Баловень

– Хоть бы возмутился, возразил что ли… Вроде бы и хорошо, что принял как должное, а у меня на душе осадок.

Анна вступилась за юношу:

– И слава Богу, Лена Сергеевна! Другие детки скандалы закатывают и всем недовольны. И всё-то им не так. А наш всё принял как надо. Мужчина растёт!

После таких слов доморощенной адвокатессы хозяйке ничего не оставалось, как только молча согласиться с её доводами. Тихо вздохнув, Елена Сергеевна подошла к телефону, чтобы сообщить мужу о результатах односторонних переговоров с сыном.

Павлу и в самом деле было всё равно, куда поступать по окончании школы и какие науки изучать в ВУЗе. Ему легко давалась учебная программа и свой аттестат, с довольно высоким средним баллом, он получил вполне заслуженно. Просто ни один предмет не вызывал у него интереса. Он бредил боксом и каратэ. Все стены его комнаты были украшены фотографиями Брюса Ли, Сталлоне, Арнольда и Мухаммеда Али. Причём это были не самопальные снимки, а самые настоящие постеры, которые для него привозили из зарубежных командировок подчинённые отца. Заграничные картинки буквально сводили с ума одноклассников, вызывая у них чувство острой зависти. Смеха ради Павел посредине своей галереи разместил афишу «Пиратов ХХ века», как бы подчёркивая своё равнодушие к импортной атрибутике. Впрочем, с боксом у него не сложилось. После четырёхлетних занятий в секции он был изгнан из спортзала за невероятную жестокость к сопернику. Выпроваживая парня, тренер сказал на прощание: «Павел, ты талантливый боксёр и у тебя было бы будущее отличного спортсмена, если бы ты выступал на профессиональном ринге. Твоя беда в том, что Советском Союзе нет профессионального бокса. Вообще нет такой профессии, как спортсмен. Тебе надо поискать себя на другом поприще. Ступай. Да! Даже и не думай подключать своего папашу. Не поможет. Ты меня знаешь». Пашка и не думал просить помощи у отца. Просто на выходе он так врезал по стеклянной табличке с названием секции, что та разлетелась на сотни мелких осколков. На память. Другое дело – каратэ. Это в спальных районах областного центра милиция гоняла неформалов, а в подвале цековского дома в центре города был оборудован вполне легальный спортзал с тренажёрами и настоящими татами. В нём под руководством тренера-азиата занималась молодёжь другого социального слоя. Впрочем, сейчас Павлу было не до воспоминаний о своих спортивных достижениях и неудачах. Войдя через правую арку центральных ворот парка, он направился к памятнику поэта, чьё имя носило городское культурно-просветительское учреждение. Присев на скамейку, стоящую в стороне от тротуаров, парень ещё раз взглянул на часы и с удовольствием расправил плечи. «Верка придёт не раньше, чем через полчаса. Тоже мне! Взяла в моду опаздывать, – мысли текли медленней, чем секундная стрелка дорогих часов, – сейчас бы пару затяжек травкой. Для бодрости». Нет, Пашка, в отличие от большинства одноклассников, никогда не курил и не злоупотреблял алкоголем. И не потому, что боялся родительского гнева, просто ему не нравились послевкусие табака и похмельное состояние, которое ему пару раз довелось испытать. Другое дело – травка. Зачем отказывать себе в небольшом косячке качественной южанки, если после него поднимается настроение, а мысли становятся чёткими и ясными? Тем более, что среди его сотоварищей по подвальному спортзалу и квартирным вечеринкам травка считалась неким символом принадлежности к интеллектуальной элите молодёжи. Вера знала про его грешок и не одобряла, хотя особо и не настаивала на отказе.

Юноша, подавив зевоту, ещё раз взглянул на часы, но не успел даже сориентироваться во времени, как над его головой нависла тень и раздался насмешливый голос:

– Смотри-ка, Эдик, какие котлы у малолетки. Наверное, предки на окончание школы подарили? Не жмут?

Пашка поднял голову. Прямо перед ним стояли два молодых человека, которые улыбаясь одинаковыми улыбками, с издёвкой смотрели на него. Затем оба, как по команде, уперлись ногами в скамейку, как бы перекрывая возможные пути для бегства. Они не сомневались в своём превосходстве и им хотелось вдоволь поглумиться над школьником:

– Мальчик, наверное, девочку ждёт? Ну, что? Посмотрим на девочку?

– А чего смотреть? Мы и проверить можем, девочка ли она? Мальчик ведь не будет возражать?

«Нет, ребята не с Уралмаша. Не гопники. Одеты по фирме, да и разговор не пролетарский, – думал Павел, чувствуя, как кровь закипает злобой, – скорее всего из фарцы или какой другой тусовки. Чего привязались? Шли бы себе, куда шли. Верка вот-вот подойдёт, а здесь эти козлы!». Парни были лет на пять постарше Пашки и уже успели, что называется, заматереть. Один из них, очевидно главный заводила, даже отпустил усы. Наверное, для того чтобы выглядеть взрослее и мужественней. Второй, Эдик, с укоризной взглянув на сидящего, сказал деланно-ломанным голосом:

– Вы, молодой человек, очевидно тупы, раз не понимаете столь откровенных намёков, – придав взгляду суровость, продолжил уже властным тоном, – котлы снимай, тебе говорят! Рано ещё «швейцарию» носить. Не дорос. А нам в самый раз. Завтра мой день рождения. Часы и девочка! Лучших подарков у меня ещё не было.

Эдик протянул руку и приглашающе пошевелил пальцами, клади, мол часы на ладонь. Впоследствии Пашка так и не смог вспомнить, кого он ударил первым, усатого лидера или именинника Эдика. Ещё он помнил, как от его ударов отлетали тела двадцатилетних мужчин и как Эдик вытирал окровавленный рот белоснежной майкой с ярким принтом, а усатый на карачках пытался скрыться в кустарнике. Наверное, Павлу здорово повезло, что наряд милиции подъехал очень быстро, ещё до прихода Веры. Иначе здоровью великовозрастных оболтусов был бы причинён гораздо больший ущерб, а его жизнь сложилась совсем иначе, чем планировали родители. Ну а Вере оставалось лишь проводить глазами отъезжающий от памятника бело-голубой «УАЗик», который вёз выпускника школы в районное отделение милиции. Решительно тряхнув головой, девушка направилась к зданию администрации парка, чтобы по телефону сообщить Елене Сергеевне о происшествии.

Глава 3. На пороге взрослой жизни. Короткие сценки

Начальник отделения милиции в сердцах ударил кулаком по столу. Стоящий перед ним дознаватель побледнел и вытянулся в струнку. Майор откинулся на спинку кресла и, едва сдерживая гнев, проговорил сдавленным голосом:

– Ты в своём уме, старлей? Ты что несёшь? Или ты не в курсе, чей это сынок?

Офицер неуклюже потоптался на месте и неуверенно ответил:

– Знаю, товарищ майор! Но потерпевшие написали заявления и зафиксировали побои. Они утверждают, что гражданин Коробов сначала оскорблял их, а затем напал и зверски избил. И в конце концов, их родители – ответственные работники горисполкома! – секунду подумав, ляпнул не к месту, – вы меня сами учили, что перед законом все равны.

Майор закатил глаза и тихо взмолился:

– Господи! Скажи мне: ну почему ты присылаешь ко мне таких дол…бов? – опустив взгляд на подчинённого, продолжил, – ты сам себя слышишь? Семнадцатилетний пацан, не обкуренный, не пьяный, ни с того ни с сего полез в драку на двух взрослых парней? Что говорит сам «гражданин» Коробов?

Дознаватель пожал плечами:

– Ничего. Молчит. Вообще не сказал ни одного слова. Получается, что он отказывается сотрудничать с органами дознания. А в этом случае…

Начальник перебил старшего лейтенанта:

– Хватит нести ахинею! Молчит, значит мараться об тебя не хочет! – слегка навалившись на край стола, с жалостью посмотрел на офицера, – я бы на его месте тоже не стал сотрудничать с таким «спецом» как ты. Это ж надо? Игнорировать очевидные вещи…, ты бы хоть иногда мозги включал. Нашёлся мне, Штирлиц!

Дознаватель не на шутку обиделся:

– При чём здесь Штирлиц?

Майор снова начал заводиться:

– Я не знаю, при чём здесь Штирлиц! Я знаю одно: Первый скоро уйдёт в Москву на повышение, а старший Коробов – главный кандидат на его место. На хрена мне проблемы по партийной линии? Тем более, что парнишка прав. Эти мерзавцы, скорее всего сами к нему пристали. Не знали, что паренёк непростой. Вот и получили. И по зубам, и по заслугам.

Он успокоился и поднялся из-за стола. Подойдя к окну, сказал, не оборачиваясь к подчинённому:

– Короче, решай вопрос с этими ублюдками. Они должны забрать заявления. Будут артачиться, закрой их на пару суток. Пусть посидят, подумают. А для верности, подсади к ним урок. Вместе легче думаться будет. А пацана отпускай. Сейчас отпускай. Ты понял меня? – Немного помолчав, подвёл итог разговору. – Прав ты, старлей. Перед законом все равны: и горисполкомовские детки, и детки партийных бонз. Тут главное верное решение найти. И мы с тобой его нашли. Свободен!

Старший лейтенант вышел на крыльцо и, закурив сигарету, подумал: «Повезло парню. Не будь он родственником такой шишки, майор и слова бы не сказал. И всё-таки, почему именно Штирлиц?». Выкинув окурок в урну, направился в свой кабинет решать свалившиеся на него проблемы.

Первый секретарь обкома партии смеялся от души. Успокоившись, он взглянул на Коробова-старшего:

– Так, значит, говоришь, что твой семнадцатилетний сопляк двух бугаев отделал?

В глазах Юрия Алексеевича мелькнула искорка непроизвольной гордости:

– Я вообще-то его не так воспитывал. Учил, чтобы он мирно конфликты решал. Тем более, что боксёр и каратист. Я поговорю с ним. Обещаю, для него эта выходка без последствий не останется.

Первый покачал головой:

– Обязательно поговори. Только палку не перегибай. Себя в юности вспомни. А повод был? Или так, развлечения ради? Молодёжь, сам знаешь какая пошла.

Коробов сокрушённо вздохнул:

– Сын молчит. Надулся и ни в какую. Дознаватель молодец. Как говорится, расколол одного из парней. Рассказал, что они якобы в шутку часы у Павла попросили, а тот отказал. Слово за слово, ну и дело до потасовки дошло. Проблема в другом: оба оказались сыновьями ответственных работников нашего горисполкома.

Руководитель ответил решительно, с железной ноткой в голосе:

– Нет здесь проблемы. Пойдёшь к себе передай референту, чтобы на вечер вызвал ко мне обоих папаш. Время не уточняй. Освобожусь, потолкую с ними о проблемах воспитания подрастающего поколения. Я им кузькину мать устрою. Мало не покажется.

– Я вам больше не нужен?

– Иди, работай. Сыну привет от меня передай. Скажи, что уважаю.

Мужчины стояли перед Первым секретарём, синхронно переминаясь с ноги на ногу. Они ждали приёма около трёх часов и усталость, помноженная на неизвестность, окончательно лишила их способности аргументированно отвечать на неудобные вопросы. Впрочем, партийному руководителю и не требовались их ответы. Навалившись грудью на стол, он говорил исключительно на повышенных тонах:

– Вы отдаёте себе отчёт в том, что натворили ваши отпрыски?! Отпрыски. У меня язык не поворачивается назвать их, другими словами. Сегодня, когда партия всерьёз озабочена преобразованием системы управления страной и народным хозяйством, рассчитывая на энергию молодёжи, вы воспитали уголовников. Это как понимать, товарищи? Саботаж? Или откровенный пох…зм?

Один из распекаемых решился на ответ:

– Мне доложили, что молодой человек сам…

Первый секретарь резко оборвал говорившего:

– Тебе «доложили»? Да кто ты такой, чтобы тебе докладывать? Я поручу разобраться, какого цвета у тебя партбилет. – Ему вдруг стало скучно. Побарабанив пальцами по столешнице, продолжил уже спокойно. – Не хочется сор из избы выносить. В ЦК от смеха умрут, если узнают, что два исполкомовских недоросля были поколочены сыном ответственного партработника. Вот что. Отправляйте своих долб…ов к бабушкам и дедушкам. На месяц. Улаживайте вопрос с институтским начальством и пусть уматывают. Считайте, что вам сегодня крупно повезло. Свободны!

Мужчины спустились по лестнице и инстинктивно повернули головы друг к другу.