Северная ведьма. Книга первая. Потомок

– Ну, что Серёга, доложился? Доверяет тебе кэп перешвартовку? Или ждать его будешь?

Вахтенный вышел из штурманской, потёр руки и шутливо придавил Виктора корпусом локатора, стоящего на гибкой ноге к иллюминатору.

– Завидуешь? Жена сказала, что он уже едет. Хотя, я думаю, он бы мне разрешил самому швартоваться. Он мне ещё с прошлого рейса доверяет маневрировать. Мы, понимаешь, на рейде стояли. А к нему какое-то начальство или друзья пришли. Ну и они там, – щёлкнул по горлу пальцем, – а тут добро на причал дали. Я и проявил инициативу. Порулил.

Виктор повернулся, недоверчиво глянул на приятеля.

– И что, ты сам швартовался? Он и на мостик не зашёл?

– Ну почему? Он всю перешвартовку простоял вон там, на твоём месте. Качался и кивал. Кивал и качался. Я же знал, что он всё видит, всё понимает, – и назидательным тоном добавил, – швартовка это, брат, расчёт и абсолютное знание маневра своего судна. Сечёшь?

Сергей ещё раз прижал локатором Виктора.

– Ну, что, паря? Уходишь? Или остаёшься? А то постой, ходы записывать. Гроссмейстер играть будет.

– Та пошёл ты!

Виктор вылез из-за локатора. А Сергей защёлкал рычажками громкой судовой связи.

– Боцман, команду на перешвартовку. Распредели матросов на корму и на бак. Как буксир подойдёт, убирайте трап. Команда, кто собирается в город – поторопитесь. Перешвартовка будет долгой и на дальние причалы. Так что прошу покинуть борт.

Виктор направился к двери. Можно было пойти ещё вздремнуть до обеда. Ночь выдалась хлопотная, почти не спал. Но уходить из этой красоты не хотелось.

– Слышь, командир. Давай помогу, что ли? Я пойду на корму, а боцмана посылай на бак. И руководи нами на здоровье.

– А что? Давай, – и уже уходящему Виктору вслед, – ты, как буксир подойдёт, продольный сразу выбирай, а на шпринге отваливать будем в натяг. А как скажу, так и шпринг выберешь.

– Ох, Серёга, тебе покомандовать, что медку лизнуть.

Виктор бурчал себе под нос, уже спускаясь по трапу на рабочую палубу. Надо было ещё зайти к себе в каюту, переодеться. Когда оделся и вышел на корму, буксир подваливал к борту. Несколько раз свистнув, он толкнулся в борт траулера и с него закричали:

– Эй, моряки, прими чалку!

Началась обычная швартовая работа. Из рубки командовали успевший подъехать капитан и Сергей, а на палубе с командой матросов управлялись Виктор с боцманом. Работали слаженно, понимали друг друга с полуслова. Отвалили и через рейд пошли к дальним причалам. На подходе выяснилось, что место у причала для них ещё не освободили. Буксир побурлил, поработал передним, задним ходом, загасил инерцию траулера и оба застыли в ожидании. Виктор вместе с матросами таскал швартовые концы, тяжёлые, заледенелые канаты, тянул, травил, крепил. Когда все закурили, вдруг вспомнил, что голос с буксира показался ему знакомым. Перегнувшись через планширь, попытался заглянуть в рубку буксира. Но что там увидишь, через замёрзшие стёкла. Закурил и, стоя у борта, засмотрелся на противоположный берег залива. Сопки отсюда были ближе, снег белее, огоньки ярче. Там, за окнами с этими огоньками была чья-то жизнь, уют. То, от чего отвык за пол года плаванья, и к чему тянуло обострённо, по детски, до кома в горле. Подумал – всё, хватит. Сейчас же иду на переговорный, заказываю разговор с Тамарой и говорю твёрдо, решительно, чтобы у неё никаких уже сомнений…

– Эй, загранка, угостил бы, что ли? Чую табачок ароматный, ненашенский.

Виктор глянул вниз за борт. Прямо под ним, на палубе буксира стояла живописная фигура в овчинной шубе до пят. Из конуса поднятого воротника торчала голова с тенью на глазах от громадного козырька моднейшей мичманки. И мичманка была ростовская. И не просто ростовская – Петина мичманка. Потому, что шил такие мичманки, морские фуражки, мастер Петя. Просто Петя. Это была и фамилия и имя и кличка этого человека. Выпускники двух ростовских мореходок и речного училища развозили по всему свету его «мицы». Шил он отлично. Строго следил за модой. От образцов начала шестидесятых с невысокой тульей, широкими полями и маленьким козырьком он быстро перестроился на «международную», с громадным козырьком и мятыми полями, стоило первым его заказчикам привести из загранки подобный образец. И здесь сомнений быть не могло, под этим козырьком был ростовчанин.

– Эй, Ростов-папа! Что-то не узнаю?

– О-о-о. Вот кто из загранки к нам пришёл, – странно удивилась мичманка. И помолчав, – а ты, я так понимаю, Виля?

– Не по-о-онял? – затянул Виктор, предвкушая радость встречи с однокашником. Вилей его могли звать только особы приближённые.

Джонами, Бобами, Максами, вот он – Вилли, они, молодые курсанты стали, отдав дань выбранной романтической профессии. К выпуску у многих это потеряло актуальность, у Виктора осталось, даже закрепилось – Виля. Толи от лёгкости произношения, толи от близости к родному имени. Было ещё во внешности Виктора что-то не совсем славянское. Правильное овальное, чуть удлинённое лицо с голубыми глазами и копна жёлтых волос с постоянно выгоравшими белыми прядями. И ещё, бросались в глаза не белые, но светлые, длинные и пушистые ресницы, светлые брови. Вилли, одним словом. Ладно, но кто же это? И голос, теперь уже точно, знакомый. Здорово. Но стоявшая внизу фигура странно замолчала, а Виктор никак не мог рассмотреть лицо под козырьком. А тут ещё, налетевший за минуту до этого снежный заряд превратил всё вокруг в белую кашу. Ни хрена не видно.

– Ну, выйди же на свет, что ли? – Виктор от нетерпения перегнулся через борт.

В это время сонный диспетчер по громкой портовой связи опять забубнил, что мол, причал для них освободили и нечего им на рейде болтаться. Видимость скверная, а у вас, мол, маневренности кот наплакал. Того и гляди, устроите столкновение судов. Давайте к причалу и не держите буксир.

– Ладно, мореман, у причала поговорим.

Фигура в шубе повернулась и ушла к себе в рубку.

– Не по-о-онял? – уже второй раз изумился Виктор, – кто же это у нас такой загадочный. Стало просто не ловко. Рядом во время разговора стояли занятые во время швартовки матросы.

– Что, знакомый? – поинтересовался пожилой матрос, тоже облокотившийся на планширь и рассматривавший буксир.

– Да вот, получается, что знакомый. Ничего не понимаю.

Виктор смущенно крутил в руках пачку сигарет, приготовленную, чтобы передать на буксир.

– Наш ведь, ростовский, и голос знакомый и вообще…, – он не стал распространяться насчёт мичманки.

– Да как бы вы его узнали, падлу? Ведь он от вас глаза прятал. Я ведь всё видел, – вмешался в разговор молодой матрос Костик, после армии оставшийся на севере, по его заверениям навсегда.

– А ну, вспомните, – продолжал Костик, – кому на прошлой стоянке башли занимали? Я же сразу это засёк. Он же у вас закурить попросил? – сделал многозначительную паузу, – а как вас рассекретил, так сразу шасть в рубку. Мурый у вас дружёк. Я таких сразу засекаю.

– О-о-о, – Виктор махнул рукой на парня, – перемудрил ты, паря. А для того чтобы занимать, иметь это что-то надо. Хохмит кто-то. Ладно, по местам, мужики. Я сам разберусь.

С мостика уже послышались переговоры капитана с буксиром и диспетчерской. Вахтенный дал команду на швартовку. Виктор снова остался на палубе, изредка поглядывая на толкавший их буксир. А буксир пыхтел, посвистывал. Из его рубки был слышен голос. И вдруг Виктор вспомнил этот, чуть картавый голос. Игорь Саенко! Вот это кто! Выпускник их мореходки, на два курса старше его, личность на факультете заметная. Был Игорь кларнетистом в училищном оркестре, был франтом. Морскую форму умудрялся перешивать и носить так, что выглядел шикарно, а строевому начальству придраться было не к чему. Ему пытались подражать – получалось не у многих. Вот этот франт и командовал сейчас буксиром «Александр Матросов» в рыбном порту заполярного города Мурманска.

А между собой их свела некрасивая история. Обычная для их возраста, но не красивая. Девчонку не поделили. Виктор тогда первый раз привёл Тамару в училище на танцы. А Тамара девчонка видная. Многие курсанты с неё глаз не сводили. Виктор от неё не отходил. С одной стороны гордился, что при нём такая красавица, а с другой опасался – уведут ведь. Познакомились они недавно, ещё плохо друг друга знали. И надо же. Стоило отойти покурить, возвращается, а она со старшекурсником танцует. Танец кончился, а партнёр её не отпускает. Прямо вот руками держит и что-то ей, видно, интересное рассказывает. А чего не рассказывать, если «старик» уже годичную практику прошёл, за границей был. Если язык подвешен, то заморочить девчонке голову есть чем. Начинается новый танец, и они снова пошли танцевать. Виктор в панике. На «гражданке» он бы сейчас быстро организовал вывод неприятеля в тёмный угол для выяснения правил поведения. И там уж чьи «правила» бы оказались сильнее, тот и прав. А здесь, в мореходном училище свой неписаный кодекс чести. Из-за девчонки моряки будут выяснять отношения? Или того хуже – драться? Да абсурд. И когда они пошли танцевать в третий раз, Виктор не выдержал и подошёл к ним. Лучше бы не подходил. Ему и сейчас вспоминать тяжело этот позор. На него удивленно смотрели оба. А когда Витя промямлил, что, мол, это он привёл девушку и нехорошо не учитывать этого, «старик» спокойно передал ему девушку. Мол, пожалуйста, потанцуй, но, многозначительно улыбнулся Тамаре и заметил, что они не договорили. И какие после этого танцы? Какое настроение? Виктор тогда стал делать независимый вид, мол, его это особенно не тронуло. Даже пригласил на танец другую девушку. А Тамара исчезла. И ушла она с танцев одна или с провожатым, Виктор и сейчас не знает. «Старик», а это был Игорь Саенко, после этого случая не общался с Виктором, только иронично подмигивал ему при встрече. Это был последний год учёбы Игоря, скоро он защитился и уехал по месту распределения. А у Виктора с Тамарой закрутился, закружился жаркий роман, в котором были и не значительные ссоры и стремительные перемирия, после которых Виктор несколько дней прокрадывался под утро в «экипаж» и на занятиях не редко засыпал. Перед окончанием училища заговорили о свадьбе, и Виктор на выходные дни отправился в родной городок к родителям, посоветоваться. Вернулся и твердо, рассудительно сообщил Тамаре, что правильно будет поступить так, как он сейчас скажет. А сказал он, что им надо, во первых, проверить свои чувства, во вторых ему надо подзаработать денег на свадьбу. Сидели они с Тамарой в скверике рядом с училищем. Тамара тогда отстранилась и долго внимательно глядела ему в глаза. Такой серьёзной он её ещё не видел.

– Я от тебя такой рассудительности не ожидала. Не замечалось за тобой такого. И я, не будь этого разговора, поехала бы за тобой, и не расписавшись. Но раз уж тебе ещё надо наши чувства проверять, то, что же, давай, проверим.

И когда провожала Виктора, всплакнула у вагона. Обняла и долго не отпускала, пока вагон не тронулся. А когда уже шла за уходящим вагоном по перрону, странные слова сказала.

– Виля, а чьи ты чувства проверять хотел, свои или мои?

– Да брось ты, – ответил Виктор, – пошутил я.

– А я не шучу.

Тамара, остановилась и, отвернувшись, тихо пошла в вокзал. С тяжёлым сердцем тогда уехал он.

Ещё до того, как закрепили последние швартовы и спустили трап на причал, закончился снежный заряд, и всё вокруг вновь засверкало в лучах прожекторов. И будто стало светлее и торжественнее. Рабочий день начинался, и по причалам затопали засыпанные пушистым снегом фигуры. Люди проходили мимо, оживлено разговаривали между собой, иногда задирали голову и смотрели на высокий борт «Мурома». Порт жил своей морской жизнью. Все, всё знали. И не только о том, кто пришёл из рейса и кто уходит, но и что на промыслах делается. И о том, что вот этот БМРТ вчера пришёл из южной Атлантики, не для кого секретом не было.

И Виктору казалось, что все эти люди, проходившие мимо их борта должны знать, что вот он, молодой, симпатичный штурман, полгода бороздивший дальние моря и пришедший к ним с другой стороны земного шарика очень рад их всех видеть. И неплохо было бы сейчас, сойдя на берег, через каждые несколько метров встречать родных и близких и просто знакомых. И чтобы все они, если и не бросались к нему с объятиями, то, во всяком случае, приветствовали его, расспрашивали и вообще демонстрировали бы, что очень даже заметили его, Виктора, долгое отсутствие на родной земле. На какое-то время он забыл об Игоре. И уже стоя на причале у спущенного трапа, разговаривая с уходящими в город моряками, вспомнил о случившемся. Стал искать глазами буксир. Спросил одного, другого. Ему сказали, что буксир там, дальше, через пару корпусов стоит у этого же причала. С удовольствием, скользя по ледяным, занесенным пушистым снегом причальным брусьям Виктор быстрым шагом, почти бегом, поспешил в ту сторону. Работяга буксир в любую минуту мог уйти. Так и случилось. Буксир уже отваливал от причала, когда Виктор подбежал к тому месту, где он стоял. А тот, кто был ему нужен, шёл по берегу ему навстречу. Уже не в тулупе, а в тёплой на меху куртке с капюшоном и в той самой «Петиной» мичманке с большим плетёным крабом. Виктор остановился. Растерялся. Не знал, как приветствовать первого, встреченного им на твёрдой земле знакомого человека. Стоял, чуть расставив руки, и улыбался. А тот вдруг отколол совсем уж странное коленце. Не остановился, а, проходя мимо, хлопнул его по отставленной руке своей, в тёплой кожаной перчатке и, как будто и не было у них встречи на рейде, громко сказал:

– С приходом, мореман! Ну, как там мулаточки, негритяночки?

А уж пройдя несколько шагов, оглянулся и махнул рукой, как будто честь отдал – будь здоров! Вот тебе на! С горечью пришлось признать, что не все в восторге от встречи с моряком, вернувшимся к родным берегам. Люди жили, живут и заняты только своими житейскими делами. Подступило недавно пережитое чувство одиночества.

Это было в часы прихода его БМРТ в порт. Уже с рейда была видна толпа встречающих на причале. И из ста человек экипажа не встречали, как ему тогда показалось, его одного. А на причале собрались родные и друзья, официальные лица и просто работавшие в это время в порту люди. Так уж повелось, что и проводы и встречи судов, это статья особая, особый ритуал портовых городов. И как часты бы они не были, это всегда событие. Для родных и близких, встречающих моряка и для самого моряка истосковавшегося и по родным и по берегу. Ведь, пожалуй, только моряки и их жены и подруги, для которых расставание на долгие сроки это не эпизодическое явление, а сама жизнь, знают, что такое встреча. В эти встречи бывают по-особому мягкими губы и горячими тела подруг. Бесстыдными глаза и жадными руки. Виктору пока ещё не суждено было испытать такого в этот приход. Но отсутствие полноценной встречи с берегом он почувствовал. Это ощущалось во всем происходящим вокруг него. Весь экипаж, бывший во время рейса чем-то единым, почти семьёй, за сутки, двое до прихода в порт начал распадаться. Начались сборы. Стирали, гладили, стриглись, брились и подравнивали отпущенные за рейс красавицы бороды. Продержаться они, эти бороды день-два, только чтобы показаться, покрасоваться, а потом сбреют их до следующего рейса. Каждый был занят только собой. Отделившись от экипажа, все стали вновь частицами тех семей, которые ждали их на берегу. И если для Виктора этот приход был возвращением на «берег», на Родину, то для большинства это была сугубо личная встреча с любимыми и родными. И как только закончилась долгая, нудная, неизбежная возня с пограничниками и таможней, люди просто бросились навстречу друг другу. Трап был узок для общения. На нем столкнулись одни, рвущиеся на берег, и наиболее нетерпеливые встречающие, кинувшиеся на корабль. И был разрушен свойственный морской жизни размеренный судовой порядок. Всё вокруг Виктора напоминало скорее вокзал, наполненный встречающими и приезжающими. Одни помещения и каюты опустели, покинутые ушедшими на берег жильцами, другие наполнились незнакомыми людьми, смеющимися, громко разговаривающими. И Виктор, возбужденный приходом в порт, вдруг был оглушен странным состоянием неучастия. Оказался у себя на родном пароходе лишним, без определенной роли человеком. Он не был задействован на вахте и никому не нужен на этом празднике встреч. Друг, радионавигатор, поняв состояние Виктора, затащил его в свою каюту, где пришедшие встречать его жена и друзья открыли шампанское и, рассевшись с трудом в тесной каюте, спешили рассказать друг другу о событиях, произошедших за время разлуки. Виктор, зажатый на диване двумя крупными мужиками, залпом выпил граненый стакан шампанского, закашлялся, выбрался в коридор и уже не вернулся. Ушел, закрылся у себя в каюте, улегся, не раздеваясь, на своём маленьком диванчике и, под шум топающих за дверью, громко разговаривающих незнакомых людей, заснул.

Под каблуками уходящего Игоря скрипел снег. Виктор повернулся и пошёл следом за ним, потому как возвращаться к себе на судно было всё равно в эту сторону. Шёл в нескольких шагах сзади. Сказать, что Виктор расстроился, значит, ничего не сказать. Аж к горлу подкатило. Поставил себя в такое дурацкое положение. Стоило бежать к этому фраеру? А с другой стороны, тот ведь сказал, что они о чём-то поговорят на берегу, нашёл себе оправдание.