Последний богатырь

– Да о каких обидах речь может идти, когда наша общая родина в беде! – пафосно произнёс князь и налив только себе, выпил «за победу рунийского оружия».

– Принципиальные они, дружинники, – добавил палач и, взяв у князя шкалик, разлил себе и шуту остатки водочки. – Пока не извинишься лично, не придут.

Оба выпили не чокаясь.

– Кстати, «за рунийское оружие», – выставил палец шут. – Оно морально устарело. Сейчас уже такие мечи как у нас никто не куёт. Для своего времени «меч-кладенец», «кладаш» в простонародье, был чудо-оружием, а нынче и он «поза-позавчерашний день». Все уже давно в доспехах сплавы используют, их катапультой-то не пробьёшь, а мы всё кольчуги вперемежку с лаптями плетём.

– Да-а, мне бы легендарный «ядрёный щит» Велесара, или хотя бы одну «булаву» Перувла, – мечтательно закатил глаза князь. – Я бы показал им кузькину маму в ихней юнайтед нейшенле и ещё каблуком кому-нибудь челобитную устроил.

– Кстати, насчёт оружия богов. Я намедни у одного лазутчика выпытал, что у заморских есть такое чудо – боевые топоры «томагавки», – как бы невзначай добавил палач. – Что за штуковина и как они фунциклируют не знаю, врать не буду. Но бают как на исповеди, якобы одним таким «томагавком» зрелого дракона вдребезги разнести – раз плюнуть.

– У-у, – застонал князь как от зубной боли. – Уб-бедили! Дело – дрянь! А что же тогда делать?!

– Надобно наёмников нанять, – выдвинул вариант палач. – У меня есть знакомые свикинги. Безбашенные ребята! Правда злата-серебра много уйдёт.

– Нет!!! – оборвал его князь. Когда дело касалось существенных финансовых расходов, он был неумолим. – Не пристало нам, руничам, за подмогой наёмной обращаться. Стыдно нам должно быть! Нежели в нашей стороне родимой, необъятной, не сыщется богатырей-патриотов, пускай и без высшего ратного образования и опыта работы в данной сфере.

– Я тебе говорю, князь, не сыщется, – со знанием дела произнёс шут и тряхнул головой: бубенчики на кепке, в пику общему настроению, весело дзинькнули. – Коренной зуб мудрости даю, не прокатит!

– А если я им горы пообещаю? – хитро прищурился Свистослав Златоглавый.

– Золотые? – ехидно скривился шут.

– Простые, – раскрыл свою задумку князь. – Земли у нас много, и если я богатырям пообещаю выделить хорошие земельные участки, после сокрушительной победы над врагом, думаю, охотники обязательно сыщутся.

– Не факт, но на безрыбье и рак… Можно рискнуть, – поддержал начинание князя Сарканя. – Попытка не пытка!

– И то верно! – согласно кивнул и палач. – Лучше уж землю своим раздать, за дело, чем чужакам отдавать, непонятно за что. Авось, что и выгорит.

Обнадёживающий тон прямолинейных советников, заметно обнадёжил и князя, тем более, что прозвучало волшебное рунийское слово «Авось»!

– Зови дьяка, будем указ сочинять! – деловито распорядился Свистослав Златоглавый, к которому вернулась утраченная сила духа и шут, вернувшись в образ, придуриваясь и делая сальто, сиганул за скорописцем.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

События, описанные в этой главе, случились в одной глухой деревеньке, примерно за неделю до тех драматических событий, с которых, собственно, началась небывалая былина (или былинная небывальщина, кому как нравится). Но, поверьте моему красному словцу, такая временная разноска никоим образом не ухудшила течение сюжетной линии в целом, а даже внесла некоторую изюминку.

Короче, за неделю до…

Со стороны могло показаться, что деревенька, раскинувшаяся в широкой лощине у опушки таёжного леса, была не только глухая, но где-то даже и глухонемая. Ну, посудите сами: горит амбар, хорошо так горит, с весёлым треском, а вокруг в полной тишине копошатся мужики с бабами. Ни тебе набата тревожного, ни тебе криков, воплей, причитаний, ни тебе ругани молодецкой, трёхэтажной. Кто с речки бежит с ушатами, стиснув зубы, кто от колодца, с лоханью костыляет, кто землёй пожар забрасывает, и все действуют, молча, словно сговорились не шуметь.

Интересно, да?

Ну, ежели так интересно, давайте подберёмся поближе и разберёмся, в конце концов, что за такая «глухонемая» глухомань пред нами. С ближины-то оно по любому понятней будет.

А вблизи всё оказалось не так уж и загадочно, хотя всё же странновато: мужики замысловато матерились, женщины стенали, а детвора, повисшая на плетне, весело цокала языками и обменивалась впечатлениями. Только всё звуковое сопровождение мероприятия осуществлялось шёпотом, словно боялись разбудить кого-то. Но, несмотря на нехватку обычно громких комментариев к чрезвычайному происшествию, дело по тушению пожара понемногу продвигалось к своему скорому логическому завершению. Продвигалось, продвигалось себе дело, и вот когда, казалось ещё немного и огонь будет полностью локализован и потушен, случилось непредвиденное. Откуда ни возьмись, появилась старая бабуся в старомодном ветхом, как и она сама, шушуне. С пустым железным ведром наперевес (откуда она его выкопала, такое ведро, одному Яр-богу известно, ведь в то время вся утварь сплошь из дерева монтировалась), она поспешила на помощь соплеменникам, то бишь к колодцу за водой. Где-то на полпути к своей первой цели бабушка нечаянно наступила на перебегавшую дорогу чёрную кошку (и откуда эта кошка взялась тоже, хоть убейте её, не скажу, потому что не знаю). Естественно, старуха потеряла и так шаткое равновесие, и полетела кубарем в заросли лопухов, попутно отпустив ведро на волюшку-вольную. В отличие от старушки, ведро, обладавшее меньшей массой и получившее больший заряд кинетической энергии с вектором направленным в раскрытое окно избы деревенского старосты, в настоящее время руководившего спасательной операцией у амбара, влетело в гостеприимно раскрытый оконный проём. Мимолётом сбив с дубового стола солонку, сахарницу и бутылёк с соевым соусом (причём всё вдребезги!), ведро, на последнем этапе своего полёта попало в висевшее на стене заморское стекло, мудрёно посеребрённое с одной стороны, которое знающие люди называли «свет-мой-зеркалом» (дорогущая-предорогущая вещица и, кстати, единственное на всё село) разнесло оный «свет-мой» на мелкие кусочки, грохнулось уже на посоленный, посахарённый и политый соусом пол избы, откатилось в сторону и невинно застыло подле печки.

Батюшки! Такой плохой приметы даже старожилы села припомнить не могли!

– Это, полный копец! – угрюмо промолвил перепачканный копотью староста по завершении процесса поочерёдного прохождения всех дурных примет и безнадёжно махнул рукой. Он-то точно знал, что это не беда, а только её предвестник, а беда, она скоро нагря…

– Бегу, бегу! Бегу-у-у! – раздался зычный голос с окраины деревни и, спустя пару-тройку томительных мгновений, на месте происшествия оказался заспанный, мягко говоря, паренёк. Ну, как паренёк, парняга, а если быть детально точным – парнище. Ростом – аршина три не ниже (или семь ахлицких футов, кому как нравится), весом – пудов эдак восемь-девять, в общем здоровый как буйвол, широкоплечий, с сильно развитыми бицепсами и набитыми на кулаках кентосами. Короче говоря, по своим параметрам – среднестатистический рунийский богатырь, правда, без высшего и даже средне-специального образования.

– Щас, мы его быстро затопчем-затушим! – стремительно разобравшись в ситуации, заключил парень богатырской наружности, недолго думая, вырвал с корнем ближайшую яблоню средних размеров и кинулся ей забивать тлеющие брёвна обугленного амбара.

– Не надо, Переборушка! Сами уж как нить справимси, Борь, – попытался остановить враз поскучневший староста вновь прибывшее подкрепление.

– Не дрейфь, дед Терофей! – с молодецкой удалью лупася деревом по дымящемуся амбару, задорно крикнул добрый молодец. – Мы его ща мигом победим!

Здесь я, с вашего позволения, ненамного прерву остросюжетное повествование, и углублюсь в преданья старины недавней, сделав в ваших же интересах кое-какие уточнения. Вы, мой, безусловно, догадливый читатель, уже смекнули, что дело здесь нечисто и где-то даже пахнет керосином. Я сейчас не о поджоге, и был ли вообще поджог, следствию ещё надо будет доказать. Я о другом.

Короче, как вы, конечно же, догадались, жители деревни, в шепотливом безмолвии тушившие пожар, попросту не хотели каким-нибудь ненароком разбудить этого самого молодца Перебора либо, как с неподдельной светлой грустью в порыве очередного отчаяния называли его соплеменники – Переборушку. Почему с грустью? Может оттого, что сиротой он был почти круглым. Мать его Маруся (в недобрый час командированного богатыря по доброте душевной на постой пустившая), женщина видная, дородная (про которых и говорят в народе «быка с копыт ударом свалит, избу соперницы подпалит») опосля рождения восьмикилограммового сына, естественно, долго не задержалась на этом свете, оставив феноменальное чадо на попечение ни в чём не повинной деревни, в которой, вот непруха, все жители, так или иначе, по старому рунийскому обычаю, были родственниками друг дружке, ну как минимум кумовьями.

Кстати, бабка-повитуха, принимавшая судьбоносные для всей деревни роды, с трудом взвалив младенца на весы и с удивлением глядя на показания прибора, веско промолвила что это «явный перебор». Оттуда-то и закрепилось за парнем роковое прозвище, которое по недогляду и в метриках записали.

Так о чём это я? А, о грусти! Значит, а может и потому с грустью так называли, что, несмотря на свою доброту безграничную, росший не по дням, а, как и остальные, по годам, Переборушка и силушкой такой же обладал практически безграничной, поистине богатырской силушкой (обратите внимание на очередной парадокс рунийской былинной присказки – рос вроде бы по годам, а развит оказался не по годам). И вся беда была от неё, от силушки, не мог добрый молодец целиком и полностью контролировать свою мощь в рвении помочь другим людям, сородичам своим сердобольным, не уточняя, нужна она вообще, помощь его, другим или без неё дешевле выйдет. Вот почему и сейчас, боясь беду накликать, не беспокоили дюже любившего подремать после плотного обеда Переборушку, деревенские, своими силами и далеко не безрезультатно, я вам доложу, пытавшиеся справиться с огнём.

Ай, да что уж теперь, давайте вернёмся к месту происшествия, где события приняли совсем другой поворот.

А здесь, благодаря потугам деревенского «сына полка» пожар разгорелся с новой, небывалой, доселе, силой. Уж больно рьяно размахался яблонькой удалец, так, что озорные искры от кострища взметнулись в синюю высь, а головёшки прыснули по сторонам, куда попало. И попали-то головёшки не куда-нибудь – точнёхонько на соседские амбары, а искры не догорев на вольном ветру, словно выдохшиеся светлячки опустились на заправленные сеном сеновалы. Эво как оно здорово и дружно пыхнуло. Так пыхнуло, что даже Переборушка остановился посмотреть, что там у него за спиной так подозрительно затрещало и зачадило в полнеба.

Пожар мигом охватил все амбары, сараи и подобрался к хлевам, где томилась от полуденного безделья недоенная скотина. Поднявшийся откуда ни возьмись ветер-бродяга, как назло погнал огонь на сгрудившиеся в живописной низине избы (ну кто так кучно строит!). Бабы, теперь уже заголосив во весь объём своих полных грудей, кинулись спасать детей и документы, мужики скотину и рыбацкие снасти, а Переборушка, смекнув, что во всём виноват… этот противный северо-западный порывистый муссон, кинулся спасать, кого бы вы думали… правильно, всю, без исключения, деревню. В отличие от своих сородичей он мыслил более глобальными масштабами. Эх, если бы его сноровку и смекалку направить в нужное русло…

Тьфу, ты! И чего это я про русло вспомнил. Нутром чую, не в добрый час вспомнил.

Переборушка, отбросив разгоревшееся дерево в сторону ещё не подпалённого соседнего сеновала, уже мчался, сломя голову, к старому руслу реки, которое было перекрыто в незапамятные времена доброй дубовой плотиной плотниками-гастарбайтерами из Бобруйска, образовав между покрытыми хвоей холмами красивое лесное озеро, из которого лилась себе водичка на мельничные круги, приводя в движение общественно-общинные жернова.

Его новаторская идея состояла в том чтобы, немного приподняв заслонку дамбы пустить воду в деревню, дабы совсем чуть-чуть заполнить деревенские пожарные ямы и смочить выгоревший на солнце сухостой, для очередной на сегодняшний день локализации пожара. Но, то ли дубовый засов шлюза «заржавел», то ли день сегодня неудачный был для их деревеньки, никак не поддавался дубовый шлюз богатырю. И ведь долго не поддавался, до тех пор, пока взволнованный силач случайно не свернул ему «шею». А как хлынула вода с громким журчанием в низину, то и плотина, «давшая слабину» в одном месте, не стала останавливаться «на достигнутом» и со страшным скрежетом развалилась уже целиком и полностью. Добрый молодец Перебор, не успев смотаться с дамбы, свалился в бурлящий поток и следом за тяжёлыми стволами развороченной плотины, попутно разнесшими и мельницу, устремился на волнах освобождённого водоёма в сторону полыхавшей деревни.

Что и говорить, Перебор воплотил свою гениальную идею в жизнь, спася деревню от пожара, но, как это обычно бывало с ним, с небольшим, опять же мягко говоря, перебором. В несколько секунд с пожаром было покончено.

По самые крыши затопило избы.

Благо не первый год жили люди вблизи с юным богатырём. Натасканный учебными тревогами народ с домашней живностью, документами и «тревожными чемоданами» своевременно занял позиции на окрестных возвышенностях, обрамлявших их некогда процветающее селение и возделанные поля, и теперь с грустью взирал на разлившееся рукотворное озеро.

Когда первый шок прошёл, бабы заголосили по утраченной утвари и барахлу, а мужики во главе со старостой, проведя перекличку, и установив, что утопших и даже уплывших среди мирного населения нет, вооружась штакетинами и дубинами, пошли искать Перебора для проведения весьма содержательной беседы со горе-спасателем. По всему было видно, что терпение общины в этот раз лопнуло окончательно, а может, попросту, сгорело или утонуло.

Наломав дров об горб выплывшего навстречу делегации Перебора (по голове не били, боялись усугубить, скажем так, его рвение к добрым делам), мужики остановились на перекур.

– Дед Терофей, отец Горлампий, Ремул Аврагович, – с олимпийским спокойствием «выслушав» все упрёки по хребту, плечам и ягодицам, обратился Перебор к «отцам» деревни: старосте, батюшке и знахарю (последний, кстати, по совместительству «тащил» на себе непосильную ношу обязанностей деревенского казначея). – Я ей-богу ненароком! Это ветхая запруда давно уже на соплях держалась. Я только дотронулся до вентиля, как всю плотину повело. Точь-в-точь как на хуторе у сафьяно-шушунских ситуация: старение стройматериала и отсутствие надлежащего контроля.

– Вот я тебе! – сердито намахнулся староста на юного здоровяка. – Ты того, ты ситуацию с диверсией не путай!

Остальная толпа мрачных мужиков, окружившая главного героя (не буду плести интриги и так понятно, что сюжетная линия повести отныне будет виться в основном вокруг этого незадачливого юноши) соглашаясь со старостой, вновь загудела, что тебе одновременно ужаленный в одно место осиный рой.

– На кол его за диверсию! Четвертовать! На дыбу! За ноги и к тополям! – «жужал» «осиный рой» вокруг Перебора. – Пожизненное с конфискацией! Колумбийский галстук ему!

Отдохнувшие мужики распалялись не на шутку. Того и гляди устроят «суд от имени товарища Линча» над соплеменником.