История русского народа

Но все ли новые христиане понимали важное таинство, над ними совершенное? Не думаем. Как варяги приняли веру славян, так теперь руссы приняли веру греков. Кто мог объяснить им истины христианства? Кто из них мог понять их при изъяснении грека, едва знавшего язык славянский? Сами греки могли ль назваться христианами, понимавшими закон христианский? Схоластические споры давно уже затмили в их умах истины религии, обряды заменили для них ее сущность, и благотворное действие веры долженствовало тихо и медленно прозябать на новой ниве, готовой к плодам благодатным, но невозделанной.

Владимир хотел двумя средствами действовать на народ. Божественная служба производима была по славянским переводам церковных книг, сделанным для моравов и булгар. Надобно было распространить между руссами и сделать известным малопонятный язык церковных книг, научить руссов грамоте, и Владимир велел учреждать училища для этих предметов. Матери плакали, видя своих детей, отводимых в такие училища, считали их мертвыми, но не смели противиться. Из этих рассадников рассеивались семена учения в народе. Кто знает уважение даже нынешних простолюдинов наших к грамотному, тот поймет, каково долженствовало быть это уважение за девять столетий, какое почтение тогда внушал такой человек. Другое средство, употребленное Владимиром, была власть, данная духовным особам. Священник сделался судьей, страшным в глазах каждого, ибо Владимир отделил суду их важную часть законодательства. Кроме неподсудности духовных людей ни князьям, ни боярам, суду их предоставлены были браки, разводы, прелюбодеяния, похищения и насилия девиц, волхвованье, колдовство и укор каким-либо из означенных преступлений, ссоры и драки между родителями и детьми, церковная татьба, ограбление мертвецов, непристойные деяния в церквах и неприличное употребление святых предметов, детоубийство, идолопоклонство. Все эти статьи составляли нововведения, и, естественно, должны они были подлежать суду людей, знавших правила, по которым должно было поступать. Но таким образом передавалась духовенству власть обширная, и доныне остались у нас в народе следы страха, какой наводил духовный суд на всех мирян.

Этого было недовольно. С Владимиром прибыл в Киев херсонский иерей Анастасий, передавший в руки его Херсон, и вероятно, что этот хитрый грек умел овладеть доверенностью князя, ослабляя в то же время непосредственное влияние цареградского духовенства. Анастасий был первым духовным сановником при Владимире и убедил его воздвигнуть великолепную церковь. Не щадили издержек: выписывали из Греции мозаику, мрамор, порфир, употребляли золото и драгоценности. Призваны были мастера из Греции; строение продолжалось восемь лет, и в 996 году Владимир вступил в этот храм, ознаменованный именем Богоматери. Здесь, с радостью взирая на великолепие и благолепие храма, он установил платеж десятины со всех своих доходов в пользу духовенства и церковь назвал Десятинною. Анастасий вводил на Руси все преимущества, какими пользовалось духовенство в других землях, и не делил власти своей с Царьградом. Греки не противились, кажется, этим распоряжениям и давали свободную волю Анастасию, предоставляя времени преодоление его силы.

Дети Владимира оказывали такое же рвение к христианской вере, как и сам Владимир. Они были уже правителями в разных областях, зависевших от Владимира: Вышеслав в Новгороде, Изяслав в Полоцке, Ярослав в Ростове, Глеб в Муроме, Святослав в Древлянской земле, Всеволод во Владимире, Мстислав в Тмутаракани, Святополк в Турове. Вышеслав скончался в юных летах, и Ярослав переведен был в Новгород; Ростов был отдан Борису. Летописи не упоминают о детях Владимира Судиславе, Станиславе и Позвизде; вероятно, первый оставался в Киеве, а двое других умерли в детстве. Борис, любимый сын Владимира, был христианином пламенным: знал церковные книги, любил молитву и пение духовных песен; Ярослав новгородский был также ревнитель православия; Мстислав и Глеб ознаменовали себя подвигами благочестия.

Благотворение к бедным было следствием обращения Владимира. Слыша слова Евангелия: блаженни милостивыи, он позволил всем неимущим приходить в терем княжеский, где довольствовали их трапезой и деньгами; учредил особые телеги, на которых возили по Киеву хлеб, мясо, рыбу, овощи, мед и квас в бочках, раздавая немогущим идти на княжеский двор. Он учредил советную свою думу из духовенства, бояр и избранных старцев, советовался с ними о суде и делах гражданских: так, по их совету введена была смертная казнь преступникам вместо виры, но сопротивление граждан принудило отменить ее и ввести по-прежнему окуп; для сбора таких окупов учредились приставы и особые дружины.

Беспрерывные набеги печенегов и поход в Червенскую область составляют все внешние дела княжения Владимира до 1014 года. Родственный союз Святополка, князя туровского, с польским королем утверждал дружбу руссов с этим государством, уже сильным при владычестве Болеслава, государя мужественного, соединившего под свою власть уделы детей Мечислава, братьев своих, давшего законы Польше, воевавшего с немецким императором и умевшего противиться могуществу Генриха II. Святополк и Борис были в Киеве, когда Владимира оскорбило неповиновение новгородцев.

Он владел землями от Балтийского моря до Карпатских гор в Венгрии и от Богемии до Волыни. Оттон III (в 1000 г.) гостил у него в Гнезно, утвердил ему титул короля и признал его независимым от всех обязанностей вассала Германии. Но важнейшая услуга Болеслава Польше состояла в гражданском устройстве земли польской: он разделил ее на поветы, или города (civitates, burgi), построил при городах замки, или крепости (castellum, castrum). Болеслав старался собрать с собой народ в города, в крепостях установил кастелянов, или старост, составил при себе совет из 12 вельмож (consiliarii) и определил звания народные. Тогда начались звания рабов, крестьян и шляхты. История Польши связана беспрерывно с русскою до самого появления Литвы. Мы должны наблюдать ее. О браке Святополка с дочерью Болеслава говорят западные писатели (см. Карамзина, Ист. Г. Р., т. II, пр. I)…

Здесь появляются первые явные следы народной вольности, сделавшей впоследствии Новгород сильным и могущественным. Уже давно Новгород не зависел от Киева, управлялся посадниками, вел отдельные войны и повиновался киевскому князю на условиях. Но обогащаясь торговлей, владея обширными землями от Белоозера до Эстонии и от Невы до Смоленской области, новгородцы не захотели наконец платить дани, 300 гривен, установленной еще Олегом. Ярослав принужден был повиноваться голосу новгородского веча и посадников, не смея явиться раздраженному Владимиру. Неповиновение оскорбило князя киевского, видевшего в новгородцах бунтовщиков. Он велел готовить пути, собрал войско, сам выехал из Киева и не возвращался в него. В Берестове тяжкая болезнь постигла его. Слыша о набеге печенегов, он отправил Бориса ростовского против них и скончался 15 июля.

Бояре, бывшие в Берестове, скрыли смерть Владимира, ночью привезли в Киев тело его и поставили в Десятинной церкви. Летописец сказывает причину: Святополк, князь туровский, был тогда в Киеве, тайно сносился с боярами, и когда гроб Владимира показан был народу в Десятинной церкви, Святополк уже объявил себя киевским князем, наследником отца, и принял все необходимые меры. Из казны княжеской раздавали киевлянам дары; к Борису, повелителю сильного войска, отряженного против печенегов, отправлены были послы с известием о смерти Владимира и начала княжества Святополка. Но миролюбие Бориса не могло еще уверить в безопасности нового властелина, и, отправив послов с ласкою и дружелюбием к Борису, сам Святополк тайно явился в Вышгород избрать убийц. Путша, вероятно, знатный вышгородец, был начальником злодеев, коих имена с ужасом сказывает нам летописец. Узнав о кончине родителя, Борис заплакал и печально внимал обещаниям Святополка, что за мир и согласие удел его будет увеличен. Кроткий князь отвечал, что и без того повиновение старшему брату он почитает обязанностью, и отверг предложение воинов своих идти в Киев и овладеть престолом. Остановись на берегах Альты, Борис отпустил дружины к Святополку, остался с немногими верными воинами, как будто желая доказать, что он ничего не ищет. Смирение и добродушие не спасли его: уже из Вышгорода скакали убийцы. Ночью приблизились они к шатру Бориса, который пел заутреню, и был поражен копьями, когда помолился за Святополка и лег на одр свой. Верный слуга его, богемец Георгий, хотел защитить князя и был поражен вместе с ним; злодеи позавидовали золотой гривне, которой Борис некогда наградил Георгия, не могли сорвать ее скоро и отрубили голову уже мертвому Георгию; другие спутники Бориса также были убиты; тело Бориса завернули в шатер и на телеге привезли в Вышгород; Борис еще дышал; здесь его дорезали и тайно похоронили в вышгородской церкви Св. Василия.

Между тем Глеб муромский ехал в Киев, по уведомлению Святополка, что Владимир болен и желает видеться с ним. Путь из Мурома был тогда водою; Глеб ехал по Волге, но в одном месте хотел проехать верхом по берегу, упал с коня, ушиб ногу и принужден был остановиться на Днепре. Здесь прискакал к нему посланник от Ярослава с известием о смерти отца и убиении Бориса. Предслава, сестра Ярослава, послала в Новгород весть о сих печальных событиях. Нерешительный Глеб оплакивал еще отца и брата, когда убийцы окружили ладьи его. Горясер, начальник злодеев, объявил смерть Глебу, и Глебов повар пронзил несчастного князя ножом; тело Глеба брошено было на берегу, но потом взято и похоронено вместе с телом Бориса в Вышгороде.

Другие убийцы спешили в Древлянскую область; Святослав, князь этой области, узнал умысел и скрылся, но за ним гнались, и он пал под мечом злодеев.

Ярослав слышал обо всем в Новгороде и не знал, на что решиться. Он готовился воевать с Владимиром; наемные варяги призваны были новгородцами. Буйные воины сии не могли ужиться с гражданами, оскорбляли жен их, даже грабили дома, и в жилище новгородца Парамона дошло до драки; в мятеже народном убито было множество варягов. Оскорбленный Ярослав пригласил к себе нескольких знатнейших новгородцев, и по его приказанию они были перерезаны. Это взволновало Новгород. Ночью пришло известие от Предславы. Собралось вече; к удивлению народа, Ярослав явился туда, смиренный, печальный, плакал о погибели новгородцев, своей любимой дружины, объявил о кончине отца, убиении братьев и просил помощи. Новгородцы простили ему убийство и спешили собирать войско. Тысяча варягов и несколько тысяч новгородцев собрались под знамена Ярослава; он выступил к Киеву.

Святополк знал намерения брата. Киевское войско, усиленное наемными печенегами, сошлось с новгородцами близ Любеча; оба князя медлили: три месяца прошло в бездействии; наступила осень, реки замерзли. Киевляне начали смеяться над хромым Ярославом и дразнили новгородцев; оскорбленные насмешками новгородцы просили князя начать бой, рано поутру переехали Днепр, оттолкнули ладьи от берега и обрекли себя на смерть или победу. «Сами убьем того, кто отступит!» – кричали они и напали на беспечных киевлян. Всю ночь в стане Святополковом пили и гуляли. Святополк мужественно встретил, однако, неприятеля, сражался храбро, но был разбит и бежал к Болеславу в Польшу. Ярослав пошел в Киев, занял его и объявил себя Великим князем.

Он не ожидал, чтобы Святополк нашел помощников в Польше, и, может быть, он в самом деле не нашел бы их, ибо король польский все еще занят был войной с германским императором. Послы императора явились в Киев и предложили Ярославу нападение на общего врага. Ярослав хотел устрашить Болеслава, вступил в его владения, осаждал какой-то город и возвратился без успеха. На другой год польский король помирился с императором и вошел в Русь с сильным войском. С ним был Святополк. Ярослав встретил их на Буге, был смят внезапным нападением храбрых неприятелей, разбит и, не смея бежать в Киев, только с четырьмя воинами ускакал в Новгород. Он не смел уже требовать помощи новгородцев, думал бежать за море к варягам и готовил себе ладьи. «Мы сами можем еще биться с Болеславом», – сказал унывшему князю посадник Константин, сын Добрыни. Новгородцы сделали денежный сбор, послали за варягами и готовились в поход.

В Киеве совершились между тем события неожиданные. Святополк и союзник его пришли в Киев, где Анастасий с духовенством и народом встретил их как победителей. Святополк думал, что дело Болеслава кончилось, но польский король только начинал. Дружины его остались зимовать по русским городам и селениям; сам Болеслав владычествовал в Киеве, принудил Предславу быть своей наложницей и тесно подружился с Анастасием. Изменник не знает меры в вероломстве; предав родину свою, вероятно, Анастасий хотел предать Болеславу новое свое отечество. Но Святополк успел предупредить умыслы. По его повелению оставшиеся на зимовку в Руси дружины Болеслава были изменнически перерезаны: безумное дело, говорят летописцы; но сие безумное дело принудило Болеслава бежать из Киева; он захватил с собою бояр, увез Предславу, сестру ее Марию и богатства. Анастасий не смел остаться и бежал с Болеславом.

Довольно убийств, измен и деяний отвратительных; но князья киевский и новгородский не хотели мириться. Киев и Новгород еще раз сразились. Печенеги подкрепили Святополка; наемные варяги – Ярослава; дружины обоих сошлись на Альте. Там, где кровь Бориса обагрила землю, стал Ярослав и молился: «Кровь брата моего вопиет к тебе, Владыко! – воскликнул он. – Мсти ее, как мстил кровь Авеля: порази врага; положи на нем, как на Каине, стенание и трясение». Завязался бой. Такой битвы и не бывало на Руси, говорят летописцы: воины схватывались за руки и резались отчаянно; трижды уступали друг другу новгородцы и киевляне; наконец Ярослав победил, Святополк бежал, сделался болен, бредил: ему казалось, что за ним гонятся. «Бегите, бегите, о! женут, женут по нас!» – кричал он людям, которые несли его на носилках. Святополк не смел уже идти в Польшу; Болеслав, занятый другими делами, не воевал русских земель, но не отпускал взятых им в плен, не отдавал захваченного в Киеве и, завладев Червонною Русью, конечно, не простил бы зятю гибели польских воинов. Святополк бежал в Богемию; болезнь его усилилась, и на богемской границе несчастный скончался в дикой пустыне; там был он похоронен и – обременен проклятием потомства…

Рассказ о событиях после смерти Владимира кажется весьма темен, если не поясним его соображением обстоятельств. Летописец видел в Святополке убийцу святых князей Бориса и Глеба, проклинал память его, называл его окаянным и был явно пристрастен.

Мы не знаем, оставил ли Владимир какой-нибудь устав об уделах детей своих. Уже 25 лет прошло после отправления их в уделы, и дети Владимира, при старости отца, вероятно, почитали себя уже не наместниками старого князя, но самобытными князьями. Сопротивление Ярослава доказывает это предположение. Но если и положим, что Ярослав действовал невольно, по требованию новгородцев, то есть известия, что и Святополк хотел также независимости. Тем вероятнее, что по смерти Владимира каждый из сыновей его мог утвердиться в сем образе мыслей; увидим, что впоследствии брат Ярослав объявит ему свои требования на дележ наследия по равной части. Что иное означает обещание Святополка Борису: прибавить еще к уделу, данному отцом? Но титул великого и наследство главного княжества долженствовали быть долей старшего в семействе: по смерти Вышеслава и Изяслава Святополк был старший брат, следовательно, он имел все права на Киев и Великое княжество. Ярослав нарушил уставы, противоборствуя ему. Он заступился за смерть братьев, но искать смерти брата, облитый кровью новгородцев, которые погубили людей, призванных им против отца. Словом, в борьбе двух братьев Святополк является едва ли не правее Ярослава; по крайней мере, дела обоих равно кровавы и ужасны. Кажется, что Ярослав понимал это и что только решительность новгородцев доставила ему победу при Любече, где три месяца стоял он в бездействии, вероятно, переговаривая со Святополком. Киевляне нимало ни гнушались Святополком, сыном князя, восшедшего на престол братоубийством, шли с ним охотно, насмехались над Ярославом и покорялись победителю: сила казалась тогда правой – и когда она не была такой? – а для приобретения силы князья ничего не почитали непозволительным. Построение церкви успокаивало совесть; кровь за кровь требовала мщения. Не смеем объяснять смерти трех сынов Владимира мщением за смерть Ярополка от человека, признанного уже за сына Владимиром, и, вероятнее, находим причину смерти Бориса и Глеба в какой-нибудь личной ненависти к сим князьям: они были любимые дети Владимира, а Святополка он не любил. В этом признается летописец.

Святополк Окаянный

Управление Киева Древлянской областью могло быть причиною смерти Святослава, который, не дожидаясь убийц, бежал. Борис, начальник дружин воинских, любимый ими, мог возбуждать подозрения Святополка. Точно ли по призыву Святополка ехал Глеб в Киев? Почему только на него и Святослава, ближайшего к Киеву владетеля, пало мщение Святополка и почему бежал Святослав? Вопросы нерешенные, но они заставляют нас изменить мнение о Святополке.

С ужасом взирая на мученическую кончину Бориса и Глеба, юношей добрых и прекрасных, не можем не заметить в Святополке ума, деятельности, храбрости. Он умел обольщать народ, умел сражаться, находить союзников и средства, и если незаконное рождение и свирепый нрав были причиной его злодейств, он достоин сожаления, а не проклятия. Поверим ли летописцу, что даже могила его поглощена была землей и из бездны, куда упала она, исходил смрад?

Должны ли верить и великодушию новгородцев? Они шли защищать Ярослава, но он утвердил навсегда их права, дал им льготные грамоты, освободил от дани, был первым князем, законно признавшим их вольность, сделался через то любезным их памяти, и великодушие Новгорода поясняется политикой, не представляя романтических несообразностей в грубые, полудикие века. Разбитый Болеславом, Ярослав не думал уже требовать помощи; новгородцы видели в Киеве Болеслава и Святополка, который помнил Любечскую битву: они помогли снова Ярославу, но, помогая ему, сражались за себя и не ошиблись в расчете благодарности, какую должен был питать к их пожертвованию князь киевский. Быстро смирялся после сего Новгород, становился обширен, могущ и волен.

Святополк был в могиле. Ярослав не страшился уже более никого, обладал Киевом и всеми уделами своих братьев, кроме Полоцка, где княжил род Изяслава. Святополк, Святослав, Борис и Глеб погибли в четырехлетнем междоусобии; Мстислав княжил в Тмутаракани; Всеволод уже не существовал, и самый удел его был отторгнут Болеславом. Таким образом, Ярослав мог считать себя обладателем всех уделов, кроме Полоцка и Тмутаракани, и отер пот с лица своего, показав победу и труд велик.

Но бури его княжения не утихли. Притеснением полоцкого князя со стороны Турова, поступившего во владения Ярослава, можно объяснить набег Брячислава, князя полоцкого, на Новгород. Он явился туда, как печенежский хищник: овладел Новгородом, не хотел удержать его, ограбил и бежал; Ярослав шел ему навстречу, догнал его на берегу Судомери, отнял пленных и спешил помириться с ним, ибо опасность важнейшая заняла Ярослава.

Мстислав тмутараканский славился уже мужеством и победами. В 1016 году он принял предложение греческого императора, отправившего в Тавриду войско и флот: дело шло о разрушении тамошней Хазарской области, последнего остатка хазарского государства, некогда столь сильного. Таврическая область хазаров, после падения волжских и донских владений, вероятно, была самобытной. Мстислав соединился с греками; в первой битве хакан Хазарский, Георгий Цула, был взят в плен, и имя хазар осталось только в истории. Тогда Мстислав обратился на покорение соседей Тмутаракани: яссов и касогов. Усилив дружины свои хазарами и кавказскими народами, он видел Ярослава на Киевском княжестве, и не хотел довольствоваться отдаленной Тмутаракана. Летописи не говорят ни о переговорах, ни о требованиях его, и кажется, что Ярослав едва успел управиться с Полоцком, не мог еще и возвратиться в Киев, когда ладьи Мстислава явились на Днепре и Десне. Мстислав занял Чернигов. Ярослав был в Новгороде и звал к себе толпы варягов. Якун, ярл варяжский, носивший золотую повязку на больных своих глазах, но славный мужеством, пришел с варяжскими дружинами к Ярославу. Скандинавы сразились с жителями Кавказа и Тавриды близ Листвена ночью, во время ужасной грозы: на небе блистала молния, на земле мечи; велика была гроза, сильна и страшна сеча. Но варяги не устояли; Якун потерял даже свою золотую повязку; Ярослав скрылся в Новгороде и не верил миролюбию Мстислава, немедленно предложившего мир, с условием раздела русских владений. На следующий год заключили в Городце мир достопамятный, ибо им положено было основание делению областей, впоследствии бывшему источником ссор и междоусобий.

Положено Киеву быть владением старшего брата, Чернигову – младшего; Днепр поставлен межою обоих княжеств так, что Мстислав получил все, что находилось по левую сторону, Ярослав все, что было на правой стороне. С того времени область Северская, Суличская, Радимическая, Витическая, Ростовская и Муромская стали считаться Черниговским княжеством. За Киевским княжеством остались области: Киевская, Древлянская, Дреговичская и туровская. Ярослав мог иметь надежду усилить свои области обратным завоеванием волынских владений, ибо смерть Болеслава передала правление Польши, терзаемой внутренними смятениями, в руки сына его Мечислава, государя слабого. Мстислав соединил черниговские дружины с киевскими и помог брату своему возвратить завоевание отца их, Червенскую область.

Ярослав-законодатель

«Мирно бысть, – говорит летописец, – Мстислав, имевший уже сына, Евстафия, и сам еще сильный и крепкий, мог думать, что черниговское княжение надолго останется в роде его». Но в 1033 году Евстафий скончался, а через два года и сам Мстислав, выехав на охоту, разболелся и умер неожиданно. Князь храбрый и добрый, лучший из князей своего времени и последний из потомков скандинавских, ибо времена и нравы изменили всех других князей и потомки не походили уже на железных предков своих.

Немедленно присоединил Ярослав черниговское княжение к Киеву. Еще был жив брат его Судислав, остававшийся без удела. Он мог мешать Ярославу, и – вечная темница была уделом Судислава. 24 года несчастный сидел в тюрьме, оклеветанный, говорят летописцы, «честолюбием своего брата», можем прибавить. Племянники освободили его по смерти Ярослава, и монастырские стены были последним пристанищем его старости. Новые преимущества утвердили тогда дружбу новгородцев с Ярославом: он отвез им старшего сына своего, Владимира, и Новгород охотно признал Владимира своим князем; тогда поставлен был в Новгород первый епископ, Лука Жидята: отличие важное, уравнивавшее новгородцев с киевлянами, не хотевшими уступать Киеву никакой почести.

В 1030 году новгородские дружины ходили в Чудскую землю и срубили там город Юрьев (нынешний Дерпт); он давал им средства собирать дани с жителей окрестных земель. Тогда же новгородцы пробрались с товарами и с мечом в отдаленный Югорский Север и наложили дань на обитателей берегов Печоры. Ездя через Волок от Онеги до Двины, они назвали всю восточную от него страну Заволочьем. В 1042 году они ходили в нынешнюю Финляндию и сражались с ямью, народом финским.

В Новгороде Ярослав услышал о сильном набеге печенегов и спешил в Киев. Многочисленные печенежские вежи, бывшие уже под самым Киевом, не устояли против сильных дружин Ярослава, были разбиты, разогнаны и никогда уже не являлись в Россию, ибо половецкие орды пришли тогда от Дона и Волги и закрыли путь от Днепра и Дуная, покорив и истребив печенегов. В борьбе двух варварских народов Русь думала видеть свое спасение и обманулась в надежде.

Безопасный, хотя на время, со стороны юга Ярослав хотел большей безопасности с запада. Еще в 1038 году наказал он дерзость ятвягов, неукротимых, диких соседей Древлянской области, а в 1041 году сражался с жителями Мазовии, обширной страны по обоим берегам Вислы, соседней к Туровскому владению. Мазовшане отделились от Польши после Мечислава; Моислав был их начальником и воевал с Казимиром, внуком Болеслава, который, по желанию немногих верных подданных отца своего, взошел на польский престол, но не имел сил подкрепить государство, расстроенное слабостью Мечислава и слабым правлением королевы Риксы, после него правительствовавшей. Казимир предложил дружеский союз Ярославу, и русский князь умел употребить предложение Казимира в пользу Руси. Казимир женился на сестре Ярослава Марии, некогда уведенной в Польшу дедом его. Ярослав помог Казимиру покорить Мазовию и был награжден возвратом русских, бывших в плену у поляков, также утверждением за Россией городов червенских. Удел Всеволода снова принадлежал России.

Тогда только мог Ярослав отдыхать после опасностей и бедствий. Он был уже отцом шести сынов и посвятил старость свою успокоению и мирным подвигам. Русь дышала свободно после переворотов быстрых, тяжких, как будто готовясь к событиям, дотоле в ней неслыханным. Тишина, какою наслаждалась она после Городецкого мира (с 1026 г.) до самой кончины Ярослава, в течение 25 лет, может быть уподоблена тишине перед бурей, разразившейся в блеске мечей, вихре страстей и волнах крови, бурей, гремевшей на Руси два века и умолкнувшей только в нощной тьме нашествия монголов.

Твердый на своем княжестве Ярослав не хотел новых завоеваний, но не хотел и простить обиды, какую претерпели русские торговцы в Царьграде, где в драке был убит какой-то знаменитый русс. Греческая империя, после смерти Василия и Константина, с которыми пресеклось мужеское колено царственных потомков Василия Македонского, 160 лет управлявших Грецией, представляла позорище странных и быстрых перемен владык империи, которые были один другого презреннее. Шестидесятилетняя Зоя, племянница Владимировой супруги, Константин Мономах, больной старик, муж ее, и любовница Константина правили государством, когда Ярослав отправил воеводу Вышату и Владимира, сына своего, под Царьград с сильным войском. Буря разнесла и сокрушила русские ладьи; некоторые спаслись, сражались с греками и разбили их; но 6000 человек руссов, вышедших на берег и хотевших сухим путем дойти до России, были встречены греками и разбиты. Вышата (родной сын его рассказывал летописцу эти подробности) не хотел оставить воинов, сказал: хочу погибнуть с дружиною, шел с ними, покинув ладьи Владимиру, сражался и был полонен. Трусливый Мономах обрадовался, торжествовал победу, говоря, что он разбил русского князя, собравшего на Грецию бесчисленное войско с полуночных островов океана, и приказал выколоть глаза многим пленникам. Нерешительный этот поход заставил Ярослава мириться. Мономах и без того соглашался на всякое удовлетворение, но юный Владимир не хотел идти на мир и требовал непомерной дани: по 3 гривны золота на каждого из бывших с ним воинов.

Мирно провел остальные годы Ярослав. Он с особенным благоговением занимался благолепием церковным, воздвигнул в Киеве соборную церковь во имя Софии Премудрости Божией (на том месте, где разбил печенегов в 1036 г.) и учредил в Киеве митрополию. В 1039 году упоминается уже в летописях митрополит Феопемпт; в 1051 году поставлен был в митрополиты Иларион, простой иерей, природный русс, живший пустынником на берегу Днепра в пещерке, где впоследствии поселился св. Антоний и основан был знаменитый Печерский монастырь. Летописец хвалит Ярослава за устроение первых монастырей в Киеве: Св. Георгия и Св. Ирины. «При Ярославе, – говорит он, – черноризцы начали множиться: он любил церковные уставы, любил священников и особенно черноризцев; читал духовные книги днем и ночью, велел их списывать, переводить; украсил Св. Софию золотом и серебром, строил церкви, ставил священников и давал им уреченное содержание, радуясь многочисленности церквей». Ярослав подтвердил и увеличил права духовного суда, установленного Владимиром. Уверенный, что крещение спасет от гибели вечной, он вырыл кости дядей своих, Ярополка и Олега, крестил их и положил в Десятинной церкви, где был похоронен Владимир.

Но кроме подвигов благочестия, Ярослав ознаменовался в памяти народной и гражданскими учреждениями. Вероятно, смешивая известие летописцев о правах, данных Ярославом Новгороду, с законами, которые собраны и списаны были там под именем Русской Правды, приписали впоследствии Ярославу эти законы, ясно списанные в разные времена и драгоценные для нас, ибо они изображают век, нравы, обычаи, дух древних руссов. Ярослав заботился и об украшении городов: Киев был обведен каменною стеною в 1037 году, и одни ворота в этой стене названы Золотыми; над ними построена была церковь Благовещения.

Еще до смерти своей Ярослав разделил государство на отдельные княжества. Изяслав был уже князем в Новгороде вместо Владимира, умершего в 1052 году; но отец завещал Изяславу Киев, Святославу Чернигов, Всеволоду Переяславль, Вячеславу Смоленск, Игорю Владимир. «Любите друг друга, – говорил он детям, – помните, что вы братья одного отца и одной матери: тогда и Бог будет в вас, покорит вам противные и будет мир между вами. Но при ненависти погибнете вы и погубите землю. Место отца да заступит вам старший брат». Ярослав заповедал сынам: не преступать предела братнего, не изгонять одному другого, а Изяславу защищать обиженного.

Уже больной поехал он в Вышгород со Всеволодом, любимым сыном своим, и там скончался. Тело его привезено было в Киев и положено в Соборной Софийской церкви.

Соображая историю Ярослава, нельзя не удивляться сходству характера его с характером Владимира и сходству событий в княжение того и другого. Так справедливо, что человек творит события! Оба в бурях междоусобий вступили на престол, обрызганный кровью братьев; оба были жестоки и нещадны, приобретая власть; оба умели быть кроткими после приобретения оной и, не бывши Олегами и Святославами, не отличаясь дикой храбростью, умели поддержать крепость Руси, твердость ее владений. В руки обоих провидение вверяло обладание всеми русскими княжествами; оба стремились к единодержавию при жизни и делили государство после смерти. Владимир, просветив Русь христианским законом, оказал услугу незабвенную; Ярослав поддерживал христианство, распространил его, и в шестьдесят лет, протекших от принятия веры до кончины Ярослава, христианство было укоренено в Руси, обещало добра в будущем, ведя к образованию народы полуварварские, соединяя их одним законом так же, как они соединены были одним языком.

Не Владимира, не Ярослава должны винить в ошибках политики и в преступлениях, но дух времени. Феодализм, гибельный и страшный для государей и подданных, во всей Европе тогдашней был причиною дележа областей наследникам и везде причинял такие же бедствия, какие видела от него Русь. Провидение хотело, кажется, оставить Новгород среди кровавого моря, покрывшего всю остальную Русь в битвах междоусобий, как признак неизменного характера руссов, как точку соединения с Европой, ибо Европа скоро потеряла Русь из вида, и Греция не узнавала земли, грозившей некогда Царьграду своим оружием. Счастливая судьба давала случай Новгороду возводить на киевский престол Владимира и Ярослава. Оказывая такие заслуги киевским князьям, Новгород требовал от них только независимости, получал ее и умел сохранять.

II. От разделения России на уделы до перенесения Великого княжества из Киева во Владимир-Залесский (с 1055 до 1157 года)

Глава 1. История Европы в IX и X столетиях

Два столетия протекло от поселения скандинавских выходцев на землях, по их имени получивших название Руси, до кончины Ярослава, восьмого князя из поколения этих воинственных пришельцев, сделавшихся оседлыми жителями и повелителями славянских и других народов, первобытных обитателей покоренных руссами земель.

Изобразив вначале характер завоевателей-варягов и завоеванных ими народов, узнав первобытное общество, из покорителей и покоренных составившееся; обозрев потом историю этого общества до половины XI века, мы должны здесь остановиться, ибо здесь изменяется сущность событий в истории русского народа. Новый порядок дел представится нам. Приготовимся к уразумению его взглядом на минувшее, уже изложенное нами.

Не для того должны мы здесь остановиться, что в грядущем, более 150 лет продолжавшемся периоде, увидим кровавые ужасы междоусобий; что мы должны как будто приготовиться к бесстрастному созерцанию их, ибо иногда сердце наше невольно содрогнется, внимая дееписанию. Нет, как хладны останки давно истлевших наших предков, так хладнокровен должен быть наблюдатель, ищущий в дееписаниях истины и внимающий гласу Истории. Вещает она, и мы безмолвствуем: только внимаем ее глаголам, только ищем истины в повести времен прежних, в рассказе о делах лет минувших. Период, который мы уже обозрели, являл нам ужасы злодейств, волнения, битвы смертельные: они тревожили нас, но не уклонили от истины и бесстрастия; будем такими же наблюдателями и для грядущего.

Но мы останавливаемся здесь, желая обозреть, что, собственно, представило нам в Истории русского народа время, протекшее от половины IX до половины XI века? Так путник обозревает пространство, им пройденное, готовясь по верному на него взгляду вернее направить дальнейший свой путь. Желая вполне узнать связь и следствия событий, взглянем прежде вообще на историю Европы в этих веках.

Два столетия, девятое и десятое, были для всей Европы веком перехода народов-истребителей древнего гражданского общества к новому образованию обществ: оно долженствовало явиться и явилось новое, и с ним все прежнее изменилось: государства, языки, законы, нравы, обычаи, вера. Посему Древний мир казался в глазах современников отделенным от их мира необозримой бездной. Но этого в самом деле не было, ибо в природе нравственной, так же как в физической, нет перерывов. Мир Древний родил Новый: прошедшее всегда чревато настоящим, как настоящее будущим. Только связь событий сокрыта была от глаз человека, косневшего в одном настоящем. Нива судеб Божиих была глубоко вспахана, прорезана глубокими браздами и засеяна семенами тучными и свежими. Как снег, благотворный прозябанию, пали на нее Средние Времена – века варварства, тьмы нравственной, хлада и оцепенения общественной жизни, под которыми таились первенцы новой весны человечества. Таким образом, цепь бытия, соединявшая мир Древний и мир Новый, не была разорвана; вследствие этого там, где древле все цвело и зеленело, должно было прежде других стран возникнуть и процвесть новым злакам.

Где сосредоточивался и развивался мир Древний? На западе и юге Европы. Если бы надобно было одной резкой чертой обозначить древнюю Европейскую Историю, мы ее назвали бы историей Рима. Собственно, вся древняя История нашей части света, в отношении к Истории новой, заключается в двух событиях: возвышении и падении Римского государства. Оно отодвинуло и сжало своими заветными границами остальных обитателей Европы, и поэтому с его разрушением долженствовало быть противному действию: так и было. Обломки Рима явились как бы островами среди океана варваров, Араратами, на которых останавливались ковчеги бродящих народов, и вновь заселялись древние страны, пока воды, разделявшие их с новыми, не слились в свой предел.

Не такова была судьба русских земель. Океан безвестный скрывал все Закарпатские страны от древних, и только гроза волн его страшила по временам Древнюю Европу диким народонаселением этих стран. Буря, возмутившая древние народы Европы, извергла в среду их обитателей Скифии, и народы, переходившие через Скифию. Тогда все пространство земель, именовавшееся некогда Гиперборейским, Скифским, Сарматским, можно было уподобить стране, с которой слились воды морей, земле, уже видимой, но не устроенной, для которой суббота успокоения отодвинулась от Европейской многими веками.

Вот главное различие Истории русских земель от истории южных и западных земель Европейских. Когда на юге и западе Европы варвары уже гордились именем римлян, устраивались общества гражданские и политические, на скифских степях и в дремучих сарматских лесах кочевали и постоянно жили орды азийские: хазары, булгары, угры; прозябали первородцы Европы, финны; обитали дикие племена славян и небольшие, смешанные из этих разных племен, народы, но не было зародыша единого общественного образования.