– Рокфеллеру.
– Какому? – довольно бессмысленно спросил я. И Петр ответил так же бессмысленно:
– Юджину, например.
Я вспомнил этот смешной случай по дороге к Григорию.
На душе у меня было муторно…
…Познакомились, мы, четверо, несколько лет назад.
И очень быстро сошлись, вначале на том, что каждый из нас побывал на Севере, а потом, уже и сам не знаю – на чем.
Общаясь, мы не касались своей профессии.
Не впускали в свое дело никого уже тем, что не выпускали из себя слов о творчестве – понятии ясном и расплывчатом одновременно.
Впрочем, это слово употреблялось каждым из нас очень редко.
Кстати, его вообще, употребляют чаще всего те, кто имеет к творчеству, в лучшем случае, косвенное отношение.
Да, и-то: говорить с художником о картинах – все равно, что обсуждать марки бензина с нефтяной вышкой.
Но, если уж мы говорили о картинах, то называли их картинами, а не работами.
И как-то так выходило, что, оставаясь, каждый, при своем мнении, мы практически никогда не противоречили друг другу.
Наверное, мы просто шли одной дорогой.
Хотя, походка у каждого из нас, была своя.
На посторонний взгляд – странно.
Во всяком случае, чего-то общего между нами не много.
Возможно, сошлись мы именно на этом.
Из нас четверых, какую-то государственную службу имел один я – я числился инструктором районного отдела культуры.
Однажды я предложил, так никому конкретно, кого-нибудь куда-нибудь устроить. Гриша промолчал, а Петр ответил:
– На работу ходят те, кому делать нечего.
Занятому человеку на работу ходить некогда…
…То, что Василий Никитин стал пить, мы заметили не сразу.
Кстати, мы вообще, редко для друзей, видимся.
Правду сказать, Васька и раньше выпивал регулярно, но довольно долго, это как-то не очень бросалось в глаза.
Не бросалось в глаза.
Просто спросит кто-то: «А Васька, как там?» – а в ответ: «Звонил я ему на днях. Кажется, он выпивший был…»
А потом начались вытрезвители.
И Гриша Керчин, и Петя Габбеличев, и я – ездили к нему, и вместе, и поодиночке.
И, как правило, одно и то же: или лыко не вяжет, или клянется, что «завязал».
А теперь, я ехал к Керчину, для того, чтобы попробовать решить эту проблему.
Если – это проблема, которую можно решить…
– …Делать нечего, – проговорил Григорий, помолчав после того, как мы оба поочереди помолчали, – Лечить его нужно.
– А может – пробудить как-то его усилие воли, – я довольно часто говорю то, во что не верю. Этим я похожу на всех людей, которые что-то говорят.
– Разве усилием воли можно вылечить обыкновенный насморк? – пожал плечами Григорий.
И я тоже пожал плечами.
Не в знак солидарности, а потому, что больше ничего не оставалось потому, что я знал, что водка сильнее человека…
– В Калуге есть хорошая больница, я навел справки, – вот так вышло, что Григорий уже навел справки, а я всего лишь занимался воспоминаниями…
– А, что – Москве разве ничего подходящего нет?
– Все очень или дорого, или халтурно.
А Калуга еще не слишком сильно испорчена рыночной демократией в медицине…
…Разумеется, никто из нас не имеет ничего против рыночной демократии.
Помню, как при мне, еще несколько лет назад, кто-то спросил Васю Никитина:
– Вы за правых или за левых? – и Вася ответил:
– Мы – за правых.
Больше того, лично я, иногда оказываюсь даже несколько правей, чем здравомыслие…
– …Петра возьмем с собой? – спросил я Гришу. Хотя, ответ был очевидным.
Петр – единственный известный мне человек, который сохранил принципы. Правда, он ни за что не признается в этом, если его спросить, потому, что принципы это инструкции для тех, кто боится быть правым сам по себе.
Однажды, он даже сказал мне: