Настало времечко…

…В половине двенадцатого мы задержали первого бандита. Он бежал от гнавшихся за ним милиционеров и вымахнул прямо на нас. Правда, командир наш успел сигануть в сторону и спрятаться за газетный киоск, но оказалось – поздно. Ворюга уже разглядел повязки, понял, что его окружили, и сдался.

Ради чего?

В одно прекрасное воскресное утро я понял, что жизнь мне осточертела. Доконали меня подвернувшиеся под руки спички. На этикетке усатый красавец с томными глазами нежно прислонялся к худосочной перепуганной девице и было написано: «Тихий Дон».

– Господи боже мой! – простонал я, хватаясь за голову. – Тоска зеленая!

Я побежал на кухню и, жестоко опалив брови, прикурил от электроплитки. После этого несколько успокоился и меланхолически подумал: «А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…» Я с холодным вниманием осмотрел свою комнату: вызывающий слабость под ложечкой циклопий глаз телевизора, портрет папы Хемингуэя на стене, керамическую абстрактную статуэтку индианки… И снова застонал.

Чего ради, собственно, начинался хотя бы сегодняшний чудный день? Ради уплаты по жировке, обязательной воскресной партии в шахматы с соседом-энтузиастом и стандартной вечеринки у Люси Паникоровской по случаю ее именин. Вечеринки – в квартире с телевизором, портретом Пастернака на стене, с абстрактной соломенной фигуркой танцующего шамана.

«Повешусь! – ясно, без содрогания подумал вдруг я. – Ну, не буквально повешусь, потому что вешаться как-то не интеллигентно, а что-нибудь в этом роде… Вот только навещу ближайших друзей… в последний раз».

И я запрыгал на одной ноге, надевая брюки.

За дверью, когда я ее открыл, стоял идиотски сияющий сосед с шахматной доской в руках.

– Бур-бур-бур, – сказал я, толкнул его плечом и скатился по лестнице.

Какие теперь шахматы! Жировки, вечеринки! Зола все это!

Ближе всех от меня жил Миша Побойник. К нему первому я и завернул.

Побойник стоял возле аквариума и чайным ситечком пытался выловить какую-то рыбешку, состоящую из одного живота.

– Заболела, – озабоченно сказал Миша. – Ничего не жрет, понял?.. Вот пакость – опять унырнула! Ну-ка, свети сюда. – Он протянул мне карманный фонарик.

– Погоди ты! – отмахнулся я. – Скажи мне лучше – зачем мы на свете живем?

Мишу очень заинтересовали мои слова. Он отложил ситечко, и глаза у него стали боязливо-веселые.

– Покупочка, да? – спросил он.

– Какая там покупочка. Я серьезно.

– Придуривайся, – сказал Миша. – Знаю, это розыгрыш такой. Я тебе скажу, а ты меня потом как-нибудь подденешь. Точно?

– Ах, Миша! – сказал я. – Друг золотой! До розыгрыша ли мне. Может, последний раз видимся.

– Ну, артист! – восхитился Миша. – Вот артист!.. Только меня не купишь… Ну-ка, держи! – И он силой вставил мне в руку фонарик. – Свети в угол.

Я машинально посветил, и Миша с третьей попытки выудил рыбешку.

Рыбка лежала на дне ситечка бледная и недвижимая.

– Гм, – сказал Миша и ковырнул ее пальцем. – Ты чего-нибудь в рыбе понимаешь?

– В жареной, – нашел в себе силы сострить я.

– Черт его знает, что такое. – Миша почесал затылок. – Не жрет. Третий день. – Он бултыхнул рыбу обратно в аквариум. – Пойдем-ка лучше выпьем.

– Не могу, – сказал я. – Тороплюсь очень.

– Куда же ты торопишься? – слегка обиделся Миша.

– В этот… в з-з-зоопарк! – бухнул я.

– Хо! – шлепнул ладонью по лбу Миша. – Там ведь рядом зоомагазин. Купишь мне дафний, а? – Он достал откуда-то из-под ремня сложенную в шестнадцать раз трешку.

– Это же много, – замялся я. – Дал бы лучше мелочи.

– А у меня всегда трешками, – сказал Миша. – Удобно, знаешь.

…Я вышел от Побойника, вертя в руках злополучную трешку, и не представлял – что же с ней теперь делать. «Ладно, – вздохнул я наконец. – Не обедняет. В крайнем случае подколю к завещанию…»

К Лялькиным мне заходить не пришлось. Я их встретил на улице. Лялькин, обливаясь потом, катил на салазках большой зеркальный шифоньер, а Лялькина шла сбоку и поддерживала шифоньер двумя пальцами.

– Привет, – прохрипел Лялькин, сунув мне взмокшую ладонь. – Чего ж ты не поздравляешь нас с покупкой?