Исхода не будет

Было бы что кушать, чего испить,
Ребятишки наши здоровы, и слава Вору!
А то придёт какой-нибудь пришлый тать
И начнёт Багдад, как ладью, шатать,
Так не избежать Багдаду святому мора.

Мытари слоняются по дворам,
Строить Вору надобно новый храм.
Там за вас молится отец святой будет.
Он не может нищим быть и босым,
Цепь на шее – золото и часы —
Золото, а вас своим судом судит.

А опричников в Багдаде не сосчитать,
Чтоб не думал рыпаться пришлый тать,
Чтобы не смущал умы спокойно живущих.
А в одной руке у них ятаган,
А в другой руке пистолет-наган,
Несогласных – рубить, защищать «за Вором идущих».
Вечным будет этот спокойный ад,
Радуйся спокойствию, спи, Багдад!
И уйти захочешь, да не уйдёшь в дали.
На кордонах ловкие егеря,
Хвать бегущего, и в лагеря,
Вор багдадский за то раздаёт медали.

Это не закончится никогда,
Балаганы есть пока, есть еда,
А закон в Багдаде прихоть придворной своры.
Крепок щит у входа, высок забор,
Но придёт однажды багдадский Вор,
И отрубит голову он багдадскому Вору!

«Уже не будет небо бирюзовым…»

Уже не будет небо бирюзовым,
Не будут кучевыми облака.
По мостовой зацокают подковы,
И вверх взлетит жандармская рука
С зажатой крепко воронёной сталью
И резко хищной птицей упадёт
На тех, кто поперёк дороги встали,
На тех, кто общим строем не идёт.
Как будто из свинцовых туч отлиты,
Стальным стволам свинца не удержать…
Мы будем этой осенью убиты
За то, что не пытались возражать!

Неприкаянный поэт

Мы расстанемся с тобою,
Будет небо слезы лить.
Я непризнанным изгоем
Буду в oluttupa пить,
Буду вспоминать и плакать,
Буду песни голосить
И бездомною собакой,
Буду молча грязь месить.
Этой повести грустнее
Во всём свете не обресть,
Здесь и тёмное темнее,
И горчит горчее здесь.
Здесь при встрече не обнимут,
При ошибке не простят.
Здесь весною птицы мимо
Над моим лицом летят.
Ночь длиннее, день короче,
Крест о четырёх концах,
Финский нож старуха точит,
Доброту согнав с лица.
Мне отсюда нет возврата
И отрады тоже нет,
Я из Родины изъятый
Неприкаянный поэт.

Карфаген и Троя

При всём при том, что Карфаген разрушен,
И Троя стёрта в прах с лица земли,
Истории итог уныло скушен.
Погасли медных пушек фитили,
Оставив ядра в глубине каналов.
Цена всему копейка номиналом,
Всего копейка, брошенная в пыль.
Небесный счетовод возьмёт без сдачи,
Большим подбросит пальцем наудачу,
Любую сказку превращая в быль.
И Карфаген, и Троя суть руины,
Как неизбежность финишной черты,
Перенесёт художник на картины,
А любоваться ими будешь ты.
Ты будешь слепо верить первым встречным,
Несущим книжный рай в мешке заплечном,
Пергамента усохшего листы.
А города, построенные после,
Париж, Москву, Калькутту или Осло,
Когда-нибудь в сердцах разрушишь ты!

Нелюбимая