Шубин тронулся с места и через полчаса оказался на Верхней Часовне возле дома Сани Голубцова.
– Саня, мы без тебя не можем сегодня, – сказал Тимофеич. – Ты нам нужен.
Голубцов вскинул брови. Тимофеич протянул ему сотню.
– И хлебца с колбаской прихвати, если можно, – пустил ему вслед Недобайлов.
Саня ушёл и вскоре вернулся.
– Извините, колбаски нет – только хлеб, – сказал он. Протянул сумку Тимофеичу, а сам назад двигать намерился.
– Так не пойдет, Саня, – уцепил его за рукав Шубин. – Садись в машину, а то я обижусь.
Саня снова вскинул бровями. Почему не сесть, если приглашают. Тем более что гараж у Тимофеича не так далеко.
– Предупреждаю, – проговорил Тимофеич. – По домам развозить никого не буду: влетишь под иномарку – потом корячься…
Мужики понимали. Мало того, что будешь на дядю горбатиться – квартиры лишат.
– А что… – ворковал на переднем сиденье Набоков Андрюша. – Отымут, и ничего не попишешь.
– Я вообще люблю пешочком пройтись, – планировал Паша.
Они прибыли к гаражу и отворили ворота.
– В погреб полезу! Не свалитесь! – предупредил Тимофеич. Опустился, достал банку огурцов пополам с помидорами. Открыл холодильник и вынул оттуда вяленой рыбы пучок. Все-таки хоть и мягкий продукт у Сани Голубцова, но выпивать без закуски – это не по-людски.
Расстелили на столе газету. Нарезали хлеб. Помидоры с огурцами положили в чашку. У Тимофеича вообще гараж укомплектован на эту тему. Наполнили рюмки.
– За тебя, Тимофеич! – Начальнику смены не терпелось выпить. – Короче, с рождеством… Или, точнее, с крещением.
Андрюша лучше всех понимал: не досчитайся они утром охранника, всю смену потом затаскали бы. А начальника смены – в первую очередь.
– А меня сегодня скрутило, – вспомнил о своём несчастье Паша Недобайлов.
– Иди, Паша, руки помой! С мылом, – велел Набоков. – Здесь у нас все-таки люди сидят. – И посмотрел тёплым взглядом в глаза Тимофеичу.
Недобайлов послушно опустил рюмку и кинулся к умывальнику. Дело серьёзное. Мало ли чего.
– Вот теперь поднимем, – продолжил Набоков. – Не ходи больше, Тимофеич, на рыбалку. Обойдёмся мы без ухи…
Мужики выпили, стали закусывать.
– Жаль, мужики, колбасы нет, – оправдывался Тимофеич.
– Вот колбаса, – говорил Набоков, показывая пальцем на резаный хлеб. – Какие могут быть ещё колбасы. Они развращают современного человека.
Тимофеич отломил корочку хлеба, изжевал и проглотил. Следом отправил помидору.
– Думал, винтом изрубит, – вспомнил он. – Налили шарики и летят…
– Теперь всё можно…
– Я им устрою в следующий раз…
Но мужики не согласились. Едва ли подобный маневр когда-нибудь повторится. Пройдёт и забудется, как вылетают из памяти кошмарные сны.
Тимофеич снова налил. Торчать в гараже можно хоть до вечера, но у каждого свои заботы. Три дня пролетят, а там – вновь на работу. На целые сутки.
Они выпили. Закусили. И стали собираться домой.
– А по бетону зелень уже пошла в воде, – вспомнил Шубин. – Склизко…
Они закрыли гараж. Тимофеич набросил замки. Охранники, кому направо, а кому и налево, – разбежались, как тараканы. Тимофеич пошёл напрямую тропинкой к дому. Ему ближе всех. Каких-нибудь пятьсот метров.
– Назад! В осиное гнездо!.. – бормотал Тимофеич, приближаясь к подъезду.
Вошёл в квартиру – там пыль до потолка. Дочь с зятем сцепились. Алик не ночевал дома две недели. Явился – и всё пошло с опережением графика. Зять строил теперь из себя крутого восточного парня, хотя Тимофеич давно знал, кто тот на самом деле. Не мужик, а коза из носа.
– Прекратите балаган, – сказал Тимофеевич. – Я устал и хочу отдохнуть…
– Кто ты такой, чтобы требовать? – выдал вдруг Алик. – Я, допустим, за своё здесь потею…
«Приехали!» – удивился Тимофеич.
Не прошло и года, как зять превратился в смотрящего по квартире. Дочь перед этим долго и тщательно подбирала спутника жизни – и вот результат. Теперь у самой крыша едет.
– Права у нас равные, – гундел зять. – Я прописан в квартире…
Тимофеича знобило от слов проходимца: тот не приносил в дом ни рубля.
– Послушай, куда ты всё рулишь? – Тимофеич едва держался, чувствуя, как наливаются жилы на лице, как бьётся в них усталая кровь.
– Куда надо, туда и рулю!
– Вон отсюда! – не выдержал Тимофеич. – У тебя две секунды. Раз…
Он разбирал мешок. В руках оказалась щука. Она всю ночь пролежала в холодильнике и порядочно задубела.
– Ой, мне уже страшно. – Алик повернул к Тимофеичу лупоглазое лицо и хлопал наглыми ресницами.
– Папа, не вмешивайся в нашу жизнь! – визжала дочь.
– Коля! Коля! Они расписаны! – дергала за рукав жена. – Разберутся без нас!
Но было поздно. Тимофеич запряг своего «коня», и тот нёс его прямиком по кори-дору – навстречу к наглой физиономии. Щучья голова, обернутая сухой тряпкой, подвернулась вовремя – она не скользила в руке.
– Змеёныш…