Друг мой – Беркут_1

Несколько раз вздохнула тяжело-тяжело и добавила:

– Я же спину натрудила, вот и прилегла на взгорочке на сухом месте, на солнышке. Там и задремала на пять минут. Открываю глаза, а в трёх шагах молодой тигр. Плохо ему. Стонет бедный и распухшую переднюю лапу на весу держит. Наступил, видать, на колючку чёртова дерева. Хорошо, что у меня на кофточке всегда булавка от сглазу приколота, ею я и вытащила эту занозу ядовитую, а потом гной выдавила зелёный, с кровью вперемешку. Своей косынкой рану перевязала. Теперь поправится мой пациент таёжный. А я вот что-то встать никак не могу. Ну-ка, помогите мне. Надо нам, ребятки уходить отсюда поскорее. Бог с ней, с ягодой этой…

Клад.

Растёт парнишка огненный, сердцем горячий, помыслами чистый, с совестью незапятнанной. А вокруг соблазны бушуют. То мопед новенький протарахтит на соседней улице, то в небе голуби породистые закувыркаются, то с новой удочкой настоящей брат на рыбалку отправится…

Да, вот беда, бесплатно никто не раздаёт такие вещи. На всё это денежки нужны, и не малые… А где их взять? Соберёшь на огороде два ведра бурых помидор, отнесёшь на коромысле в Заготконтору, получишь за них 10 копеек, семь потратишь в сельпо на четыре сладких сухарика. Оставшиеся три копейки в банку, банку в саду закопаешь поглубже под вишней густой.

Ох, и медленно же копятся деньги в моей банке. Найти бы клад богатый! Первым делом купил бы себе фонарик хороший с батарейками за 1 рубль 70 копеек, набор юного телеграфиста за 4рубля 50 копеек, две покрышки новые с камерами для велосипеда, халвы два килограмма, полкило сабзы и три бутылки лимонада!..

Мечты, мечты… По ночам они такие реальные! И подсказки верные, проверенные. Надо, мол, искать злато-серебро под цветущим папоротником. Многие десятки километров по таёжным распадкам прошагали мои исцарапанные ноженьки, тысячи папоротников глазки отыскали, но ни одного с цветочками!

Дед Савелий, сосед наш, бондарь одноногий, то ли взаправду, то ли посмеяться решил, но однажды по секрету рассказал нам с Вовкой про старинную тропу в тайге, по которой узкоглазые бандиты хунхузы уносили в Китай золото и драгоценные камни, добытые в горах Сихотэ-Алиня. Часть сокровищ они припрятали в приметных местах на Чёрный день.

По этой тропе и сейчас промысловики ходят в тайгу Уссурийскую, как и мой дядька Федор. Ему-то мы и сели на хвост по осени, когда отправился он за женьшенем. Он – в одну сторону, в верховья реки Бикин, а мы – в противоположную, по направлению к границе.

Наша тропа быстро затерялась в зарослях. Вдоль реки Уссури пограничники устроили запретную зону. Желающих рискнуть своей головой быстро поубавилось. Кому охота отправиться жить за колючую проволоку? А с нами что сделают? Ну, врежут ремнём, чтобы не совались, куда не следует. Так ведь наши пятые точки к тому привычные, перетерпят и не такое.

Дошли мы почти до самой Уссури. Пару мест заметили в сопках. Издалека видно скалистый утёс и водопад. Больше негде надежно спрятать сокровища.

По хорошей погоде раз за разом отпрашивались у мамки за грибами и отправлялись на поиски. Острые камни и колючие кусты в хлам раздирали наши рубашки, шаровары и кеды. Мы облазили все расщелины и пещеры. Ни одно дупло в столетних кедрах не укрылось от наших зорких глаз.

Ржавые железные костыли, вбитые в трещины, указали нам путь к желанной цели. На скалистом уступе за кустами колючими притаилось отверстие тёмное, камнями заложенное наглухо, мхами-лишайниками заросшее… Вот оно, счастье наше заветное!

Карьер.

Осень в Приморской тайге – это безумное буйство красок, фантастические наряды деревьев, кустарников и лиан. Это время обильных урожаев ягод и орехов, диких яблок и груш, съедобных грибов, полезных трав да кореньев.

Реки кипят от бесчисленных косяков кеты, устремлённой в верховья на нерест в чистой горной воде.

Все лесные обитатели спешат попользоваться бесплатной таёжной столовой и нагулять жирок перед долгой холодной русской зимой.

В городах и деревнях жизнь замирает примерно на месяц. Все, кто в состоянии ходить, с мешками, корзинами и коробами идут, бегут, едут, летят подальше от жилья и дорог, в самую глушь, туда, где их ждут таёжные дары.

Мы с братом тоже не сидим на печке, а день за днём уходим всё дальше от города. Домой несём всё съедобное и полезное, что попадается по пути. Зима все подберёт. Семья большая. Да и в Хабаровск передачи продуктовые очень пригодятся нашим братьям. Они учатся, получат хорошие специальности, хорошую работу, встанут на ноги и нам помогут по жизни.

Мы не просто собираем грибы да ягоды, а примечаем дорогу, чтобы не заблудиться в тайге, не попасть поперёк пути дикому кабану, медведю или тигру. Нам, безоружным да малым, с ними не совладать. Вот где пригодились вечерние рассказы на брёвнах наших соседей, старых охотников и добытчиков. Цепкая мальчишеская память не раз нас выручала. И всё-таки случалось, что плутали мы изрядно по сопкам и распадкам таёжным, сбившись в азарте с верного направления.

Хмурое небо, туманы и дожди доставляли нам немало забот. Выручали и быстрые ноги, все в царапинах и синяках. Но кто на них обращает внимание, когда за спиной тянет короб со спелым виноградом, а руки еле держат полные корзины с груздями и маслятами.

Бывали и невезучие дни, когда перед нами открывались обобранные подчистую участки, где прошлась бойкая ватага таких же огольцов и всё, как метлой подмела. Тогда включали пятую передачу и без оглядки шпарили вглубь тайги. Потом, естественно, с трудом оттуда выбирались, нагруженные осенними дарами.

Дары-то они дары, но не даром они достаются, а тяжёлым трудом и лишениями. В таких походах даже пообедать нет времени, жуём на ходу. Пара сухарей, кусочек сала и помидоры с солью выручают нас. Любоваться таёжными красотами тем более некогда, зоркие глазки высматривают в траве стебельки женьшеня, предел наших мечтаний о хорошей и сытой жизни.

Кто бы знал, сколько различных тайн хранит Дальневостосточный край. Не сосчитать. Знаменитый исследователь Приамурья и Приморья, путешественник Арсеньев, многие тысячи километров прошёл по таёжным тропам, много чего видел, что смог, то в книгах своих описал.

Однако, кое-что и нам досталось.

В один из походов за кедровыми орехами, забрались мы с Сашкой в такую непроходимую глухомань, что стало страшно. Полдня выбирались, карабкаясь по заросшим крутым склонам высоких сопок, надеясь с их вершин оглядеться вокруг и отыскать дорогу домой.

На третьей или четвертой вершине перед нами раскрылась огромная почти круглая котловина, сплошь усеянная ломаными гранитными блоками, камнями и щебнем. Некоторые глыбы были выше нас. Только сказочные атланты могли поднять их и унести. Мы не увидели ни людей, ни брошенных механизмов и инструментов, ничего! Одни мрачные тёмно-серые камни. Ни одного кустика, ни одной травинки не росло в этом странном карьере.

Если кто-то добывал здесь гранит, то где-то должна быть дорога, по которой лошади или машины вывозили его. Оставили свою поклажу в приметном месте, и пошли по скалистому гребню, по самой верхотуре вокруг карьера. Часа через три-четыре вышли к своим оставленным мешкам. Никакой дороги или хотя бы проторённой тропы мы не нашли.

Надвигающаяся ночь заставила нас поскорее убраться из этого жутковатого места. Напоследок взглянули вниз на чудовищную каменоломню, и пошли наугад в сторону дома, надеясь найти по пути безопасное место для ночлега.

В наших детских головах проносились картины, как полуголые рабы кувалдами и клиньями ломают гранит, а надсмотрщики плетьми подгоняют их. А может и не рабы тут трудились, а какие-нибудь пришельцы из других миров, не зря ведь говорят старики удэгейцы, что не Сихотэ-Алиньский метеорит взорвался в тайге, а громадный небесный ковчег.

Алчан.

Велика матушка Русь. Далеко на востоке в семи тысячах километров от Москвы лежат два необыкновенных края: Хабаровский и Приморский. По границе, их разделяющей, течёт таёжная река Бикин. В обычное время ширина реки примерно 200 метров. А в сезон муссонных дождей разливается в низовьях до километра и более, заливая луга, леса, поля, посёлки и даже половину города с таким же названием Бикин.

Зимой в тайге лесорубы валят лес и укладывают бесчисленные штабели брёвен на крутых берегах реки. С весенним паводком и всё лето мужики сбрасывают брёвна в реку, и она несёт их тысячами вниз по течению до Бикинского лесозавода.

Там крепкие русские женщины в ватниках баграми цепляют брёвна и насаживают их на острые крючья цепного транспортёра, который и поднимает брёвна на берег. День и ночь гудят-визжат пилорамы, распуская брёвна на доски, бруски, рейки… Высоченные погрузчики-штабелёры заполняют пиломатериалами вагоны, грузовики, телеги, которые развозят их по стройкам нашей необъятной страны. И растут новые заборы, новые дома, новые заводы. И живут в этих домах люди, работают на этих заводах и делают новые пилы, которые пилят лес на краю света.

Идут дожди, светит солнце, пробиваются сквозь опавшую листву миллионы зелёных росточков. Через 40-50 лет превратятся они в роскошные дубы и ели, кедры и ясени, липы и берёзы. Придут на склоны таёжных сопок дети и внуки нынешних лесорубов, возьмут в руки топоры и пилы, поплывут снова брёвна по большим и малым рекам и превратятся в доски и брусочки… И кто-то умелый да рукастый сделает из них колыбельки да кроватки детские, бочата для селёдки и кадочки под сало, стулья да табуреточки, парты да шкафчики, коромысла да колёса тележные, дома да заборы…

И нет на свете лучше материала для мастера. Каждое дерево хорошо по-своему. Из одного Буратино получится, из другого получится ложка узорная или палочка-скалочка, а иное в печь угодит, зимой дом обогреет, и хлеб на поду испечёт.

Растут деревья-кустики, а с ними вместе растут и светлые, и тёмненькие, и рыженькие бедовые головушки. Быстро растут! На месте не сидят. Прыгают, скачут, бегают, падают, во все щелки лезут и приносят домой вечерами ободранные коленки и чумазые слёзы.

Пролетела ночь, забрезжил рассвет, петухи горло дерут друг перед другом, мычат коровы – просятся на пастбище, раз за разом гудит рожок пастуха. Хлопнула калитка и мчится к реке босоногий мальчишечка с удочкой и жестяной банкой с червями, только пяточки мелькают.

Быстро времечко летит, подрос парнишечка, целых 11 лет ему. Уже другая, настоящая рыбалка не даёт спать. С вечера укладывают с дедом рюкзак, одёжку тёплую готовят, снасти проверяют. В полночь бредут в полнейшей темноте к вокзалу, берут билеты и втискиваются в переполненный общий вагон. Часа через два поезд на минуточку притормаживает на малюсенькой таёжной станции Алчан, протяжно гудит паровоз, обдавая на прощание едким чёрным дымом и старого и малого. Постояв и послушав лай собак, выбирают направление и идут на голос Черныша.

Не спят хозяева, ждут гостей, по-быстрому помогают спустить лодку на воду, ставят вёсла, укладывают вещи, снасти, бочку под виноград, помогают деду с мальцом запрыгнуть в лодку, отталкивают их от берега и спешат в избу поспать часок-другой.

Лето-осень 1964 года.

Кирсаниха.

Мне часто снится дом родной, небольшой наш городок, реки Бикин и Уссури, тайга и горы, в народе именуемые сопками. Самая замечательная из них – это Кирсаниха, высокая, покрытая лесами и прикрывающая город с востока. Южная оконечность этой сопки являет собой отвесную скалу. В 1896 году край сопки взорвали, проложили железную дорогу между Кирсанихой и рекой, построили большой стальной клёпаный мост. Из Владивостока до Хабаровска, а в дальнейшем и до Читы пошли поезда. Хлеб, уголь, цемент, металл, военные грузы в те далёкие времена доставлялись во Владивосток по короткому пути через китайский город Харбин по Китайской Восточной Железной Дороге (сокращённо КВЖД) из Сибири, Урала и центра России.

Сейчас поезда из Москвы на Восток идут через Новосибирск, Иркутск, Читу до Хабаровска. Затем одни уходят на север, до Советской Гавани, а другие на юг, через города Бикин, Иман и Уссурийск, до самого Владивостока. В 1909 году вместо временных деревянных мостов через множество мелких рек и ручьёв были построены прочные бетонные, которые служат до сих пор. На каждом мосту закреплена сбоку гранитная плита с выбитой датой и фамилией инженера, строившего его.

От моего дома до Кирсанихи километров пять. Мы часто бегали туда купаться. Путь лежал большей частью по железнодорожной насыпи. Крупная гранитная колотая щебёнка быстро приводила наши кожаные сандалеты в полную негодность. Мост через реку Бикин с двух сторон охраняли часовые с карабинами и днём, и ночью. Сразу за мостом на реке нас ждали боновые заграждения – цель наших неблизких прогулок. Боны – это попарно связанные крупные брёвна, нанизанные на один толстый длиннющий стальной трос. Они растянулись по реке километра на три-четыре, поделив реку наискосок на две части. По правой части плыли брёвна, сплавляемые леспромхозами с верховьев реки до огромного лесозавода, расположенного на краю нашего города.

Чтобы боны не сносило к левому берегу сильным течением, с вершины Кирсанихи шли под большим наклоном растяжки из стальных тросов диаметром примерно четыре сантиметра. Мы поднимались на стометровую гору по крутой скале без всякого снаряжения. На зеленеющей вершине попутно рвали дикий чеснок, выкапывали луковицы сараны для еды.

Берег реки был не подарок, весь из скальных осыпей, круто уходящих в воду. Ходить босиком по острым камням было очень мучительно. Но в награду нам светило два шикарных удовольствия. Первое – это само купание.

Мы быстро переплывали часть реки до бонов, взбирались на скользкие брёвна и бежали по ним пару километров вверх по течению. Там дожидались особо крупных или просто громадных брёвен, сплавляемых по реке, и лёжа плыли на них вниз по течению. Жаркое солнце нещадно палило наши тощие животы и облезлые спины. Иногда сползали с брёвен, ныряли раз за разом в чёрную глубину, пытаясь достать дна. Это удавалось очень редко, и то только самым отчаянным пацанам.

Между нами ходили истории, что в глубоких омутах среди топляков (это такие затонувшие брёвна на дне) живут гигантские усатые сомы, которые могут запросто проглотить взрослого человека. Страх сжимал сердце, и руки бешено загребали воду, чтобы как можно скорее вынырнуть на поверхность.

После серии таких заплывов мы переключались на второе удовольствие – катание по стальным тросам с вершины Кирсанихи вниз до самой воды. Для этого носили с собой похожие на греческую букву «Омега» специальные крюки из толстой проволоки, которые перекидывали через трос. Потом разгонялись и, держась за крюк, с громкими криками стремительно летели вниз. Эх, какими же мы были смелыми и счастливыми!