Аристотель в Казахстане

– Бабушка на пенсии. Одни внучки остались.

– Слава богу! Есть кому продолжить дело.

Из-за стола встаёт бритый старик. Он требует подогреть его рассольник. А. С. тоже просит дополнительно подогреть борщ.

Старик ест за соседним столом. Сидит, не снимая шапки. На его спине напечатано крупными буквами: «White Trash»[12 - Белый мусор (англ.).].

А. С. пообедал, он собирается и благодарит кухарок:

– Привет бабушке!

– Передадим.

Застёгивая куртку, он спрашивает меня:

– Что такое моё естество?

– Всё зависит от точки зрения. Кто-то видит это так, кто-то иначе…

– Да, правильно. Один скажет – вот такое у него естество, а на самом деле – иначе. Что вообще определяет естество доменной печи?

– То, для чего она была сделана.

– Вот, – А. С. значительно поднимает палец и выходит на улицу.

Мы стоим на крыльце. А. С. закуривает:

– Вот как лучше сказать про доменную печь? Чугун или естество?

Это про стихотворение, написанное ночью.

– Естество звучит абстрактно, чугун – конкретнее.

– Мне кажется, естество. Ведь стихотворение не про печь, а про человека.

– Тогда да!

– Блядь, на философию потянуло!.. Что определяет человека? Всё! От генетики до черт характера, и так далее. А самое главное – есть ли в нём самобытность.

Мы возвращаемся домой. А. С.:

– Тамерлан! Строил пирамиды из отрубленных голов… Но надо отдать ему должное. Он считал, что власть должна передаваться только потомкам Чингиз-хана и не претендовал на престол. Чингиз-хан был его кумиром. Там, в передаче, одну историю рассказали. Столицей был тогда Самарканд. Тамерлан приближал к себе учёных, поэтов, художников. И вот один поэт влюбился в девушку лёгкого поведения. В проститутку, грубо говоря. Она была очень красива. ВИП, как сейчас говорят. Но денег у него не было, и чтобы получить её благосклонность, он написал стихи: «Самарканд и Бухару / За одну родинку твою / Я отдам». Уж не знаю, приняла ли она эту плату, но о стихотворении узнал Тамерлан. Он призвал поэта к себе и стал его отчитывать: «Я сил своих не щажу для моих городов, а ты их хочешь отдать за одну родинку! Как это понимать?» На что поэт ответил: «…», – (не помню, что он ответил, что-то вполне восточное). – Тогда Тамерлан рассмеялся, дал ему халат со своего плеча и сказал: «Пошёл вон!»

Пересматриваю «Репортаж о Деварха Баба». Святой старец в набедренной повязке сидит в деревянной клетке. Он говорит журналистам из России, что нашу страну ожидают большие страдания. Но они помогут нам очиститься. Он очень уважает Горбачёва и просит передать, чтобы тот во время предстоящего визита в Индию заехал к нему – старец даст ему один очень полезный совет. Напрасно Михал Сергеич не воспользовался приглашением! Прощаясь со старцем, репортёр подходит к его клетке, стоящей на возвышении, и просит благословения. Старец просовывает через прутья деревянной решётки свою тощую загорелую ногу и кладёт её репортёру на голову. Я снова неловко задеваю гладильную доску. Абажур падает прямо на картошку. Кусочки жирного лакомства разлетаются по комнате.

Готовлю ужин. Выгреб из кастрюли в тарелку макароны, сваренные А. С., и убрал в холодильник. Поставил на плиту рис. Открываю окно и выглядываю наружу. За переплетением голых древесных ветвей виднеется двухэтажное здание из кирпича. Дверь открыта и светится в темноте. Над дверью красным неоновым светом сияет только одна большая буква – «С». Это тот самый продовольственный магазин, на втором этаже которого есть парикмахерская.

Ужинаю. А. С. приходит на кухню в куртке и в зимней шапке. Он готовится выйти на балкон, чтобы покурить:

– Вот ты мне как философ скажи, что такое память? Это ведь не чувство? Мозговая способность?

– Нет, конечно, не чувство. Это ближе к ощущению. Хотя во многом связано с чувствами.

– Да, чувства – это зрение, обоняние, слух.

– Тут важен сам механизм, выбирающий то, что мы забываем и вспоминаем.

– Ну, понятно.

– Память – это способность к самовоспроизведению. Что бы мы ни вспоминали, мы восстанавливаем свои прошлые состояния.

– В принципе, да.

Книга «альфа-малая», главы с первой по третью. Истина – это общее дело. Если бы все люди взялись за руки и прочесали бы так всю землю, то непременно обрели бы её. Но этого не будет, и поэтому философы собирают истину крупицами, а собрав, толком не знают, как сберечь. «Каков дневной свет для летучих мышей, таково для разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего». И всё же, собирая малые крохи, высказываясь даже поверхностно, мы мало-мальски и волей-неволей участвуем в великом процессе стяжания истины.

– Ах вот как! Я стяжаю, тружусь над истиной в поте лица, а придёт какой-нибудь Гегель и всё присвоит? Не вернуть ли билетик?

«Начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными». «В какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине». Здесь, на земле, мы только готовимся к постижению истины. Настоящая философская работа начнётся после смерти. Теперь я понимаю Сократа. Чтобы поступить на философский факультет того света, нужно сдать вступительный экзамен смерти. Вся жизнь – подготовительные курсы.

Аристотель говорит, что в случае воды и воздуха имеет место взаимный переход, а в случае мальчика и мужчины – уже нет. И поэтому это разные типы возникновения. Но мальчики выдыхаются в дутых мужей, журчание мальчишеских голосов становится затхлым дыханием пустых голов, а взрослые мужья только и ждут, как бы снова сжаться в каплю детства.

«Конечная цель – это не то, что существует ради другого, а то, ради чего существует другое». Моральная трагедия человечества: ведь в морали всё должно быть наоборот. Конечная цель – существовать для другого.

«Существо беспредельного не беспредельно». Разве оно не сжимается в сущность? И не отдаётся нашему схватыванию? У беспредельного лишь два пути: отдаться уму или навсегда скрыться из мира вещей в область потаённого и неизречённого.

«Привычное более понятно». И сила привычного огромна. Привычное сокрушит всё и заставит нас забыть о настоящей смерти. Забыть о благородном долге смерти. О роковой задолженности, определяющей природу вещей. Есть те, кому требуются свидетельства поэтов, а есть те, кто считает точность мелочностью. Но ведь есть и такие, для кого свидетельства слаще всякой поэзии, а мелочность заменяет точность.

Переписываюсь с М. Он переслал мне довольно наглое письмо, которое отправил Ф. В нём он, в частности, говорит, что я – «сама живая мысль», но не в моих «романах», которые «невозможно читать», но, «как это ни странно», в переписке. По словам М., он сегодня полон сил и поэтому зол – «почему бы и нет?» Что прикажете делать? Бросать рассказы и публиковать переписку? У меня есть ещё один корреспондент – Б. В., он из Архангельска, он душевнобольной и живёт на пособие по инвалидности. Я вспомнил о нём, потому что М. напоминает его вниманием к некоторым деталям: к форме бороды, к переплёту книги, к фасону кошелька, к марке автомобиля. Это не внимание к деталям вообще, свойственное художнику, но какая-то жажда замещения своей личности внешними очертаниями, данными в мелких, но ярких подробностях. Однажды Б. В. собрал нашу переписку за несколько лет и сказал, что считает нужным её опубликовать, поскольку она – кладезь мудрости. Я отговорил его. Если там есть крупицы мудрости, то рождены они его особой наивностью, над которой слишком просто посмеяться. Б. В. иногда сочиняет. Он присылает мне небольшие отрывки, а я даю комментарии. Вот, например, его послание от двадцать второго декабря прошлого года:

– «Котлы, жар, огонь кострищ, неразрушимые стены и башни Волшебных Крепостей… Колыхание на ветру славных алых знамён… Протяжное пение звонких боевых рогов… Промёрзшие северные долины, осеняемые алым закатом…»

– Чувствуется новогоднее настроение, Б.! Но предлагаю заменить «Волшебных Крепостей» на «Кремля».

– Ни за что!

Но основные темы нашей многолетней переписки – религия, духовность и нравственность. Мы – русские мальчики. Б. В. делится со мной своими сомнениями, а я пытаюсь разрешить их:

– Боюсь, что меня больше удовлетворяет философский текст, чем православно-богословский. Не знаю, что с этим делать. Допускаю, что у тебя такая же проблема. Я хочу остаться в православии! Православный психолог Татьяна Борисовна сказала, что в философии много пустого.

– Я с ней согласен. Но читать труды по философии – это не самый мерзкий из грехов. Православному человеку философия помогает удивляться тому, что создал Бог.

Между тем я понемногу работаю над монографией. Дополняю параграф про Поля Рикёра. Нужно сдать первую редакцию до конца месяца. Работа идёт кое-как – приходится сдерживать себя, чтобы не начать писать в пророческих тонах или по-хулигански и не испортить всё. Это моё бремя. И тяжесть его – добрый знак.

Глава IV,

в которой на заводе совершается кровавое жертвоприношение, выясняется, что русские не пьют чай, а также рассказывается политический анекдот

Понедельник. Мы выезжаем на завод. Водитель такси, Рамазан Гуммет-Оглы, обрюзгший азербайджанец в летах: