Конь в малине

Она кивнула, достала из стола пачку «Винстона», щелкнула зажигалкой, прикурила.

– Мне нужно разыскать его! – Я засунул удостоверение в нагрудный карман рубашки. – Расскажите о вашей последней с ним встрече. – Я достал из сумки блокнот и ручку.

Артамонова возвела рыбьи глаза к потолку, выпустила туда же струю дыма.

– Я видела его в четверг утром, при ежедневном обходе рожениц и родильниц. Виталий Сергеевич выглядел как всегда. Был приветлив и внимателен. После двух у него начался прием. Около трех ко мне пришла работающая с доктором сестра, сказала, что он уехал на срочный вызов и попросил меня принять оставшихся пациенток. Его просьба – для всех нас закон. Я приняла двух пациенток. И больше Виталия Сергеевича не видела. В субботу мы сообщили о его исчезновении в милицию.

Я сделал в блокноте несколько пометок и спросил:

– Как зовут медсестру Марголина? Можно с нею поговорить?

– Зовут ее Альбина Паутова. Я дам вам домашний адрес.

– А что, разве она не на работе? Болеет?

Артамонова осторожно пожала тощими плечами:

– Она здорова, просто написала в четверг заявление на отпуск. Заболела ее мать.

– В самом деле?

– Не знаю. – Швабра вновь пожала плечами и сморщила курносый носик. – Мы верим своему персоналу. Тем более… – Она раздавила в пепельнице недокуренную сигарету, пробежала пальцами по клавиатуре компьютера и задиктовала мне адрес и номер телефона.

Видеофона у медсестренки не было.

Записав, я спросил:

– А где живут пациентки, так и не попавшие в тот день на прием к самому Марголину.

Артамонова вскинула на меня потрясенные глаза:

– Вы решили с ними встретиться? Мне бы не хотелось, чтобы наших постоянных клиенток беспокоили… – Она сделала правой рукой неопределенный жест. – Сами понимаете!

– Понимаю, – сказал я. – Но ведь скандал со страховой компанией нанесет репутации вашего заведения еще больший вред.

Швабра задумалась. Я спокойно ждал, зная, что никуда ей не деться – из двух зол выбирают меньшее.

– Ну хорошо, – сказала наконец Артамонова и вновь опустила пальцы на клавиатуру. – Записывайте.

Через минуту нужные адреса оказались в моем блокноте.

– Спасибо большое! – Я встал. – Было очень приятно с вами познакомиться.

– Вы дадите знать, когда отыщете Виталия Сергеевича? – Артамонова пощипала свой носик большим и указательным пальцем левой руки, поднялась из-за стола и одернула белый халат.

Грудь ее от этого в главную женскую прелесть (на мой, конечно, вкус) не превратилась.

– Разумеется, дадим, – соврал я. – Сразу же позвоню.

Мы распрощались – она с немалым облегчением, а я с предчувствием, что нам еще не раз придется встретиться.

Когда я покидал территорию клиники, амбал-охранник помахал мне пятерней. Будто напутствовал во имя и во славу…

6

Свидетельницы жили неподалеку от клиники. Любовь Кочеткова, сорока лет, – тут же, в Ольгино, а Лариса Ерошевич, сорока двух, – в Лахте. Я решил начать с ближайшей.

Любовь Кочеткова оказалась тощей женщиной, отдаленно напоминавшей бы швабру-заместительницу, кабы не изящный греческий носик и лукавые зеленоватые глазки. Будь я в Нью-Йорке, я бы за такими глазками весь вечер бегал. А может, и два вечера… Впрочем, нет, не стал бы – доску и глазки не украсят, не люблю плоских, хоть убей!

Жила Кочеткова в небольшом коттедже, который в другом районе показался бы даже симпатичным. Но тут его со всех сторон окружали монументальные особняки о трех этажах, четырех башнях и десяти колоннах. И поневоле рождалась мысль о хижине дяди Тома.

Я представился хозяйке этой хижины, объяснил, чего хочу.

Кочеткова нахмурилась, возвела лукавые глазки к небу и тут же стрельнула ими в меня. Получилось очень кокетливо.

– Вы узнали мой адрес в клинике?

– Конечно. От Натальи Петровны, заместительницы Марголина.

– А меня как свидетельницу не потащат? – Глазки потеряли лукавость и обрели немалую трезвость. – Мне бы очень не хотелось…

– Я не мент, госпожа Кочеткова. Я всего-навсего агент страховой компании. Нам не нужны ваши официальные показания. Просто расскажите, что происходило в прошлый четверг у доктора Марголина, и я тут же оставлю вас в покое.

– Ах, язык мой – мне всю жизнь враг, но, так и быть, расскажу… – И она рассказала.

В приемной их находилось двое – она и еще одна женщина по имени Лариса. Фамилия ее Кочетковой не известна, Лариса и Лариса. Та как раз ждала вызова, когда ввалилась в приемную этакая фифочка, вся из себя выпендренистая и на взводе – это было видно по всем ее жестам и словам… Нет, не пьяная, а на взводе… На взводе и значит – под мухой? Возможно. Она-то, Кочеткова, вообще не пьет, ну там бокал-другой сухого вина, лучше всего молдавского из «Коллекции Гарлинг», есть такой набор, она берет обычно на Марата, возле метро «Маяковская», имеется там неплохой такой магазинчик, сразу за банями… Как фифочка выглядела?.. Пшеничная блондинка, но я голову дам на отсечение, что это был парик, нас, женщин не проведешь, не то что вас, голубков… Ну да, все у нее при всем, есть такие… Ну и вот, вплыла фифочка в приемную и ни слова не говоря сразу к Виталику за дверь… Мы его промеж собой Виталиком называем, сами понимаете, врач-гинеколог сродни любовнику, в одно и то же место заглядывают, да иной раз любовнику того и не скажешь, что Виталику! Хороший доктор, я у него уже лет пять наблюдаюсь, почти с тех пор, как он клинику построил… Кстати, знаете, чем отличается гинеколог от любовника? Любовник посмотрит, полезет и возьмет, а гинеколог возьмет полезет и посмотрит, хи-хи-хи… Да, между словами «возьмет» и «полезет» запятой нет, хи-хи-хи… Ну вот, вперлась эта блондинка к Виталику в кабинет, а через секунду сестричка оттуда вылетает, Альбиночка, вся красная как рак, не знаю уж, чем ее эта фифочка так раскрасила… Вылетела, села за стол, в нашу сторону и не смотрит. Мы к ней: «Альбиночка, кто это там у Витсергеича?» – «Никто, – говорит. – Сучка жопастая! Подстилка!» И словно в рот воды набрала. А между тем у Виталика в кабинете объяснение разворачивается да все на повышенных тонах. Слов, правда, не разобрать, но похоже, фифочка на доктора накатывает… Нет, не беременная она, разве лишь на первых неделях, у гинеколога не только беременные бывают. Но рожала уже точно, бедра у нее не девичьи, это уж вы поверьте… Потом разговор стал тоном ниже, а потом и вовсе затихли, там двери хорошие, если не орать, то вообще ничего не услышишь… Так прошло минут пять. Потом Альбиночка кликнула Виталика по интеркому и вошла в кабинет. Пропадала она там минуты две-три, а когда вышла, заявила, что Виталик нас принять не сможет, а примет его заместительша… Нет, Виталик из кабинета не выходил, и фифочка в парике – тоже. Кто их знает, может, он ее чистить взялся… Нет, нам это странным не показалось, и мы пошли к Натке Артамонихе…

Когда Кочеткова закончила свой рассказ, я спросил:

– Скажите, а эту женщину… эту фифочку… вы раньше не встречали?

Лукавые глазки вновь полезли к потолку.

– Нет, не встречала.

Больше мне у Любови Кочетковой делать было нечего, и я отчалил к Ларисе Ерошевич. А то бы, наверное, еще многое пришлось узнать о том, чем гинеколог отличается от любовника. Спору нет, такая информация иногда бывает нелишней – к примеру, в теплой мужской компании за хорошим столом после второго стакана, но в этом деле я обойдусь и без нее.

7

Лариса Ерошевич оказалась полной противоположностью Любови Кочетковой. Дебелая дама, у которой отвисало и колыхалось все, что способно отвисать и колыхаться. Лупоглазенькая, нос картошкой, вокруг носа веснушки натыканы. Встретив подобную на улице, если и обернешься, то отнюдь не от восхищения. На уродов тоже оборачиваются… Впрочем, таким уж полным уродом она не была, просто во мне еще жила память о зеленоватых лукавых глазках, не успел я от них отойти – слишком коротка оказалась дорога от Ольгино до Лахты.

Поначалу рассказ второй свидетельницы мало чем отличался от уже услышанного. Разве лишь вместо фифочки в прихожую вошла женщина лет тридцати, расстроенная, если не сказать – опечаленная. Но парик был, и сестра Альбина из докторова кабинета выбегала, обзывала незнакомку, ненормальная, а у той же явно горе какое-то приключилось…

– Стоп! – сказал я. Мне показалось, что слово «ненормальная» прозвучало вовсе не ругательством. – Почему вы назвали медсестру ненормальной?

Лариса захлопала белесыми ресницами:

– А она ненормальная и есть. Я уверена. Нимфоманка она. Суперозабоченная… У меня мама-покойница в этих делах разбиралась, научила, как отличать такую от обычной женщины, давно не встречавшейся с мужчиной.