Цветы к сентябрю

– Бедная девочка, – я почувствовал, как опять запершило в горле. – Я сломал тебе всю жизнь!

– Нет, – Джина придвинулась ближе и облокотилась мне на грудь. – Не стоит никогда, нигде и ни в чём упрекать себя за то, что произошло. Теперь кроме твоего подарка я унесу в памяти ночь нашей первой любви.

– Я тоже никогда не смогу забыть тебя…

– Не вини и не ругай себя. Я сейчас подумала…

В её бездонных глазах зажегся радостный огонёк.

– Да! – воскликнула она. – Это совсем неплохая мысль! И я уверена, я сделаю это!

– Что ты сделаешь? – не понял я.

– Ни о чём не спрашивай, любимый! Я же тебе говорила, что всегда есть выход! А сейчас у меня появилась слабая надежда! Прошу тебя, не расспрашивай меня об этом, не лишай меня радости хорошенько обдумать её!

– Но хоть намекни… – последние слова застряли у меня в горле.

– Не стоит, – Джина смущённо улыбнулась. – Я просто хочу, чтобы у нас все было по-человечески. Успокойся. Ещё раз повторяю – ты ни в чём не виноват.

Она медленно поднялась и начала надевать платье.

– Пора, – её шёпот пронёсся по комнатам печальным шелестом опавших осенних листьев.

Я тоже встал и накинул халат. У меня было такое ощущение, что меня знобит.

– Не провожай меня, – Джина быстрым движением застегнула молнию и поправила юбку. – Ты же знаешь, мне здесь недалеко.

– Если у твоего отца получится, – с трудом выдавил я, – я имею в виду тот, последний раз… Ты придёшь?

– Я постараюсь, – она повернулась ко мне, поднялась на цыпочки и нежно поцеловала меня в щеку. – Я могу на прощание тебе кое-что сказать?

Видя, что я хочу возразить относительно слов «на прощание», она легонько прикрыла ладошкой мои губы.

– Я не оговорилась, сказав «на прощание». Мы с тобой оба не знаем, получится ли у моего отца провести ещё один удачный переброс. Поэтому сейчас я хочу попрощаться по-настоящему. Запомни, Ник, недаром мой папа говорил, что я – однолюб, после нашей встречи я поняла, что влюбилась в тебя без памяти. Пусть я совсем маленькая, глупая девочка, но это – настоящее чувство, для себя я это твёрдо усвоила. А теперь подтверждением моей уверенности стала та безмолвная клятва, которую мы только что дали друг другу. И сейчас я буду любить тебя всю оставшуюся жизнь. Тебя и только тебя.

Я приоткрыл рот, чтобы сказать ей несколько тёплых и нежных слов, но…

– Не надо ничего говорить, любимый, – мягко прошептала она. – Ты от этого только расстроишь меня и расстроишься сам. Ты же не можешь сказать, что не любишь свою жену?

– Нет, – глухо выдохнул я.

– Вот видишь, – она грустно вздохнула. – Поэтому, лучше ничего не говорить. Не грусти. Я думаю, все ещё будет хорошо.

– Будет… – словно эхо повторил я.

– Будет, – она снова вздохнула. – Я хочу на прощание дать один совет. Если ты захочешь меня когда-нибудь вспомнить…

– Я всегда буду помнить тебя!

– Я знаю… – было видно, что слова давались Джине с трудом. – Прошу тебя, не перебивай! Так вот, если ты захочешь меня вспомнить, прошу тебя, смотри почаще на свою жену.

– На жену? – изумился я.

– Да. На Дженни. Тогда все действительно будет хорошо.

Она загадочно улыбнулась и поправила упавший на глаза локон.

– Если ты будешь постоянно обращать на неё внимание…

– …ты никогда меня не забудешь…

Затем она повернулась и медленно вышла из гостиной. Я двинулся следом и смотрел, как она уходит от меня, изящная, лёгкая и хрупкая, похожая на красивый грациозный цветок. И уходит, наверное, навсегда.

Выйдя в коридор, Джина взялась за ручку и, повернув её, открыла дверь. В Дом ворвался шум начавшегося дождя.

– Скоро сентябрь, – не оборачиваясь, печально произнесла она. – Наступает осень, вода в реках и озёрах становится мутной, и рыба уходит в глубину. Вот так и мы с тобой сейчас уходим в глубину, подальше друг от друга. Дай Бог, чтобы это было лишь на время!

Она повернула голову и ещё раз грустно посмотрела на меня.

– Ник, – её голос слегка задрожал, и я почувствовал, что от этого у меня задрожали колени. – Я хочу на прощание задать ещё один вопрос. Можно?

Поняв, что сейчас я не смогу произнести ни слова, я лишь коротко кивнул в ответ.

– Ник, – улыбка скользнула по её лицу, но она уже не была такой лучезарной и ослепительной, как прежде. – Можно, я буду твоим цветком к сентябрю?

Я всегда хотел, чтобы под моим окном росли красивые цветы…

– Можно, – с трудом разлепив губы, выдохнул я.

– Я хочу, чтобы ты и это тоже запомнил…

– … и, чтобы, когда в очередной раз наступал сентябрь, ты знал…

– … что к нему у тебя всегда есть цветок…

И она ушла. Ушла в унылый и терпкий, словно дым осенних костров, мелкий, моросящий дождь. Я знал, что она уходит навсегда. Знал и ничего не мог с этим поделать. Потому что в первый раз за всю жизнь я почувствовал, как разум начал медленно меня покидать.

23 августа

С утра я ощущаю мелкий, противный озноб. Зубы непроизвольно выбивают барабанную дробь, и особенно сильно дрожит правая рука.

Я считаю это чисто нервным явлением, поэтому стараюсь не обращать внимания. Как могут быть в порядке нервы, если её нет рядом?

И очень странно, что сегодня никто не стоит за дверью…

До сих пор я ощущаю вкус её губ, а в воздухе стоит изумительно-лёгкий запах духов «Бертюжар». Почувствую ли я его когда-нибудь ещё? Если доведётся, я смогу распознать его среди сотен других, в любой многотысячной толпе.

К вечеру начало трясти сильнее. На улицу я сегодня не ходил – нет никакого желания. Вскипятив чаю, я добавил в него водки и забрался под тёплое одеяло. Внешняя дрожь немного поутихла, зато усилилась внутренняя. Довольно неприятно чувствовать, как содрогаются стенки твоего желудка и стучат друг о друга лёгкие. Сегодня она не появилась, но ничего, день уже подошёл к концу, будем ждать завтра. Мне очень плохо, поэтому сейчас надо попытаться заснуть. Свет, пожалуй, выключать не буду, кажется, в темноте у меня могут наступить неприятные ощущения.