь на убеждение супруги своей, и позволив Святополку Мстиславичу ехать в Новгород по желанию новгородцев. Это решение Всеволода мгновенно разрушило власть Георгия в Новгороде: Ростислав даже не успел и убежать; его посадили под стражу; Святополк Мстиславич имел удовольствие выпустить из тюрьмы своего предшественника, сына знаменитого суздальского князя.

Благодарный Изяслав не хотел видеть вражды между Георгием и Всеволодом. Он сам отправился в Суздаль; но мог ли он уговорить Георгия к миру, когда Всеволод был великим князем, а Изяслав надеялся быть его преемником? С неудовольствием расстался с дядей Изяслав, посетил брата Ростислава в Смоленске, пировал на свадьбе Святополка в Новгороде и просватал в Полоцк дочь свою за князя Рогволода.

Георгий ждал войны, слыша, что на свадьбе Рогволода в одно время пируют и готовятся на брань великий князь, Мономаховичи и Олеговичи. Они в самом деле разошлись до того, чтобы сесть на коней, но до Георгия еще никак не доходила очередь. Владимирко галицкий за годы до сего времени казался другом Всеволода, ходил на помощь польскому королю, зятю Всеволодову, но тогда решительно объявил себя врагом открытым, прислал в Киев крестные грамоты и хотел изгнать сына Всеволодова из Владимира.

Ополчение князя киевского и его союзников было многочисленно и казалось грозным. Владимирко хотел сражаться, призвав на помощь венгров, но, поставленный в затруднительное положение воинскими хитростями Всеволода, тайно искал мира. Всеволод был болен и хотел поспешить в Киев. Он открыл брату своему Игорю, что его назначает преемником своим. Многоглаголивый Владимирко уже проникал сию тайну, ссылался с Игорем, обещал ему помощь, и Игорь уговаривал Всеволода. «Ты не хочешь мне добра! – сказал он Всеволоду, – отдаешь мне Киев, а где друзья мои? Дай мне иметь другом хоть одного». Несчастный князь как будто предрекал судьбу свою! В тот же день Владимирко приехал ко Всеволоду, помирился, заплатил ему 1200 гривен серебра и расстался как друг. Всеволод раздал деньги воинству и спешил в Киев.

Он чувствовал совершенное изнеможение и должен был окончательно устроить наследство. Еще далеко не совершились его предначертания, но – медлить было нельзя. Всеволод созвал Олеговичей, детей своих, Изяслава Мстиславича; объявил, что избирает Игоря наследником Великого княжества, и требовал присяги в верности его воле. Изяслав оскорбился, колебался, но должен был согласиться, и, когда после того Всеволод предложил всем идти на помощь польскому королю, Изяслав сказался больным и уехал в свой Переяславль. Игорь взял на себя весь труд похода и легко успел, ибо братья Владислава требовали посредничества и согласились на уступки.

Новые причины вражды уже оказались между Всеволодом и Владимирком. Всеволод как будто поспешал укоротить сего опасного неприятеля, предвидя, что Игорю трудно будет устоять против всех неприятелей своих, даже и в таком случае, когда сильный Владимирко не будет в их числе. Владимирко жаловался, что Всеволод принимает врагов его: он разумел Берладника. Мы видели уже, что сей сын Ростислава – впоследствии достопамятный своими бедствиями – был лишен наследства Владимирком. Живя в Звенигороде, Берладник воспользовался долговременным отсутствием дяди на охоту, склонил галичан избрать себя князем и объявил себя властелином Галича. Предприятие безрассудное! Кажется, что Владимирко столь же мало думал о благе подданных, как и о соблюдении договоров с другими, если не видел в том собственной корысти. Иначе нельзя изъяснить решительности галичан. Владимирко быстро явился с дружинами и осадил Галич как неприятельский город; жители крепко защищались; Берладник три дня дрался мужественно, но, сделав вылазку ночью, был отрезан, разбит, едва пробился сквозь ряды воинов и ускакал в Киев, где Всеволод принял его ласково. Владимирко свирепствовал в Галиче, немедленно предавшемся его воле, требовал Берладника, грозил войной Киеву и занимал города владимирские. Всеволод призвал снова Олеговичей, Вячеслава, Ростислава смоленского, князей черниговских и сам повел их в Галичскую область, несмотря на слабость здоровья, грязь весеннюю и распутицу. Осадили Звенигород; жители дрались отчаянно, тем более что Владимирков воевода, Иван Халдеевич, ужаснул их строгостью: узнав, что звенигородцы собрались на вече и думают о сдаче города, он захватил трех главных зачинщиков и сбросил обезображенные трупы их с городской стены. Союзники зажгли город, но жители, крича «Господи помилуй!», тушили огонь и не сдавались. Меж тем болезнь Всеволода усиливалась. Он велел войскам отступить и идти обратно в Киев, положив выступить снова в день, Бориса и Глеба. Но смерть уже тяготела над ним! Всеволод велел вести себя в Вышгород, к мощам Бориса и Глеба, слабел со дня на день, и спешил устроить дела государственные, забыв о Владимирке, который торжествовал, явился с войском на пределах Киевской области и взял Прилуку. Всеволод призвал братьев и киевских бояр, снова требовал от них присяги в верности Игорю, послал к черниговским князьям и к Изяславу Мстиславичу знаменитых послов, также для подтверждения присяги. Все снова клялись признать Игоря великим князем; киевляне и вышегородцы целовали крест. Всеволод скончался.

Только присяга поддерживала власть Игоря: все были против него, и князья русские давно отвыкли держать данное слово! Едва предано было земле тело Всеволода, дела приняли совершенно другой вид. Посланный от Игоря в Переяслав не возвращался: Изяслав захватил его и собирал войско. Игорь звал к себе племянника, Святослава владимирского, брата Святослава и Давидовичей. Надобно было сражаться: приехали только два Святослава, племянник и брат Игоря; Давидовичи требовали прежде договоров об уделах. Игорь обещал им все, но в то же время, когда епископ Черниговский проклинал двенадцатью господскими праздниками того, кто изменит, черниговские князья уже изменили; в Киеве также гнездилась измена: тысяцкий Улеб и первый боярин киевский, Иван Войтишич, ссылались с Изяславом и звали его в Киев, а граждане собрали вече и требовали Игоря на договор. Святослав явился вместо брата, и киевляне вынудили обещание, что князь сменит нелюбимого народом тиуна Ратшу, изберет судей достойных и будет сам надзирать за правосудием. Святослав обещал, целовал крест, а народ бросился грабить дом ненавистного тиуна. Спешили утишить волнение; черниговские князья не являлись; должно было выступить против Изяслава, который шел прямо на Киев. Отовсюду являлись к нему послы и войско. Игорь выступил навстречу; два неприятеля сошлись, и – измена открылась немедленно. Улеб и Войтишич бросили киевские знамена и перебежали к Изяславу; берендеи начали грабить Игорев обоз. Игорь и Святослав хотели сражаться, но личная храбрость была бесполезна: их обошли, смяли, разбили; все побежало. Из Киева шли торжественно навстречу Изяславу духовенство и народ; дома, села бояр и друзей Игоревых грабили, опустошали, брали сокровища, спрятанные ими, даже в монастырях. Святослав ускакал с поля битвы за Днепр и скрылся в Новгороде-Северском. Искали Игоря, нашли его, завязшего в болоте, и отправили в монастырь Переяславский. Племянник его, Святослав владимирский, убежал в киевский монастырь св. Ирины. Изяслав принял его милостиво, но ничего не говорил об его уделе и задержал самого князя в Киеве. Все княжение Игоря продолжалось шесть недель; с ним утратил Великое княжество род Олега, утратило и важность свою звание великого князя.

Глава 4. Решительное падение старшего рода (Олеговичей)

В одной битве пала власть государя, которому присяга покоряла других; после одной битвы сей государь обменял княжеский чертог на тюрьму в монастырской обители, и новый властитель воссел на престоле, не имея никаких законных прав, испровергнув царствующий род, среди опасностей и врагов, грозивших ему отовсюду в будущем. Не можем не почесть сего властителя человеком выше других современников, по уму и характеру. Внук Мономаха действительно был таков, хотя не напоминал собою ни Олега и Святослава, ни Ольги и знаменитого своего деда.

Обстоятельства совершенно изменились после Ярослава, и в течение ста лет, минувших со времени его кончины, после девяти великих князей из трех враждебных поколений, показавших собою – к стыду человечества – столь не редкий пример братьев-врагов, система уделов совершенно потеряла свой первобытный характер. Части федеративного государства, учрежденного Ярославом, совершенно распадались, и хотя еще средоточие их, Великое княжество, привлекало к себе и соединяло сии разрозненные части, но они, видимо, начинали жить своим отдельным бытием.

Усиление дома Мономахов было первой причиной распадения частей: потеряно было равновесие, и слабые, увлекаемые сильнейшими, отчаянною борьбой ослабили могущество частей сильнейших. В сей борьбе совершенно отпал Новгород, связь Севера и чудских народов: он не был уже подпорою великого княжества, и только личные выгоды граждан решали их участие в делах. Таким образом, сила Новгорода могла поддерживать первую удачу каждого предприимчивого князя. Мономаховичи были причиной и того, что устав наследия разрушился, и таким образом понятие о законности по старшинству уничтожилось в мнении народном: здесьы только сила или удача решали участь великого княжества. Наконец, сила Мономахов разделилась, и каждая часть владения Мономаховичей приобрела свое независимое бытие. Это было причиной усиления других частей, не Мономаховичами управляемых: княжества Галицкого, княжества Черниговского, почти уничтоженного умом и деятельностью Мономаха. Битвы за Переяславль доказывают, что современники многого ожидали решительно от одной удачи: Переяславль казался им сторожевым местом, с которого можно было наблюдать Киев, и пользоваться каждым удобством для завладения великим княжеством.

В таких обстоятельствах воссел на Великое княжество Всеволод Олегович. Он мог всего ожидать от времени и своего хитрого ума; безрассудство братьев и краткость его княжения не дали ему ничего исполнить. Если бы, укрепив уже Киев Владимиром, он успел укротить ближайшего неприятеля, Владимирка, и управился с Георгием, то Новгород сам собою подпал бы его владычеству, Изяслав, которого он принужден был ласкать, невольно уступил бы силе. При дверях гроба, призывая к обету священному, Всеволод готовил только гибель брату, неспособному и больному. Такою неуступчивостью обстоятельствам и отвержением Изяслава он разрушил еще более связь частей.

Род Олега упал решительно; вещественное значение княжества Киевского уничтожилось почти совершенно.

На сей скале, подрываемой отовсюду, воссел Изяслав – испытанный в бедствиях, знавший по опыту характеры всех русских князей, бывший попеременно действующим лицом в областях Курской, Полоцкой, Новгородской, Владимирской и Переяславской. Все вокруг него было без союза, без дружбы, без веры в обещания, без любви к своим государям.

Олеговы потомки могли искать Киева, как наследники Всеволода, сильные Черниговом, Владимиром, и дружбою Владимирка. Георгий Долгорукий, сильный по Суздалю, давний враг и братьям своим и Олеговичам, требовал Киева, как дядя, имевший на него права по уставу отцов более Изя слава, казавшегося похитителем в глазах многих; наконец, князь галицкий, ждавший добычи, как враг трупа, смелый, могущий – вот люди, которых надобно было победить Изяславу.

Изяслав поступил как политик опытный и воин мужественный. Он знал, что Олеговы потомки состоят из четверых раздельных партий: двух сынов Давида (Изяслава и Владимира); сына Всеволодова, Святослава владимирского; Святослава Олеговича и князей рязанских; знал, что Давидовичи, жадные до власти, не решатся приступить к сомнительной борьбе за дядей, когда один из них беспомощный бежал с поля битвы, другой был уже в тюрьме. Умев обольстить их, когда Игорь и Святослав владели еще Киевом, тем легче уговорил он их к дружбе и общему восстанию на своих родичей. Он решился прежде всего преследовать Святослава Олеговича, хотел отнять у него все надежды и посему предложил Игорю вечную тюрьму или схиму. Больной и слабый Игорь ответствовал: «Давно, еще бывши в счастии, хотел я Богу посвятить душу мою: теперь ничего другого более не желаю». Перенесенный почти замертво в келью из тюрьмы, он был пострижен, принял схиму и – ожил. Святослав уговаривал племянников восстать на Изяслава, когда послы их и Изяславовы известили его об участии Игоря, потребовали придачи Новгорода-Северского к Чернигову, и клятвы что он откажется от Игоря. Святослав заплакал. «Нет! – отвечал он – не откажусь от брата; возьмите у меня все, но его отдайте мне», – скрылся из Чернигова и упрекал племянников в нарушении обещаний. Его обрекли мщению. Святослав, сын Всеволода, жил в то время в Киеве у Изяслава, как друг. Изяслав не отпускал его от себя, но и не отнимал у него Владимира. Увидели неожиданное событие. Вячеслав, дотоле спокойный, уступчивый, раздумал наконец, что Изяслав нарушил права его, завладев Киевом. Из Туровского своего удела начал распоряжаться как великий князь, раздавал уделы другим и требовал себе Киева. Никто не слушал его. Ростислав смоленский, по приказанию Изяславову, выгнал его из самого Турова. Ярослав Изяславич получил сей удел; Вячеславу велели выбирать Дорогобуж или Пересонницу. Посадников его изгнали отовсюду, и Ростислав принудил Владимира, сына Андреева, присланного Вячеславом княжить во Владимире, оставить сей город. С ним был сын Всеволода, как законный владимирский владетель. Вячеслав усмирился и не смел противиться.

Игорь в войне с Изяславом взят в плен в болоте, где увяз его конь

Между тем Изяслав думал о Владимирке, Святославе Олеговиче и Георгии. Он укрепил союз с венграми и, заняв ими Владимирка, хотел между тем решительно истребить Святослава и предупредить Георгия, всегда нерешительного, когда надобно было приступить к делу. Быстрота была всего важнее в таких обстоятельствах. Новгородцы выступили в поход к Суздалю, но распутица остановила их; они возвратились с дороги. Тем деятельнее действовали на юге русских областей. Князь рязанский вступил в самые суздальские области, жег и грабил их предварительно.

Участь Святослава, великодушно всем жертвовавшего за брата, возбуждала, однако ж, участие многих. Так, Берладник убежал к нему из Киева; сын князя рязанского прибыл также к Святославу, вопреки воле отца своего; явился и сын Георгия, Иоанн: он, и юный князь рязанский были верными товарищами бедствий Святославовых и сражались рядом с ним. Благодарный Святослав отдал Курск Иоанну и имел несчастие пережить доброго юношу; как отец сидел он подле смертного одра его и горестно оплакивал смерть его, будто смерть родного сына. Князья черниговские не уважали несчастий Святослава. Они вступили в Северную область, осадили Новгород-Северский, сожгли и разграбили село, принадлежавшее Игорю. «Довольны ли вы, бесчеловечные родственники? – говорил им духовник Святослава, от него присланный. Вы разорили область мою, сожгли хлеб, взяли имение и стада, или хотите еще смерти моей?» «Пусть отступится от Игоря», – отвечали князья черниговские. «Пока душа в теле, не отступлюсь от единокровного!» – отвечал Святослав, и беспрестанно посылал к Георгию, молил спешить взять Киев, властвовать в нем и только спасти несчастного брата его. «Бог помогает защитнику утесненных!» – прибавлял Святослав. Георгий медлил, наконец выступил и опять воротился, услышав, что рязанский князь зорит Суздальскую область. Бессильный Святослав беззаступно смотрел, как Изяслав и князья черниговские осадили, взяли и разграбили Путивль, снова шли к Новгороду-Северскому и искали его смерти. Он укрылся в Карачевскую область; за ним гнались, даже положили цену за его голову. В отчаянии бросился он наконец на Изяслава черниговского, преграждавшего ему путь с малою дружиною, разбил его войско и скрылся в Бятичской области, оставленный всеми, кроме рязанского княжича и немного верных бояр. Берладник уехал от него в Смоленск, взяв, сколько мог, золота за службу. Между тем Святослав опустошал Смоленскую область. Сын Георгия, Андрей, столь славный впоследствии, быстро изгнал рязанского князя из Суздальской области, преследовал его, и даже овладел Рязанью. Сам Георгий напал на области новгородские и звал к себе Святослава. Князья съехались в Москве: здесь в первый раз упоминается имя Москвы. Георгий утешал горестного Святослава, угощал, одарил его и сопутников, обещал помощь. Они расстались. Георгий возвратился в Суздаль – думать и медлить, по своему обыкновению. Святослав спешил действовать, ободренный участием суздальского князя и небольшими своими успехами. К нему пришли половцы и бродники, вероятно толпы бродяг, составленные из половцев и русских, не имевшие никакого постоянного жилища и занятия. С ними начал воевать Святослав Черниговскую и Рязанскую области и был изумлен внезапным доброхотством князей черниговских: они прислали к нему просить мира.

Кажется, что поступок их был следствием неосторожной поспешности Изяслава. Когда черниговские князья, опустошив вместе с ним области Святославовы, ждали наград, великий князь дал им только сии области, из них удержал еще себе Курск, бывший некогда первобытным его уделом, и отдал его своему сыну, Мстиславу. В то же время обменял он удел Всеволодова сына на пять городов: Бужск, Межибож, Котельницу и два других и объявил другого сына своего, Ярослава, князем владимирским. Такие поступки ясно показали черниговским князьям, к чему поведет их дружба великого князя. Они спешили мириться со Святополком Олеговичем, хотя в то же время звали к себе на помощь великого князя и жаловались ему, что Святослав воюет в их областях. Изяслав занимался тогда в Киеве важным делом. Митрополит Киевский не хотел быть свидетелем раздоров княжеских, оставил Киев и удалился в Царьград. Изяслав хотел показать решительность в деле важном: не посылая в Царьград, созвал русских епископов и предложил им самим поставить митрополита. Мы уже говорили о сем деле, сопротивлении Нифонта, новгородского епископа, заключении его в монастырь и бегстве. Уехав в Новгород, Нифонт ездил оттуда к Георгию суздальскому, где освятил несколько церквей, выпросил свободу всем пленным торжковцам и гостям новгородским. Георгий не согласился только на мир с Новгородом, но чтил Нифонта как духовного пастыря, знаменитого благочестием и не согласившегося на раскол других: лаская сего сильного сановника Церкви, он возбуждал ненависть к Изяславу. Изяслав послал наконец к черниговским князьям сына Всеволодова, обсчитанного в уделе, но все еще дружески жившего в Киеве. Тогда только показал сей князь, что Владимир отняли у него недаром, согласился с Давидовичами и, вместе с ними и Святославом Олеговичем, ждал Изяслава как враг. Дав знать Ростиславу смоленскому, усердному послушнику своему, чтобы он выступал на Георгия, великий князь сам пошел соединиться с войсками черниговских князей; на пути известили его о решительной их измене, то есть о дружеском сношении со Святославом Олеговичем, жертвою, обреченною на гибель: дружба с ним казалась преступлением Изяславу, непримиримо ненавидевшему сына Олегова, как дед его Мономах ненавидел Святославова отца. Послав укорить черниговских князей в клятвопреступничестве, он велел идти Ростиславу смоленскому не в Суздаль, но к Чернигову и поспешно призывал киевлян и новгородцев. «Изяслав требует дружбы нашей, – отвечали черниговские князья, – когда Игорь страдает. Что если бы страдал брат его Ростислав? Пусть будет Игорь свободен, и мы помиримся». Так заговорили изменнники братьев, когда их обделили в добыче; Изяслав громко возопиял о вероломстве, и – вероятно, велел избавить себя от несчастного князя, который и в монастыре все еще тревожил его, возбуждая участие других, по крайней мере служа предлогом для выгод посторонних.

Это можем мы думать, но не утверждать, ибо летописатели наши оправдывают Изяслава и слагают всю вину на народ киевский. Вот как описывают они смерть несчастного Игоря.

В Киеве оставался брат великого князя, Владимир, юноша, будущий бездушник: он получил приказание собрать народ, объявить ему об измене черниговских князей и требовать всеобщего восстания киевлян. Толпы народа сбежались с Софийскому храму; там выступили присланные от Изяслава и объявили, что Давидовичи хотели убить его, сговорясь с Святославом. Это сказал Изяславу Улеб, некогда облагодетельствованный Всеволодом, потом изменивший братьям его близ Киева и посланный в Чернигов для разведывания о делах. «Но Бог и крест честный заступили князя нашего, – продолжали послы, – а теперь идите все к князю: иди кто может, на коне, ладье: не его одного убить, но и вас искоренить хотели Олеговичи». Неистовый крик раздался в народе: «Князь зовет нас, а здесь враг князя и наш враг; убьем его!» Испуганный Владимир хотел удержать бешеную толпу. «Вам этого не приказывал князь!» – говорил он. «Знаем, знаем, и сами хотим убить Игоря: с ним не кончать добром, ни вам, ни нам!» Так кричал народ и, не слушая слов митрополита, увещаний Владимира и тысяцкого, с воплем бежал к монастырю Св. Феодора, где служили тогда обедню, и прежний князь, бедная игрушка счастия, смиренный схимник, стоял пред иконою Богоматери и молился. Владимир поскакал на коне к монастырю, но не мог проехать прямо по мосту, где стеснилось множество бежавших; обскакав в объезд, он встретил Игоря уже в монастырских воротах. «О брат! куда?!» – вскричал Игорь, взглянув на князя. Убийцы нашли Игоря во храме и, забыв святость места, вытащили оттуда с воплем и криком. «Вы целовали мне крест, как вашему князю, и изменили мне, – говорил им Игорь, – но я все забыл, когда сделался монахом; неужели вы забыли клятву свою?» Крик: «Убейте, убейте его!» – был одним и общим ответом. Страшась обагрить кровию монастырь и платье схимника, сорвали с Игоря мантию и рясу. «Наг пришел я в мир и наг изыду из него», – говорил Игорь. Его били, терзали, когда Владимир исторг его, полунагого, из толпы, закрыл своей одеждой, был ударен сам, но при помощи боярина Михаля довел Игоря до дома матери своей, втолкнул в дверь и думал, что уважение к княгине знаменитого Мстислава и матери великого князя удержит народ. Но все было тщетно! Михаль, защищая ворота, едва не был сам убит; с него сорвали даже крест и золотую цепь боярскую, ворота выломали, и Игорь был умерщвлен; за ноги волокли труп его и бросили на Подоле. Смерть несчастного князя мгновенно утишила мятеж. «Он святой, он был обречен служению Бога!» – восклицали киевляне; со слезами провожали тело Игоря, мочили платки в крови его, как крови мученика, отрывали лоскутья от его покрова, говорили, что гром гремел во время его погребения и свеча зажглась сама собой над телом его.

После столь подробного рассказа верить ли искренности печали, с какою Изяслав узнал о смерти Игоря? Он прослезился и сказал: «Если бы я предвидел, то далее услал бы его. Теперь не уйти мне от порицания людского; скажут: Изяслав велел убить! Но клянусь Богом, что я не приказывал и не подущал. Что случилось, так тому и быть! – прибавил Изяслав. – Все мы там будем, и уже Бог нас рассудит!» Он отправился в Киев и не думал искать виновников убийства.

Георгий не явился, но прислал в Южную Русь Глеба, сына своего. Смерть брата воспаляла гнев Святослава; защитники у него были плохие. Курск отдался Глебу; черниговские князья не препятствовали великому князю ходить по их земле, жечь, грабить города. Глеб сносился с великим князем и взял себе от него в удел Городок Остерский. К Изяславу явился и другой сын Георгия: Ростислав, бывший князь новгородский. Глеб, по крайней мере, притворялся и думал овладеть нечаянно Переяславлем, дружася, по-видимому, с Изяславом; но Ростислав прямо приехал к Изяславу и просил себе удел. Он получил города, прежде сего отданные Всеволодову сыну, и Городок Остерский, откуда Глеб спешил уехать. Наконец черниговские князья осмелились выступить на Изяслава, хотели сражаться и искали мира, тщетно посылав еще раз в Суздаль. Ростислав смоленский сделался посредником, и черниговские князья, сказав: «Мир стоит до рати, а рать до мира», – в соборном Черниговском храме поклялись послам Изяслава, белгородскому епископу и печерскому игумену забыть все вражды. Тогда же примирился Святослав, сын Всеволода, и – Святослав Олегович…

Так кончилась вражда Олегова потомства против Изяслава. Умев ослабить их раздорами, потом устрашить могуществом, отвлекши союзников, разделив силы врагов, употребив силу, может быть и злодейство, по крайней мере, все ухищрения ума ловкого, Изяслав торжествовал повсюду. Георгий медленностью своею предал в жертву ему Олеговичей, и сам был причиною примирения с ним черниговских князей. Владимирко не являлся из Галича. Родственники великого князя, Ростислав смоленский, Вячеслав и князь новгородский, были дружны с ним несмотря на то, что Вячеслав был изгнан из Турова и все еще не мог забыть своего старшинства, а Святослав новгородский вскоре испытал хитрую политику своего брата: она так сильно действовала на Новгород, что новгородцы выслали Святослава из Новгорода злобы его ради. Сын великого князя, Ярослав, обменял с дядею свой удел, Владимир, на Новгород.

Успехи были значительны. Изяслав знал, что все это не утверждает еще его безопасности. Он пригласил черниговских князей на съезд, дружески пировал с ними, положил идти на Суздаль и оставил их готовить войска. В Смоленске то же условие сделано с Ростиславом. Отсюда Изяслав отправился в Новгород. Уже давно новгородцы не встречали у себя великих князей и, несмотря на вражду Изяслава с любимым их епископом, приняли Изяслава с радостью, выехали к нему навстречу за город, с восторгом шли к нему на обед, который был общенародным на городище; бирючи ходили по городу и приглашали всех новгородцев за трапезу княжескую. Умев льстить гордости Новгорода, Изяслав умел и говорить с ним. На другой день зазвонили в вечевой колокол, собрались граждане, и Изяслав оказался на вече как мститель новгородской чести. «Дети мои! – говорил Изяслав. – Вы сказывали мне, что князь суздальский обижает вас; нарочно оставил я Русскую землю и прибыл к вам: хочу защищать вас. Чего желаете: мира или войны с Георгием? Поступлю по желанию вашему!» Новгородцы были восхищены. «Ты наш князь, наш Владимир, наш Мстислав!» – кричали они и положили общее восстание на Суздаль; все возрастные люди должны были собираться в поход. «Пусть и духовные идут, – говорили новгородцы. – Если кто назначен в дьячки, и гуменце ему уже прострижено, но еще он не оставлен – пусть идет!» Дружины псковские и новгородские выступили и соединились со смоленскими на берегах Медведицы. К изумлению Изяслава, Георгий не выходил навстречу и спокойно смотрел на пожары сел и городов суздальских. Георгий знал, что болотистые, лесные, дикие места и разлитие рек остановят Изяслава; тем временем хотел он убедиться в пособии Олеговичей, Владимирка галицкого и поразить вернее Изяслава в Переяславле и самом Киеве. Измена действовала скрытно. Черниговские князья выступили с воинством на Георгия и остановились. Георгий подошел к Курску. Разлитие рек в самом деле остановило новгородцев. Изяслав понял хитрость дяди, провесновал в Смоленске, спешил в Киев, и гнев его обратился на невинного, как говорят летописцы. Ростислав, сын Георгия, был схвачен, имение его обобрано, бояре закованы в цепи. Великий князь обвинял его в измене, велел посадить, с тремя только человеками, в ладью и отослал к отцу. Напрасно клялся в невинности своей Ростислав и говорил, что «ни в уме, ни на сердце не мыслил он никакого зла. Если насказал на меня князь какой, дай мне с ним видеться; если простолюдин – суди меня, как старший!» «Ты хочешь завражить меня с князьями и людьми!» – отвечал горделиво Изяслав, и не внимал ничему. Оскорбленный Ростислав ударил челом отцу своему, просил прощения, легко получил его, в самом деле завраждовал на Изяслава, и уведомил отца, что много доброхотов найдет он повсюду. Действительно, киевляне не хотели сражаться, и советовали Изяславу просить мира. Он послал убедиться в дружбе черниговских князей. «Мы с тобою», – отвечали они и отправили общих послов к Святославу Олеговичу. Смерть Игоря еще была свежею раною в груди сего нежного брата. Помирясь неволей, он не шел с Изяславом на Георгия, ждал случая и теперь, удержав киевских и черниговских послов на целую неделю, поспешно послал спросить Георгия: вправду ли он идет на Изяслава? «Неужели шуче, – ответствовал Георгий. – Изяслав повоевал мою область и сына моего выслал. Либо срам мой сложу с голову, или голову положу». Тогда Святослав не внимал ничему, кроме мщения. «Помогайте Георгию!» – говорил он черниговским князьям. «А Георгий помогал нами, когда Изяслав жег наши области?» – отвечали князья. Усиленный святославовыми и полоцкими дружинами, Георгий близился к Днепру, тихо, медленно, предлагал мир, оставлял Изяслава в Киеве, просил только Переяславля одному из сыновей своих. Изяслав сбирал дружины смоленские, киевские, владимирские; каждый из князей ждал, переговаривал, условливался.

Изяслав в собрании новгородцев и псковичан предлагает им защиту против оскорблений князя суздальского

Любопытно из взаимных отзывов князей видеть тогдашнюю политику, тогдашние мнения о чести и справедливости. Святослав Олегович не отпирался, что, дав клятву забыть смерть Игоря, он не имеет уже права мстить за него. «Но пусть же Изяслав отдаст мне имение моего брата Игоря», – говорил он. Черниговские князья твердили одно: «Не можем играть душою и нарушить клятвы Изяславу: Георгий не помогал нам прежде». «Я отдал бы Георгию какую угодно область, – говорил Изяслав киевлянам, – если бы он пришел с сыновьями: но с ним Олеговичи, с ним даже поганые половцы – хочу биться!» «Неужели мне вовсе нет наследия никакого в земле отцов и дедов?» – говорил Георгий.

Так сходились и переговаривались между собою жестокие друг против друга враги: все оставалось без успеха; надобно было решать оружием; Изяслав надеялся одолеть. Войско его стало против Георгиева войска, когда он, ослушав обедню в Переяславле, просил благословения у епископа Евфимия. Старец заплакал: «Князь! помирись с дядею своим! Много спасения примешь от Бога и землю свою избавишь от великаго бедствия», – говорил ему епископ. «Нет! – отвечал Изяслав, – не помирюсь: Киев и Переяславль добыл я своею головою!» – и поскакал в табор. С заходом солнца началась битва; переяславские дружины неожиданно изменили и предались Георгию; черниговцы сражались храбро, но не выдержали, и Изяслав с братом Ростиславом смоленским, и только с одним воином, прибежали в Киев, разбитый совершенно. Киевляне собрались; печально отвечали ему, что не могут сражаться, но не препятствовали ехать из Киева, с женою, детьми, и с митрополитом, который не смел оставаться в Киеве: он и Изяслав удалились во Владимир, а Ростислав в Смоленск. Три дня молился и пировал Георгий в Переяславле и вошел в Киев торжественно, при громких изъявлениях радости киевлян и союзников. Святослав Олегович видел наконец своего врага униженным, бегствующим! Всеобщий страх был следствием мгновенного падения Изяслава: ему не восстать – думал всякий, и спешил к Георгию, который объявил себя великим князем, мирился и дружился со всеми, забывал все прежнее и ничего себе не требовал. Он помирился с князьями черниговскими, утвердил за Святославом Олеговичем Курск, Посемье, Сновскую область и землю Дреговичей; отдал в удел сыну своему Васильку Суздальскую область и окружил Киев уделами других сыновей своих, посадив Ростислава в Переяславле, Андрея в Вышгороде, Бориса в Белгороде, Глеба в Каневе. Вячеслав не объявлял уже своих требований на великое княжество. Он и Ростислав Смоленский помирились с Георгием. Тщетно просив их помощи, видя что и Владимирко упорно отвергает все просьбы и обольщения, Изяслав укрепился с братом своим Владимиром в Луцке и звал венгров и поляков. Но они хотели быть посредниками мира, а не защитниками прав Изяслава. «Согласен, – отвечал Изяслав, – уступаю Киев; но если так, то не доставайся же он ни мне, ни Георгию: пусть Вячеслав будет великим князем, пусть мне отдадут Владимир и Новгород, а во все другое я не вступаюсь». Требование было нелепо, но – как верно ударил Изяслав, хорошо ведая, с кем имеет дело! Старик Вячеслав обрадовался, что напомнили о забытых его правах; Георгий испугался ухищрений и, думая перехитрить Изяслава, согласился на все, пока войска венгерские были в Руси. Едва отступили они, как Изяслав должен был отказаться от всех своих требований. Луцк осадили Георгий и Вячеслав. Владимир защищался мужественно, но всех изумил тогда храбростью своею Андрей Георгиевич. Сей князь, прекрасный собой, одаренный светлым умом, был одарен и храбростью необыкновенной. При осаде Луцка он, с двумя отроками своими, попал в самую тесноту врагов; копье его изломалось; тремя копьями враги поразили коня его; один немец устремился на него с рогатиною, когда в то же время с градских стан летели каменья, будто дождь; но Андрей убил немца мечом, верный конь вынес его из битвы, один отрок его пал мертвый, другой спасся с князем. Георгий, Вячеслав и бояре обнимали, хвалили Андрея, ибо мужески сотворил он паче всех бывших тут, а воины полагали, что св. Феодор спас юношу, ибо его призывал он в битве. Конь был схоронен по приказанию Андрея на берегу Стыри.

Осажденные изнемогали, и Изяслав решился уступить. Он просил Владимирка быть посредником, говоря: «Введи меня в любовь к Георгию: признаю себя виноватым пред ним и пред Богом». Владимирко не отказался. «Племянник не правится, но покоряется», – велел он сказать Георгию. Напрасно Ростислав Георгиевич, помнивший обиду Изяслава, советовал не мириться; Андрей, любимый отцом, и добрый столько же, сколько храбрый, молил отца о мире. Несогласие и споры кончились тем, что Георгий согласился признать Вячеслава киевским князем с титулом великого князя. Все занятые Георгием области остались за ним; Глеб получил бывший удел Вячеслава; Изяславу отдали Владимир и новгородскую дань.

Такой мир не удовлетворял ничему и не исполнял ничьих желаний. Георгию надобно было – или решительно овладеть Киевом, и добытое удачною победой укрепить твердостью воли: он имел дело с врагом неутомимым, готовым на хитрость, умевшим пользоваться и своей удачей и оплошностью другого; или – оставив тень власти Вячеславу, почитать в лице его достоинство великого князя, умерить честолюбивые порывы до смерти сего старика и потом укрепить великое княжество в своем потомстве, как поступил отец его при Святополке. Георгий не умел укрощать своих страстей; всегда нерешительный, робкий в беде, беспечный при счастии, он допустил Вячеслава в Киев, признал его великим князем и немедленно предложил – поменяться Киевом на Вышгород. Вячеслав так привык иметь права на великое княжество и уступать их, что согласился без спора. Князья разменялись, забыв, что трон великокняжеский делают они игрушкой. Едва Георгий известил других, что Вячеслав добровольно поменялся с ним, едва объявил он себя великим князем, как Изяслав восстал, вопя о несдержании условий и утверждая, что ему не отдали по договору все, что было у него взято. Немедленно занял он Луцк и Пересопницу. Там Глеб, некогда знакомый ему по Переславлю и Остеру, просил у него позволения идти к отцу, уступая все добровольно. Вячеслав, услышав о движении Изяслава, отправился в Киев; Георгий не успел одуматься, когда Изяслав стоял уже с малою дружиною близ Киева, и – робкий Георгий бежал в Городец.

Андрей под стенами Луцка храбро сопротивляется один окружающим его неприятелям и выходит невредим из боя. Художник Б. А. Чориков

Киевлян ожидало новое, дотоле невиданное зрелище: приехал Вячеслав, явился и Изяслав; каждый называл себя великим князем. Недавно видев третьего великого князя, киевляне не знали чему верить, но поспешили, однако ж, к Изяславу. Когда из Софийской церкви Изяслав сел в сенях и говорил ему: «Я – великий князь: убей меня; живой не выйду!» Советовали употребить насилие, подрубить сени; Изяслав не сделал ни того ни другого, пошел к Вячеславу и обнял его. «Смотри, – говорил он, указывая на толпы народа, – видишь смятение: дай ему утихнуть; я принужден уступать воле народа, но помню условия». Вячеслав согласился и уехал снова в Вышгород.