Алтай – Гималаи

Бесконечна Центральная Гоби. И белая, и розовая, и синяя, и графитно-черная. Вихри устилают пологие скаты потоком камней. Не попадайте в этот каменный вихрь. Гроза Гоби – высохшие колодцы. Иногда отверстие колодца завалено павшими животными. Можно миновать безводье обходным путем на восток, но там китайские шайки.

Ночь. Костры, Дозорные. В этом ущелье недавно был ограблен караван. И вдруг тишина нарушается сильным винтовочным выстрелом. Затоптаны огни. Залегла цепь наших людей с карабинами. Кто стрелял по лагерю? Где-то лают собаки… Вызывается доброволец на разведку. Условлено: если он запоет, то все благополучно. Настороженная тишина, и наконец из темноты доносится веселая песня. Стрелял китаец – хозяин каравана. Он очень испугался, увидев наши костры. Подумал, что разбойники.

Нирва,[250 - Нирва — казначей общины, монастыря.] вожак каравана, насвистывает ветер среди зноя полудня. Как продавец ветра в приморье Древней Греции, монгол протяжно, минорно свистит – точно ветер шевелит головки пустынного ковыля. Ветерок начинается. Монгол кивает нам, чтобы обратили внимание. Продавцы ветров. Какой сюжет для оперы или симфонии!

Из белой гальки по лону Гоби выложены фигуры рукой неизвестного странника. Есть священные надписи, но есть и эротические изображения, отвратительные среди величия пустыни.

Опять нужны предосторожности. Опять нужно надеть монгольские кафтаны. Подходим к городу знаменитого разбойника Дже-ламы, или Тушегун-ламы. На ночь станем где-то близко. В густых сумерках что-то темнеет за холмами. Лает собака… Хотя сам Дже-лама недавно убит монголами, но банды его еще не рассеялись. Огни на ночь не разводим. Удваиваем дозоры. На утро мы слышим изумленные восклицания: «Вот и город над нами!». На холме высятся башни и стены – подлинный город. Внушительный и живописный. Юрий и П. К. с карабинами на руке идут исследовать, а монголы провожают их советами осторожности. Следим в бинокли. Но вот наши показались на стене – значит, разбойники покинули замок.

Не простой разбойник-грабитель был Дже-лама. Он окончил курс Петроградского университета на юридическом факультете и стал высоким ламой в Тибете, обладая большими оккультными сведениями. Разве ночной грабитель будет ставить на высоком месте издали зримый город? Какие думы и мечтания тревожили седую голову Дже-ламы, которую долго потом возили на копье по базарам Монголии?.. По Центральной Гоби будет долго жить легенда о Дже-ламе, заманчивый сценарий для синема.[251 - Синема — кинематограф.]

К каравану подъезжают какие-то странные верховые и спрашивают монголов о количестве нашего оружия. Монголы что-то шепчут им и размахивают руками, показывая что-то большое, а потом сообщают нам: люди Дже-ламы. Они нас не тронут.

Подходим к Аньси. Неясные слухи о каких-то китайских войсках. Встретиться с ними похуже, чем с людьми Дже-ламы. Обойдем Аньси ночью. Но нирва теряет дорогу. Рассвет застает нас перед стенами Аньси. Поворачиваем верблюдов и спешим перейти широкий, быстрый арык. К вечеру мы уже выйдем за пределы Ганьсу и вступим в область Кукунора. На горах видим развалины крепостей – памятники бывших восстаний дунган.

Быстрые реки. Впереди снежная цепь гор Наньшаня.

Кончилась Центральная Гоби. Кончилась безводная Внутренняя Монголия с источенными временем золотоносными хребтами; величественное дно ушедших стремнин, где притаились всякие останки древних гигантов. Первое июня. Уже десять дней мы стоим на серебристых берегах Шибочена. Пылает при восходе солнца Наньшань. Журчит горный поток. Белеют стада коз и баранов: Мелькают всадники – какие-то вести несут? Ползут слухи. Когда же пойдем дальше? Пугают, что не раньше сентября. Причин много. Еще и трава должна вырасти. И верблюды должны утучнеть и обрасти шерстью. И цайдамские опасные топи должны обсохнуть. И Голубая река должна улечься на осень. Ждем вести из Сучжоу и Чанмара, а пока хитрый Мачен, ученик китайцев, обсчитывает нас. Старый хитрец называет меня «американским королем» и много раз за день скачет от своей ставки до нашего стана.

После удачных лечений монголы просят нас вызвать дождь ввиду неслыханной засухи. Предлагают по пяти долларов от каждой юрты.

Несмотря на все козни Мачена, мы перебрались на Шарагол, под хребет имени Гумбольдта. Вовремя перешли мутный зыбучий Шарагол с его бесчисленными рукавами. Кончок едва не утопил своего серого китайского коня. Стоим у горного ключа на взгорье перед Улан-Даваном (16 000 футов) по дороге на Тибет.

Тибетцы толкуют, что во время бегства далай-ламы в 1904 году при переходе через Чантанг и люди, и кони почувствовали сильное трясение. Далай-лама пояснил, что они находятся в заповедной черте Шамбалы. Много ли знает далай-лама о Шамбале? Таши-лама знает больше.

Пятое июля. Справляют праздник Майтрейи. В палатке Шамбалы происходит долгое служение. Приходит толпа соседних монголов, и их голоса смешиваются с пением наших лам.

Монгольские «дворяне» драпируются широкими складками средневековых кафтанов. Одели серые войлочные шапочки, как будто с картин Гоццоли, и навесили на шею священные киоты и ладанки. Вихрь и песочный буран. В два часа дня пришлось наглухо закрыться в палатках и зажечь свечи.

Рисую план субургана на месте Шамбалы, где останавливался на ночлег Великий Держатель. Одиннадцатого июля нирва из монастыря Кумбум привез пророчества и новую молитву таши-ламы Шамбале.

П. К. уже третий день скачет в Махой за верблюдами.

Составляются три новые книги. Забелели снегом вершины, свеж воздух, и тишина напоминает наши гималайские высоты, куда стремится дух наш. Монголы заглядываются на виды Нью-Йорка. Для них Америка – страна обетованная. Они шепчут: «Это достижение Шамбалы». Не проходит и дня без толков о сказочной Америке.

Четырнадцатого июля годовой праздник монголов. Сооружают новое обо,[252 - Обо — священные кучи камней, складываемые на перевалах и других возвышенных местах.] скачки, пированье. Молодежь нашего стана отпросилась на праздник.

С утра беседовали о необходимости паназиатского языка, который хотя бы в примитивной форме примирил бы триста наречий Азии. Вечером наши ламы читали молитвы Майтрейе и Шамбале. Если бы на Западе понимали, что значит в Азии слово Шамбала или Гессер-хан!

Начался дождь и ветер. Половина июля похожа на осень. Ночью в горах шумит ливень.

Среди дождей и грозы долетают самые неожиданные вести. Такое насыщение пространства поражает. Даже имеются вести о проезде здесь Учителя[253 - махатмы] сорок лет тому назад. Опять разыгрался настоящий буран и ливень. Холодно.

Двадцатого июля получены указания чрезвычайного значения. Трудновыполнимые, но приближающие следствия. Никто в караване еще не подозревает о ближайшей программе.

На следующий день опять важные вести, и опять спутники не знают о них. Сверяйте эти числа с вашими событиями. Принесли золото от Улан-Давана. Опять вихрь. Рая вообще не слыхала о Христе, ей уже тринадцать лет. Так быстро уходят из жизни даже краеугольные понятия.

Азара первоначально значило – халдейский жрец.

24 июля. Это не только наш день, но и день окончания нашего субургана. Монголы помогают сооружению, привозят сокровище – норбу-ринпоче – камушки и зерна для вложения в чашу субургана. Туда же заложено и Акдордже и Майтрейя Сангха.

Лель – по-индустани означает «красный».

Конец июля. «Иду радостно в бой». Lapis Exilis – блуждающий камень. Вчера буряты пророчествовали что-то сумрачное. Именно: «Посылаю лучшие токи для счастливого решения дел». Предполагаем выступить через Цайдам к Тибету девятнадцатого августа. Отважимся пересечь Цайдам по новому пути.

К вечеру двадцать восьмого прискакал Ч.[254 - Н. В.] с мечом и кольцом. Не успели выслушать его, как по ущелью вместо мирного ручья хлынул губительный поток. Вот следствие странного ночного шума в горах. Снесло потоком кухню, столовую палатку, шатер Юрия. Мы ходим по пояс в воде. Погибло множество незаменимых вещей. Погибло много монгольских юрт. Ч.[255 - Н. В.] рассказал, что за день до его отъезда от непонятной причины у Я. сгорели танки,[256 - Танки — знамена-картины с живописным изображением Будды и святых.] присланные нами. Знаменательно. Сопоставляйте.

Кончаем субурган. Старший лама Цайдама приедет освятить его. Князь Курлык-Бейсе прислал посланцев, предлагает свой караван. Знаменательно, ибо этот князь обычно вредил проезжим.

Пятого августа. Нечто очень замечательное. В десять с половиной утра над станом при чистом синем небе пролетел ярко-белый, сверкающий на солнце шаровидный аппарат. Семеро из лагеря наблюдали это необыкновенное явление. Направление – с северо-востока на юг. Энергия А. Брат Д. К. Замечательно!

Седьмого августа освящен субурган. Приехал цайдамский геген. Наехало до тридцати гостей монголов, Служение у субургана. Обещали нам хранить субурган Шамбалы. Лишь бы дунгане не разрушили его.

Бунт среди бурят. Они пошли к китайцам с ложным на нас доносом. Вместо бунтоватых бурят мы взяли трех торгутов. Хорошие стрелки.

После бурятского доноса приехали китайские солдаты с чиновником сининского амбаня. Осмотрели наши паспорта. Конечно, опять вымогательство. Заплатили китайцам. Монголы возмущены этим вымогательством.

Неожиданные гости прилетают из пустыни, Под вечер прискакал таинственный незнакомец в золотошитом монгольском наряде. Кто он? Спешно прошел в шатер. Не называя себя, сказал, что он друг наш и должен предупредить о готовящемся нападении на нас на тибетской границе. Предупредил о необходимости усиленных караулов и разведочных разъездов. Сказал и ускакал. Кто он? Наши ламы говорят: «Или вор, или разбойник, или сборщик на монастырь». Всем не понравился роскошный наряд незнакомца. Но он был друг, он хотел помочь. Опять сюжет для оперы.

Девятнадцатого августа мы выступили через Цайдам на Тибет. Памятна ночь в Цайдаме, когда пересекали соляные топи. Остановиться нельзя. Нужно идти сто двадцать миль без отдыха. Во тьме ночи еле заметна тропа. Проходим самой опасной дорогой, не сознавая этого. По сторонам узкой тропы бездонные ямы. Неверный шаг – и вернуться нельзя. Трудно, но зато Цайдам пересечен в новом, кратчайшем направлении. Много неточностей в картах.

Когда мы проходили Цайдам, он оказался совсем не таким, каким он показан на картах; невольно смотрелось на запад там розовели безбрежные пески. Вспоминалось, что от Цайдама до Куэнь-Луня на картах показано сплошное пустынное пространство. Конечно, все это место не исследовано. Между тем там в складках нагорий может быть много замечательного. Из области Хотана и Черчена могли в этом направлении распространиться древние буддийские монастыри. Могли быть интересные отшельничества и памятники-пещеры. Но даже сами монголы мало говорят об этих местах. Толкуют о пропавших в песках караванах, о занесенных городах, но все это в пределах сказаний.

Замечателен жест приветствия у цайдамских монголов. Они поднимают руки так, как будто молятся солнцу. Это так ритмично и красиво! Это напомнило мне прекрасный жест индусских браминов, который я видел в Бенаресе во время часа утренней молитвы. Вспоминаю также и прекрасный жест мусульман, совершающих молитву перед древним мазаром.

Толкуют о каких-то иностранцах, бывших в Тейджинере и скупавших там старинные вещи. Опять говорят, что иностранцы приехали и увезли «бурханов» из Дуньхуана. Очевидно, со знаменитыми пещерными храмами что-то произошло. Уж очень упорно и в разных областях об этом рассказывается. Мало ли вещей похищалось для музеев Европы, но об этих «бурханах» от Кашгара, от Урумчи до самых границ Тибета толкуют.

Полуобглоданные трупы людей и коней у дороги. Это следы недавнего боя монголов с голоками. Монголы снимают юрты и спешат под защиту князя Курлык-Бейсе. Скоро перевал Нейджи, место, о котором предупреждал наш неведомый доброжелатель. Все будто спокойно, но около стоянки найден свежий костер и оброненная длинная трубка. Здесь были люди недавно.

Утром едем как всегда. Впереди Юрий и П. К. в разъезде. Затем все верховые – мы и ламы. За нами на некотором расстоянии – торгуты с мулами. А дальше отстал караван с верблюдами под охраной Голубина, Кончока и Церинга. Впереди нас ущелье с двумя холмами. Елена Ивановна, всегда чуткая, слышит далекий лай собак… Вдруг через ущелье между холмами начинают проскакивать вооруженные всадники, скрываясь за холмом. Санге-лама кричит: «Аранган», то есть разбойники. Даю приказ повернуть назад, чтобы занять вершину холма и соединиться с торгутами. На вершине вместо атакованных мы оказались атакующими и командующими положением. Отряд панагов[257 - Панаги — кочевые племена северо-восточного Тибета.] остановился, очевидно, не ожидав нашего маневра. К ним подскакали полковник, торгут Очир и бурят Бухаев с грозным предупреждением. Остальные, готовые к бою, наблюдали. Панаги, неожиданно застигнутые, спешились и в знак покорности положили винтовки. Один из них держал длинное копье – знак объявленной войны. Мы хотели купить это копье, но они сказали: «Мы не можем продать, это – друг наш». Главное, всегда действуйте смело.

На другой день готовилось еще нападение, но сильная снежная метель с громом расстроила суеверных панагов. И так перешли Нейджи. Любовались огромными стадами диких яков. Одного из них убили торгуты. Впереди нас снежный хребет Ангар-Дакчин, то есть Марко Поло. Смешно давать европейские имена местности, которая издавна имела свои наименования. К ночи умер от кровотечения монгольский лама. Жаль.

За Ангар-Дакчином – Кокушили, те самые Кокуши, которые знают староверы на Алтае, эти искатели Беловодья. Тут уже недалеко заповедные границы. Счастливо минуем реки. Ни весною, ни летом их не перейти верхом. Но сейчас, осенью, вода не выше стремян, и только две лошади завязли. Даже Голубая река с ее быстрым течением не явилась препятствием.

Ждем тибетские посты. Почему их нет? Что-то забелело вдали… Снег? Но нигде кругом снега нет… Шатер? Но это нечто слишком большое. Оказалось, гигантский гейзер глауберовой соли. Белоснежная, сверкающая на солнце глыба – уже заповедная граница.

XII. Тибет

(1927—1928)

6 октября

Точно черные пауки на длинных ногах, притаились черные палатки тибетцев, подтянутые на длиннейших веревках. Пограничные разъезды отбирают наш паспорт и предлагают стоять два дня, пока они привезут ответ генерала хорчичаба, то есть от главного правителя области Хор и главнокомандующего северным фронтом. Какие цветистые титулы!

Стоим среди болотистой равнины, поросшей убогой колючей травою. На горизонте виднеется озеро и «умершие» горы. Называют их «умершими», ибо они похожи на настоящее кладбище. Когда-то великие горы, может быть, соперники Эвереста, разрушились, распались мелким щебнем. Глубокие долины заполнились, и получилось нагорье в 15 000 футов (~ 4 600 м), открытое свирепым ветрам. Перед самыми знаменательными местами, перед небесными Гималаями, попадаете в жуткую тундру. Кони скользят и оступаются среди уродливых кочек. Ни птицы, ни зверя.

Юрий валится в седле и почти падает с коня. Мы подскочили и сняли его с коня. Пульса почти нет. Дали два сильных приема дигиталиса, растираем руки. Ему становится легче.